предыдущее - в начало главы - далее
4.4 .Автографы ученых-античников и востоковедов в коллекции Б. Б. Виц (Маргулес) (1918 – 2008)
Книги с дарственными надписями или автографами нельзя отнести к разряду широко распространенных источников. Однако их значение, особенно в исследованиях по истории науки и культуры имеет необычный вес. У каждой такой книги или в отдельном оттиске статьи своя история, в которой в равной степени интересно и то, при каких обстоятельствах она была подарена, и то, что предшествовало этому. Про ее точно известно, что сам автор держал ее в руках. Более того, дарственные надписи, автографы – это обязательное свидетельство отношений двух людей: отношений дружеских, родственных, деловых. Все это стимулирует желание оживить события, скрытые от нас временем.
Подлинное счастье, когда судьба «прибивает» издание с автографом в государственное книгохранилище. Тогда есть надежда, что она не исчезнет в жизненном круговороте и расскажет исследователю о своей судьбе. Характер надписей-автографов чрезвычайно разнообразный: надписи-поздравления, признание в дружбе, надписи-восхищения, отзвуки какого-то спора, философское раздумье, отношение к людям, времени, истории. Однако, в конечном счете, надпись на книге, статье – это лаконичное письмо, в котором нашло свое отражение прошлое.
Почти два десятка лет тому назад увидела свет моя первая большая работа, посвященная автографом исследователей истории Беларуси конца XIX – начала ХХ столетий [130]. В этой монографии мне удалось раскрыть историю дарственных надписей М. И. Милютина, В. В. Щербицкого, Ф. И. Леонтовича, Е. Ф. Орловского и многих других историков, которые хранились в музеях и книгохранилищах города Гродно. Книга хорошо была встречена читателями, что стимулировало время от времени выступать в печати и в сборниках научных трудов со статьями, посвященными вновь обретенным мною автографам. Часть из них была посвящена дарственным надписям церковных деятелей Беларуси начала ХХ века [136, с. 90–152, 215–221, 296–301; 145, с. 140–152, 198–213, 257–291; 152].
В последующем же, в связи с разработкой других исторических тем, изучение автографов как-то отошло для меня на другой-третий план. Однако коллекция дарственных надписей, хранящихся у меня, год от года все же пополнялась, причем по преимуществу за счет изданий из частных собраний. Одно из таких моих обретений произошло где-то в конце 1997 года. Остается лишь сожалеть, что более точную дату его мне в силу разных причин не удалось зафиксировать.
Помню просто тот эпизод, когда аспирант кафедры всеобщей истории Володя Рыжкевич, встретив меня в коридоре учебного корпуса, со словами:
«Вам тут Бронислава Борисовна перед отъездом в Израиль какой-то пакет оставила…», передал мне в руки пухлую папку, по-хозяйски, крест-накрест, перевязанную толстой бечевой. Ознакомившись наспех с содержимым папки, озаглавленной дарительницей: «Валерию Николаевичу Черепице. Б. Б. Виц», я, несомненно, обрадовался столь богатому дарению, так как имена людей, от которых Бронислава Борисовна получала автографы на их изданиях для советской исторической науки многое значили… И все же папку эту, с искренним чувством благодарности почтенного возраста дарительнице, вдруг вспомнившей про меня в суматохе сборов на «историческую родину», все же пришлось отложить в сторону, что называется на «потом». И это «потом» незаметно затянулось на более чем десятилетие.
По правде говоря, раскрывал я эту не единожды, но всякий раз опять откладывал ее в сторону, ибо ничего не знал о судьбе столь щедрой дарительницы. Ведь покидала она Гродно в весьма солидном возрасте. Жива ли? К сожалению, тогда выяснить мне эти вопросы так и не удалось. Все набегали какие-то другие проблемы. И только лишь совсем недавно я вновь раскрыл заветную папку. За то время, когда она лежала у меня, удалось выявить и доступный мне материал о жизни и научно-педагогической деятельности Б. Б. Виц-Маргулес.
Родилась она 21 сентября 1918 г. в г. Дрогобыч Львовской области. После окончания в Львове польской гимназии имени Юлиуша Словацкого училась на отделении классической филологии и философии гуманитарного факультета Львовского университета. С установлением в 1939 году в Западной Украине советской власти продолжила учебу, но уже на историческом факультете. Великая Отечественная война прервала обучение, и государственные выпускные экзамены ей пришлось сдавать в эвакуации в г. Ташкенте, в Среднеазиатском государственном университете (САГУ). В 1944 г. она поступила в аспирантуру САГУ по специальности «История древнего мира». Научным руководителем ее стал академик В.В. Струве, а консультантом – профессор Д. Н. Калистов. Они и определили научную специализацию аспирантки: история античной философии. Темой же кандидатской диссертации стало учение Протогора. Параллельно с учебой в аспирантуре она работала и преподавателем истории древнего мира.
После окончания войны Б. Б. Виц-Маргулес переехала в Ленинград, поскольку уже возвратившийся туда ее научный руководитель В. В. Струве перевел ее на второй курс в аспирантуру Ленинградского государственного университета по кафедре истории древней Греции и Рима. Здесь ее неофициальным руководителем в силу разных причин стал профессор С. Я. Лурье. Работа над диссертацией шла успешно, однако тяжелые жизненные обстоятельства вскоре выбили ее из налаженной колеи. Аспирантка получила из Львова трагическую весть о гибели от рук фашистов матери, сестер и других родственников. Тогда же ей стало известно и о пропаже без вести на фронте еще в 1941 г. ее мужа. Тяжелое нервное заболевание, инвалидность второй группы негативно отразились на ее научной и трудовой деятельности. Но постепенно, работая старшим библиотекарем в библиотеке филиала Академии наук в Ленинграде, она обрела былое состояние духа и вновь приступила к работе над диссертацией. В начале 50-х годов в атмосфере борьбы с «космополитизмом» Брониславе Борисовне было отказано в работе в Ленинграде, и она была вынуждена переехать в Карелию, где стала работать учительницей истории в средней школе села Прежа, одновременно отдавая все свое свободное время кандидатской диссертации. Ее защита состоялась в декабре 1953 года. В целом работа получила высокую оценку специалистов, хотя имелись и замечания насчет недостаточного отражения в ней трудов И. В. Сталина.
После защиты диссертации молодому ученому предлагали работу в местных вузах, но ее тянуло ближе к родным местам, и в 1954 году она переехала в Вильнюс. Здесь Бронислава Борисовна работала преподавателем философии в педучилище и пединституте, лектором-консультантом в Ново- Вильнюсском райкоме компартии Литвы.
В 1965 году Б. Б. Виц-Маргулес переехала в Гродно, где 20 лет работала преподавателем философии, этики в сельскохозяйственном институте. По совместительству читала курсы истории древнего мира и ранних средних веков в местном пединституте. На договорных началах переводила документы музея истории религии с латыни на русский язык. В 1988 году она была принята на полставки доцента кафедры всеобщей истории Гродненского госуниверситета имени Янки Купалы. Читала курсы по истории античности, истории Древнего Востока, а также спецкурсы по истории культуры Древней Греции и Рима.
В Гродно исследовательница успешно занималась изучением творческого наследия Протогора, Геродота, Лукиана, Диагора Мелесского, Демокрита. Среди тем ее исследований теории античного общественного процесса, античная культура, раннее христианство и античное вольнодумство. И все-таки более всего влекли к себе биографии античных философов. В 1979 году в московском издательстве «Мысль» вышла ее монография «Демокрит», которая в последующем была переведена на литовские и эстонские языки и издана в Вильнюсе и Таллине.
Спустя годы, исследовательница, говоря о свей методологии отмечала:
«Теория марксизма не была для меня единственной, сама классики его утверждали, что необходимо пользоваться всеми духовными достижениями человечества. Может быть, поэтому я всегда понимала марксистскую теорию исключительно в духе гуманизма и демократии, сочувствия угнетенным. Тем более что независимо от практической пользы, всякое знание, особенно объективное знание истории человечества, всегда мне казалось весьма полезным» [95; 23, с. 112; 96, с. 413]. К лаконичным строкам биографии Б. Б. Виц (Маргулес) хочется добавить несколько личных воспоминаний о нашем c ней общении. Впервые ее имя я услышал от профессора Я. Н. Мараша, сообщившего на одном из заседаний кафедры истории СССР и БССР о выходе в свет книги «нашей коллеги из сельхозинститута» о Демокрите. Эта информазация мне показалась весьма интересной. Хотя бы из тех соображений, что в то время (а это был 1979 год) собственно монографические исследования имели лишь несколько историков-гродненцев (Б. М. Фих, Я. Н. Мараш, Б. С. Клейн, П. Н. Кобринец), и вот новое имя, да и тема исследования была почти мирового уровня звучания, да и место выхода в свет – Москва, издательство «Мисель», все это в те годы уже что-то значило. Спустя какое-то время, я нашел в библиотеке эту книгу, любопытства ради полистал, записал несколько, как мне показалось, замечательных мыслей в свою записную книжку, после чего уже никогда к ней не обращался. И все же в памяти сама книга и имя ее автора остались. Во всяком случае когда в 1988 году я подписывал как декан исторического факультета заявление Б. Б. Виц о приеме на 0,5 ставки доцента кафедры всеобщей истории, то я уже знал, что работать у нас будет преподаватель-исследователь высокого класса, и она читала у нас те курсы, которые прекрасно знала и любила: история античности, древнего Востока и др.
С приходом Б. Б. Виц на работу к нам, мое знакомство с ней значительно углубилось: не раз приходилось бывать на ее лекциях, слушать ее доклады и сообщения на наших университетских научных конференциях. Будучи уже в годах, невысокого роста, слегка сутулой, с озорным прищуром близоруких глаз, она производила впечатление человека, искренне влюбленного в свой предмет исследования и как-то очень крепко породнившегося с историей древнего мира. Она никогда не стремилась быть на виду, но и никогда не отмалчивалась в ходе научной дискуссии, когда ей действительно было что сказать. Годы не только не ограничивали, а наоборот, повлияли на ее научную активность, глубокая эрудиция и большой жизненный опыт давали ей право по-своему смотреть на самые разные проблемы прошлого и настоящего.
Помнится, весной 1993 года я выступил на страницах «Гродненской правды» и «Гродненского университета» с двумя постановочного плана статьями, посвященными исторической культуре. Задавшись целью поделиться с читателями тем, что меня волнует в изучении этого явления, я, честно признаться, особенно и не рассчитывал на широкий отклик читателей на эту публикацию, но тем не менее он имел место, и первой откликнулась на них Б. Б. Виц. Свое письмо она направила мне не по почте, а передала через секретаря деканата. На конверте было написано: «Декану истфака, проф. Черепице Валерию Николаевичу – доц. Виц Б. Б.». Помещаю это письмо здесь лишь с небольшими сокращениями, так как оно, на мой взгляд, прекрасно передает умонастроение и позицию автора в кризисное для нашей вузовской исторической науки время:
«Уважаемый Валерий Николаевич!
Я прочитала Ваши статьи об исторической культуре в «Гродненском университете» и «Гродненской правде» и хочу Вам сказать кое-что (мне лучше письменно) по этой теме.
Статьи (та и другая) очень хорошие, научные, убедительные и актуальные. И тем не менее хочется высказать Вам свои небольшие замечания и соображения.
- На мой взгляд, не совсем корректно Ваше определение самой исторической культуры. В Вашей формулировке не совсем ясен субъект этой культуры, чья она. Если она «принимается в обществе», то это культура данного общества. Но тут же вы пишете и о культуре «той или иной социальной группы». О каких границах идет речь? Я бы убрала из этого определения слова «принятая в обществе», а вместо «определенной социальной группой» написала бы «…обществом, определенной группой людей или индивидом» и т. д. по тексту. Ведь Вы же не отрицаете и индивидуальной исторической культуры. И это не меняет, на мой взгляд, ее социального характера, если понимаешь, что сознание индивида так или иначе связано с его обществом.
- Я бы не относилась с предубеждением к так называемой «популистской культуре». Люди всегда тянутся к экзотике и забавным историям, а наши исторические опусы часто наводят на обычного человека такую скуку, что годятся к употреблению лишь в качестве снотворного. Как хотелось бы, чтобы наши историки и писатели в манере своего изложения хотя бы немного вернулись к «отцу истории» Геродоту, или хотя бы Плутарху или Ливию… Эти древние историки действительно писали для народа. Вот и подумайте, пожалуйста, какое очередное требование можно бы предложить молодому историку. Я думаю – писать образно, увлекательно.
- Как-то устно, не в статье, вы сказали: «История не может быть аполитична, так как она также имеет практическое значение». Со 2-ой половины фразы я согласна, а с 1-ой – нет. Разве историческое изложение всегда касается вопросов взаимоотношения государств, наций, классов, партий, социальных слоев? Если касается, то имеет значение политическое, это – политика. Но практическое значение истории самое разное: нравственное, философское, религиозное, чисто познавательное, художественное. И во всех этих аспектах, если они хорошо проведены, история учит и воспитывает.
- После моего доклада на последней конференции Вы меня спросили, к чему я призываю. Правильна ли такая постановка вопроса? Если я помню, чему меня учили, то ученый не должен заранее закладывать в материал того, чего он не хочет – концепции (теории, лозунга, призывы, догмы). Он должен иметь материал, достаточный для того, чтобы из него вытекали выводы. О выводах сложно спорить, но тоже на основе материала. Может быть, правда, рабочая гипотеза, но и только. Если есть материал и выводы, то тогда уже можно их сверить с концепциями. В любом случае она может быть лишь рабочей гипотезой, которая опять и опять проверяется.
Мои источники – биографии философов «призывали сами», без меня, если их слушать. Когда я в Петербурге выступала с этой темой, последнее было у меня главным. Я закончила тем, что проблема взаимоотношения общества и интеллектуалов – эта проблема не только античная, но и современная. Подошел московский античник И. М. Назов и сказал: «Вы правы». В Гродно больше получился вывод о роли личности и Вы сказали, что это крайность. К чему? Если к марксизму, то он не отрицает роли личности. Утверждая решающую роль народных масс, он нацеливает на изучение личности с точки зрения влияния на массы (и наоборот), чем я и занимаюсь. В былом СССР очень много было сделано для изучения роли масс, классовой борьбы, общественных движений и т. п. Разве это плохо? Я этого не говорю, достигнуто было очень много – в противовес истории королей и полководцев. Но уже получился крен. Уже пора опять изучать личность, но уже на базе роли личности масс. И любые личности, ибо из них же состоит народ – личности разных профессий, социального статуса, человека как «маленького», так и «великого». Мне нравятся философы. Мой материал говорит об их знаменитой роли в жизни общества. Так говорят историки. И признание этого, пожалуй, совпадает с Вашим требованием «добросовестности» и «объективности» в истории. А ведь и Ваш доклад об автографах ученых – не политика. Он «призывал» к тому же, собственно говоря, что и мой – к уважению к заслуженным людям и именно к ученым.
- Марксизм, по-моему это ясно, остается как учение верен, но только для того «Монблана» фактов, которые он обобщил. Но уже появился и вырос новый «Монблан» фактов, которые требуют новых объяснений; выросли и новые концепции. Если рассуждать спокойно, то действует один из законов развития науки: старые, добротные научные теории остаются в силе, но для своей ограниченной области. Геометрия Евклида остается верна, но для земного пространства, а рядом уже давно есть геометрия космоса. Логика Аристотеля – основа обычного и научного мышления, но рядом выросли мысли диалектичные и математические. Также обстоит дело с физикой Ньютона, политэкономикой Смита и Риккардо и многими другими теориями. На марксизм нельзя плевать, а еще хуже опошлять, как это делают. Но им нельзя объяснять все и вся, цепляться за него изо всех сил. У нас учат философии, но так и не научили диалектическому отрицанию; отрицание опять происходит «грубое и зряшное». Я это, Валерий Николаевич, не про Вас, Вы-то как раз правильно смеетесь над коньюктурщиной.
Нельзя отрицать и всех достижений советской исторической науки и кричать, что это сплошная фальсификация. Вы взяли в руки Иловайского и нашли в нем много хорошего. Убеждена, что когда-нибудь возьмут наши учебники и быть может тоже скажут, что их концепция нам уже не годиться, но в них имеется немало хорошего. Вот почему я Вам ответил: нужен синтез.
Извините, что отнимаю у Вас время, но надеюсь, что у Вас хватит время написанное мною прочитать. На кафедре я теперь бываю редко и там мне не с кем поговорить об этом.
- И последнее. Вы пишете, что научная общественность республики с нетерпением ждет выхода «Беларускага гістарычнага часопіса». Вышел. Но знаете ли Вы, что в библиотеке нашего университета его не только нет, но он до сих пор даже не выписан. Может быть, Вы поинтересуетесь, почему так получилось. С уважением – Бронислава Борисовна Виц-Маргулес».
После прочтения этого письма, мне, разумеется, было, что сказать Брониславе Борисовне. Состоялся разговор-дискуссия, итогом которого было то, что оба мы пеклись об одном и том же – об исторической культуре (и в теории, и на практике, в жизни каждый по-своему и с болью отмечал те крайности, которые имели тогда место в среде белорусских историков).
Еще одно письмо, правда, уже по почте, я получил от Б. Б. Виц-Маргулес осенью 1999 года. В нем она сообщала: «Уважаемый Валерий Николаевич! Я уже два года в Израиле, но только недавно созвонилась с Ильей Марашем. Я хорошо помню, что Вы просили меня ознакомить его с подаренной мне Вами книгой «Польское национальное движение в Белоруссии (последняя четверть XIX в.). Мы с ним договорились, что я ему вышлю книгу по почте. Ваша книга (я, наконец, сама ее прочитала, раньше не доходили руки) очень интересна и важна как по своей проблематике, так и по источниковой базе, ранее мало известной специалистам. В исследуемой Вами проблеме меня, конечно, интересовал вопрос о евреях (и Илью он может интересовать). Я нашла кое-что в Вашем материале об их позиции к польскому движению или, скорее, об отсутствии ее у них. В массе своей оно было похоже на отношение к полякам белорусских крестьян. Правда, Вы упоминаете и о членах I-го Интернационала. Из других источников знаю о влиянии не только в этнографической Польше, но и в Северно-Западном крае, традиций Берка Йоселевича.
Уже в ХХ веке, когда в 30-х годах была членом подпольного комсомола Западной Украины и Западной Белоруссии, еврейская молодежь поддерживала те идеи, которые были выработаны по отношению к Украине и Беларуси прогрессивными представителями польского общества во 2-ой половине XIX века. У нас во Львовском университете, кроме подпольного комсомола, была легальная студенческая организация «Ziednoczene» (председатель Исаак Айзенберг), которая вопреки политике университетских властей, направленной на разделение студенческих организаций по национальностям, объединяла всех студентов университета. – Вот какие воспоминания возбудила во мне Ваша книга.
Пользуясь случаем, хочу у Вас спросить, вышла ли книга «Память. Гродно». А если вышла, то есть ли там статья об истории Гродненской еврейской общины (до 1939 г.) за подписями моей и Г. Н. Хасида? Вот и все. Привет Вам и пожелание дальнейших творческих успехов! Бронислава Борисовна Виц».
Прочитав письмо, сразу же бросился листать книгу «Гродно» из серии «Память», но названной статьи там не нашел. Тем не менее саму книгу через знакомых гродненцев, приезжавших в родной город из Израиля, передал один экземпляр ее Брониславе Борисовне, но дошла ли она до нее, я не знаю. После ознакомления с основными вехами биографии Б. Б. Виц (Маргулес) я вновь обратился к подаренной ею мне папке с автографами. Сразу же бросалось в глаза, что содержимое ее было разложено в хронологическом порядке, т.е. с учетом времени дарения. Первой в стопке книг и журнальных оттисков была помещена книга С. Я. Лурье «Архимед» (Москва-Ленинград: Издательство Академии Наук СССР, 1945. – 271 с.) На ее форзаце – дарственная надпись автора: «Брониславе Борисовне на добрую память от автора. В память о совместной работе. 7.IV.46. С. Лурье».
Имя и труды С. Я. Лурье – известного филолога и историка античности достаточно широко представлены в советской историографии. Однако наиболее полный библиографический очерк о нем написан самой Брониславой Борисовной в 4-ом томе «Энцыклапедыі гісторыі Беларусі» (1997 г.).: «Лурье Соломон Яковлевич [27.12.1890 (8.1.1891), Могилев – 30.10.1964], историк античности, филолог. Д-р истор. (1934) и филол. (1943) наук. Учился в Могилевской гимназии, окончил С.-Петербургский университет (1911). С апр. 1917 г. работал в «Могилевской газете», член Могилевского Совета рабочих депутатов. Летом 1918 г. в оккупированной немцами части Могилева основал газету «Эхо». Проф. Петроградского (1918), Самарского (1918–1920), Ленинградского (до 1949), Львовского (1953–1964) ун-тов. Работал в учреждениях АН СССР: Ленинградском филиале института истории, Комиссии по истории науки и техники. За научные связи с зарубежными коллегами и независимость взглядов подвергался гонениям и необоснованной критике. В 1949 г. обвинен в «космополитизме» и уволен из Ленинградского университета. Исследовал древнегреческую историю, литературу, эпиграфику, фольклор, философию, историю, математику. Осуществил комментирование и переводы Ксенофонта (1935), Плутарха (1940), Демокрита (издано посмертно учениками в 1970 г.) и т. д. Автор исторических книг для детей» [19].
Из свободной энциклопедии «Википедия» к вышесказанному следует добавить, что С. Я. Лурье родился в семье врача Якова-Арона Анатольевича Лурье и Миры Соломоновны Ратнер. Вскоре после окончания университета принял лютеранство, однако в марте 1917 года вернулся к иудаизму. Характерно, что здесь имеются и сведения о том, что в 1950–1952 годах он работал в Одесском институте иностранных языков, о чем не было сказано в статье Виц-Маргулес. В «Википедии» также отмечалось, что как лингвист, Лурье в 1940 годы поддержал гипотезу о греческом языке критского Линейного письма. Во многом благодаря его работам советские историки внесли значительный вклад в изучение микенского периода Греции [16].
Сведения из биографии двух ученых свидетельствуют о том, что дарственная надпись на книге С. Я. Лурье «Архимед» была получена Б. Б. Виц- Маргулес от автора в пору учебы в аспирантуре под его руководством. Отсюда и слова автографа – «в память о совместной работе». Судя по карандашным пометкам на полях страниц, выписал из нее, на узких полосках бумаги, труд учителя является для нее чем-то более ценным, чем очередная работа талантливого историка. По ней она училась не только мастерству изучения биографии выдающегося ученого древности, но и умению пользоваться методом исторической аналогии. Начальные строки исследования, увидевшие свет в пору сталинского триумфа, поражали ее выдающейся смелостью автора, глубоким подтекстом содержания: «Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязанное своим происхождением только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые люди, неспособные судить здраво, думают, что причины появления тиранов – другие и что люди лишаются свободы без всякой вины с их стороны только потому, что подверглись насилию со стороны выдающегося тирана. Однако это ошибка... Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа на их место становится отдельный человек.» [76]. Творческое сотрудничество ученых продолжалось и в последующем. С. Я. Лурье весьма сочувственно относился к нелегкой судьбе своей ученицы, помогал ей и порадовался ее первым научным успехам. В его отзыве на кандидатскую диссертацию Б. Б. Виц-Маргулес есть такие строки: «Работа о Протогоре представляет большой интерес для специалистов, являясь оригинальным исследованием, и заслуживает быть напечатанной». Работая в Львовском госуниверситете он неоднократно предлагал своей ученице переехать для работы в старейший вуз, ставший для его ученицы первой «альма-матер», однако целый ряд обстоятельств не позволили этого сделать [145, с. 117].
Другой имеющийся в коллекции Б. Б. Виц-Маргулес автограф профессора Лурье помещен на отдельном оттиске его статьи «Опыт чтения пилосских надписей», опубликованной в № 3 «Вестника древней истории» за 1955 год. Вот его текст: «Дорогой Брониславе Борисовне на добрую память от автора». Именно в этой статье автор выступил активным сторонником дешифровки данных текстов, предложенной Майклом Вентрисом и Джоном Чедвиком. Судя по всему, научные подходы учителя разделяла и ученица. Не случайно, что в пору работы над всемирно известной монографией «Демокрит. Тексты. Перевод. Исследования» (Ленинград, 1970) он прибегал к помощи Б. Б. Виц- Маргулес как в сборе материала, так отчасти и в их переводе. Благодарный ученый не забыл назвать имя своей помощницы на страницах этого труда.
Глубокое и искреннее уважение к своему старшему другу и наставнику Б. Б. Виц-Маргулес сохранила на всю свою жизнь. В одном из своих интервью 1994 года об этом сказала так: «Судьба распорядилась так, что мой наставник С. Я. Лурье последние годы провел в «моем» Львове, а я вот уже 30 лет – на его Родине, в Беларуси. И хотя я не могу тут играть даже приблизительно той роли, как он играл там, все же и мне так хочется здесь хотя бы что-нибудь сделать. В том числе и напомнить, что С. Я. Лурье – не «безродный космополит», а родом из Беларуси – могилевчанин. Он любил свою Родину, прекрасно знал и любил белорусский язык, здесь жили все его родные, отсюда его первая жена. Он поддерживал контакты с Могилевом очень долго, до того времени, пока там жил хотя бы один с его или жены родственников, а их было много. Я особенно уважаю в истории Беларуси не бумажную, а настоящую дружбу народов на ее территории, и я верю, что она будет продолжаться» [145, с. 117].
В коллекции Б. Б. Виц-Маргулес сохранилось и несколько автографов ее первого научного руководителя академика В. В. Струве (1889–1965) – крупнейшего советского востоковеда, основателя советской школы историков Древнего Востока. Василий Васильевич Струве родился в семье, к которой принадлежал целый ряд видных представителей русской научно-технической интеллигенции, в том числе основатель Пулковской обсерватории В. Я. Струве. Поступив в Петербургский университет, он первоначально планировал специализироваться на истории России, однако затем учился у египтолога Б. А. Тураева и семитолога П. К. Коковцева, а также исследователя античности М. И. Ростовцева. После окончания университета в 1911 году Струве несколько лет провел в Берлине, где совершенствовал свое знание египетского языка под руководством А. Эрмона. Пятидесятилетний опыт (1916–1965) опыт преподавания в Петербургском, Петроградском а затем в Ленинградском университете, способствовал созданию Струве собственного курса истории Древнего Востока, отличавшегося от своих зарубежных и предшествующих ему русских аналогов тем, что строился на основании анализа характера социально- экономических отношений древневосточных обществ.
В 1918–1933 годах он руководил Египетским отделом Эрмитажа, в 1937– 1940 возглавлял Институт этнографии АН СССР, а в 1941–1950 – Институт востоковедения АН СССР, с 1959-го заведовал древневосточным отделом института. Член ряда отечественных и зарубежных научных организаций, в том числе Комитета международных ассоциаций египтологов в Копенгагене.
В. В. Струве приветствовал революционные события 1917 года и поддерживал социалистические преобразования в СССР. Именно ему принадлежит идея пересмотра оригинального тезиса Карла Маркса и Фридриха Энгельса относительно единства всемирного исторического процесса, проявлявшегося через чередование формаций как универсальных этапов исторического развития человечества. Согласно Марксу и Энгельсу, на стадии цивилизации общество поочерѐдно проходит рабовладельческую (классическую антическую), феодальную и буржуазную (капиталистическую) социально-экономические формации, с перспективой перехода к социалистической. Однако в труде «Формы, предшествовавшие капиталистическому производству» (раздел «Экономических рукописей 1857– 1859 годов») Маркс упоминал также и «азиатские производственные отношения». На этой основе некоторые учѐные делали вывод о наличии особой азиатской (архаической) социально-экономической формации, предшествовавшей рабовладельческой у древневосточных обществ. Своѐ условное название «азиатская» формация получила не потому, что была характерна исключительно для восточных обществ, но по причине первоначального обнаружения характерных еѐ пережитков у отдельных народов Азии (в частности, Индии). Отсюда следовали две полярные трактовки азиатского способа производства: уникальный или, наоборот, универсальный этап истории.
В 20–30 гг. XX века отдельные советские историки, находившиеся под влиянием теории Освальда Шпенглера, пытались объяснить уникальность азиатского способа производства, существовавшего только у восточных обществ. Им противостояли марксистские историки-универсалисты, которые расширили первоначальный географический ареал анализа производственных отношений и пришли к выводу о существовании подобного способа производства не только на начальных периодах развития восточных обществ, а и у всего человечества в целом, считая его универсальным (например, он наблюдался в крито-микенском обществе, в Риме периода царей и ранней Республики, у цивилизаций Месоамерики); с другой стороны, такие восточные общества, как Древний Египет периода Нового царства или Персидская империя Ахеменидов, могут быть определены как классические рабовладельческие. Сторонники выделения отдельного азиатского способа производства отмечали такие характерные для него черты, как функционирование разветвлѐнной ирригационной системы в условиях централизованного государства и этатистской политики; отсутствие частной собственности на средства производства; свободные общины, эксплуатируемые государственным аппаратом, в качестве экономической основы существования общества; восточная деспотия как особый тип монархической формы правления.
Опираясь на изданные в СССР сочинения Маркса, В. В. Струве к 1933 г. разработал «пятичленку» – парадигму смены пяти социально-экономических формаций: первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и коммунистической, начальным этапом которой является социализм (таким образом, азиатская и античная формации сливались в одну).
«Пятичленка» служила основой упрощѐнного понимания марксистской теории, и до известной степени – орудием вульгаризации учения Маркса. Тем не менее еѐ распространение способствовало утверждению материалистического понимания истории и обнаружению общих черт в политическом, экономическом и социальном прогрессе разных обществ. «Пятичленка» Струве, отождествлѐнная с марксистским подходом, оставалась господствующей схемой советской исторической науки для анализа всех исторических периодов, несмотря на жѐсткую критику, которой она была подвергнута на Московской дискуссии об азиатских производственных отношениях (1965) видными историками СССР, Франции, Венгрии и Германии.
Струве был первым историком в мировой науке, поднявшим вопрос о характере экономического базиса и социальной иерархии древневосточных обществ, определявшихся как феодальные даже такими авторитетами, как Брэстед, Мейер и Тураев. Струве же рассматривал в качестве ключа к решению вопроса анализ производительных сил и определил, что основной формой эксплуатации труда на Древнем Востоке, как и в античном мире, было использование рабов (позже он признал, что основой экономической жизни в древневосточных странах была не эксплуатация рабов, а эксплуатация крестьян-общинников: долговое рабство у этих народов было развито неравномерно, а завоевательные походы, проводившиеся с различным успехом, ещѐ не стали основным источником пополнения количества рабов). Следовательно, советский востоковед определял восточные общества как раннерабовладельческие, основываясь на собственном анализе шумерского общества, изучение структуры которого проводилось на основании документов хозяйственной отчѐтности периода III династии Ура.
Перу В. В. Струве принадлежат более 400 работ по истории и лингвистике древнего мира. Его первые публикации, текст коптского папируса и монография «Петербургские сфинксы» увидели свет в 1912 г. С 1928 г. издавался его труд о древнеегипетском ученом Манефоне. Основные идеи Струве изложены в его фундаментальном обобщающем труде «История Древнего Востока», изданном в Москве в 1941 г. и продолжавшим лучшие традиции школы Тураева в марксистской трактовке. Остальные труды Василия Васильевича Струве были посвящены истории и истории культуры Древнего, персидского и эллинистического Египта, Месопотамии (Шумера, Вавилона, Ассирии), Северной Сирии (на примере Угарита), Урарту и Закавказья, Персии, Палестины, Малой Азии, Северного Причерноморья и Средней Азии. В частности, истории древних государств, расположенных на территории Советского Союза, он посвятил свои «Этюды по истории Северного Причерноморья, Кавказа и Средней Азии», изданные посмертно в 1968 г. Значение фактического материала, последовательно изложенного в трудах Струве, подкрепляется индуктивными обобщениями и анализом значения той или иной исторической эпохи в контексте развития стран и народов.
В. В. Струве издал несколько древнеегипетских письменных памятников, находящихся в музеях Москвы (в основном в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина) и Ленинграда, в том числе ряд демотических текстов Позднего периода Древнего Египта и «Московский математический папирус», текст которого был транскрибирован ещѐ Тураевым. Под руководством основоположника советского востоковедения были тщательно изучены «речения» Ипувера и Неферреху, относящиеся к концу Среднего царства, поскольку они приводили относительно редкие для египетской литературы свидетельства всплеска классовой борьбы, интересовавшие советскую науку. Другой безусловной заслугой Струве является то, что его наследие позволило сломать безраздельно господствовавшие в исторической науке представления о древневосточных обществах как исконно феодальных.
В. В. Струве редактировал целый ряд наименований исторической периодики и коллективных трудов по всемирной истории, участвовал в подготовке энциклопедических изданий, а также инициировал начавшееся в 1961 г. издание Советской исторической энциклопедии, будучи членом Главной редакции энциклопедии.
Будучи ученым с мировым именем, В. В. Струве в повседневном общении с коллегами был весьма доступным и доброжелательным. Это в полной мере ощутила на себе его ученица Б .Б. Виц-Маргулес. Подтверждают это и его автографы. Несмотря на значительную разницу в возрасте и положении, свой отдельный оттиск со статей «Советское востоковедение и проблема общественного строя Древнего Востока», опубликованный в № 11 «Вестника Ленинградского университета» за 1947 год, он подписал следующим образом:
«Глубокоуважаемой Брониславе Борисовне Маргулес на добрую память от автора».
О добрых человеческих взаимоотношениях ученых свидетельствует одно из сохранившихся писем В. В. Струве к своей ученице, проживавшей в ту пору в карельском селе Прежа: «Дорогая Бронислава Борисовна! Шлет привет и пожелание на новом жизненном пути вся моя многочисленная семья и я. Всего вам хорошего. Ваш друг. В. Струве. 11.IV.54». Указание в письме на «многочисленное семейство» свидетельствовало, вероятно, о том, что Бронислава Борисовна бывала в доме своего наставника и знала членов его семьи. Подтверждает последнее и автограф на книге «Академик В. В. Струве. Библиографическая справка» (Издательство восточной литературы, Москва, 1959): «Дорогой Брониславе Борисовне на добрую память о Василии Васильевиче. Н. и О. Струве. 1982 г.» Под инициалами «Н.» и «О. Струве», по всей видимости, значились ближайшие родственники академика.
Среди других близких знакомых Б. Б. Виц-Маргулес ученых следует назвать двух видных советских ученых старшего поколения – Сергея Ивановича Ковалева и Петра Викторовича Ернштедта. Биографии обоих историков помещены в Большой Советской энциклопедии. Из нее следует, что Сергей Иванович Ковалев (1886–1960) – видный советский историк античности, доктор исторических наук, профессор Ленинградского госуниверситета (1924–1956), здесь же он возглавлял с 1934 года созданную им кафедру истории Древней Греции и Рима. В 1956–1960 гг. он был директором Музея истории религии и атеизма в Ленинграде. Основные труды С. И. Ковалева были посвящены социально-экономической характеристике древнего мира, вопросам классовой борьбы и восстаний рабов, происхождению и сущности христианства. Ученый был автором первых марксистских учебников по истории древнего мира («Истории античного общества», Ч. 1 и «Греция», Ч. 2 «Эллинизм. Рим», изданы в 1936 г., 2-е изд. – в 1937 г.), подробного курса «Историки Рима» (1948), а также школьных учебников. Автограф ученого имеется на отдельном оттиске статьи в 4-ом «Вестнике Ленинградского университета за 1947 год: «Многоуважаемой Брониславе Борисовне Маргулес. 1/II.47».
Творческими связями были отмечены взаимоотношения Б. Б. Виц- Маргулес с видным историком и лингвистом Петром Викторовичем Ернштедтом (1890–1966). Родился он в семье ученого-филолога, специалиста по античной палеографии Виктора Карловича Ернштедта. Окончил Петербургский университет (1913). Являлся сотрудником Института Востоковедения АН СССР и Института народов Азии АН СССР (1918–1950), Института языкознания АН СССР (1950–1954). Кандидат филологических наук (1935), доктор филологических наук (1941), член-корреспондент АН СССР (1946). Основные научные исследования ученого были посвящены египетским заимствованиям в греческом языке и грамматике коптского языка. В Ленинградском университете он преподавал греческий и коптский языки, а также палеографию. Среди многочисленных учеников П. В. Ернштедта была В. В. Виц-Маргулес. Его дарственная надпись «Многоуважаемой Брониславе Борисовне Маргулес от автора» имеется на отдельном оттиске его статьи «Греческие египтизмы времени существования греческих факторий в Египте» во втором номере журнала «Вестник древней истории» за 1956 год. К оттиску приложена фотография автора, сидящего за столом в кресле и разбирающего текст какого-то древнего документа. На обороте фотографии имеется надпись П. В. Ернштедта: «Дорогой Брониславе Борисовне на память о дне 75-летия П. В. Ернштедта. 22 июля 1965 года, г. Луга». Последнее дает основание полагать, что владелица автографов ученого присутствовала на его вышеуказанном торжестве.
Давние дружеские отношения связывали владелицу нашей коллекции с видным филологом и историком древнего мира, эпиграфистом, исследователем античных государств Крыма и Херсона Таврического, доктором исторических наук, профессором Эллой Исааковной Соломоник (1917–2005). О характере этих отношений и истоках их свидетельствует автограф Э. И. Соломоник на отдельном оттиске ее статьи «К творческой истории ―Анабасиса Ксенофонта, опубликованной в научном сборнике «Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья» (Ленинград: Изд-во «Наука», 1968). Над заголовком статьи читаем надпись: «Дорогой Броне на память о годах аспирантуры в Л-де. Э. Соломоник. 19.III.71.». К оттиску было приложено письмо Э. И. Соломоник к Б. Б. Виц-Маргулес, подтверждающее их тесное и многолетнее общение: «Дорогая Броня! Вчера получил твою книгу о Диагоре, залпом ее прочитал и сразу же тебе отвечаю. Книга мне очень понравилась и хочу тебя поздравить с ее изданием в наше весьма трудное время. При скромном материале ты показала большую эрудицию и научную убедительность. Жаль только, что очень малый тираж, но это от тебя не зависело. С успехом!!! 19/VIII.96. Крым-Симферополь». Следует дополнить, что подруги по аспирантуре и жизни в 1997 году выехали на постоянное место жительства в Израиль. Э.И. Соломоник там умерла 21 сентября 2005 года.
Другой подругой Б. Б. Виц по аспирантуре Ленинградского университета была доктор исторических наук, профессор Ленинградского пединститута имени А. И. Герцена Лия Менделеева Глускина (1914–1991). Уроженка местечка Паричи, что на Минщине, она под руководством С. Я. Лурье защитила в 1948 году кандидатскую диссертацию на тему: «Политическая роль Дельфийского оракула (из истории Дельфов VI в. до н.э.)». В 1968 году Л. М. Глускина защитила докторскую диссертацию «Исследование по социально- экономическим отношениям в Аттике IV в. до н. э.». На автореферате этой диссертации, подаренной подруге и коллеге, имеется дарственная надпись:
«Дорогой Броне на добрую память, с пожеланием больших научных успехов. Л. Глускина. 28.V.68». Известная исследовательница была одним из авторов «Истории древнего мира» в 3-х томах (1982), а также труда «Античная Греция. Проблемы развития полиса» в 2-х томах (1983). Л. М. Глускина успешно сочетала исследовательскую работу с переводческой деятельностью. Ее перу принадлежали переводы речей Эсхила, Сократа, Демосфена, а также книги французского ученого Э. Биккермана «Государство Селевкидов» (М. 1989 г.). Следует отметить, что исследовательница, несмотря на сложные жизненные «университеты», сформировалась как видный ученый-антиковед, внесла значительный вклад в изучение истории Древней Греции [16]. Б. Б. Виц (Маргулес) хорошо знала о всех жизненных трудах своей подруги, и она, как могла, поддерживала близкого ей человека.
Несмотря на преклонный возраст, Б. Б. Виц-Маргулес жила активной творческой жизнью. И это не могло не вызвать к ней весьма уважительного отношения со стороны Российской Ассоциации антиковедов. В коллекции автографов исследовательницы имеется немало приглашений на конференции этого авторитетного в научном мире объединения за подписью президента его, доктора исторических наук, профессора Елены Сергеевны Голубцовой (1921– 1998). На такие предложения Бронислава Борисовна всегда откликалась, если, разумеется, позволяли на поездки в Москву семейные обстоятельства и состояние здоровья. Летом 1995 года она не только приняла активное участие в научной конференции антиковедов в Москве, но и поделилась своими впечатлениями о ней в газете «Гродненский университет» (№ 10 от 15 ноября 1995 г.). В преамбуле к статье, озаглавленной «Вечно живая античность», автор отмечала, что «тема конференции ―Античный мир и его судьба в будущем столетии вышла далеко за границы древности и вызвала огромный интерес со стороны ученых и мировой общественности». В подтверждение этой мысли Б. Б. Виц-Маргулес использовала фразу из выступления при открытии пленарного заседания конференции Президента Ассоциации Елены Сергеевны Голубцовой:
«Часто думают, что античный мир уже сказал свое слово, однако это ошибка. Античный мир продолжает жить, живет он и в современности. Он живет в терминах и понятиях всех европейских и многих неевропейских языков, до настоящего времени уточняется их античное значение и дальнейшая эволюция. Все новые и новые археологические открытия, иной раз сенсационные, многочисленные эпиграфические памятники заставляют продолжать раскопки, делают из антиковедения науку, которая развивается постоянно». И сама конференция, по словам Б. Б. Виц-Маргулес, это хорошо показала. Сама гродненская исследовательница выступила в Москве с докладом «Античность в фондах Гродненского королевского замка». Ее выступление вызвало живой интерес аудитории, и свою радость по этому поводу автор статьи даже и не пыталась скрыть.
Статья заканчивается словами, обращенными к молодежи:
«Античность – историческая основа культуры Европы, поэтому наш интерес к ней все усиливается. Вот и в нашем университете появилось отделение филологов-классиков. Будут ли у нас новые латышевы и маковельские? Время покажет…[20]».
О научной востребованности Б. Б. Виц-Маргулес свидетельствует письмо к ней Е. С. Голубцовой от 21 марта 1997 года: «Уважаемая Бронислава Борисовна, хочу пригласить Вас на нашу очередную весеннюю конференцию «Власть, человек, общество» (Часть II) и обязательно выступить с интересным, как всегда, докладом. Вашу книгу о Диагоре я получила, большое спасибо. Ждем в Москве в мае! Елена Голубцова».
Поддерживал творческие контакты с В. В. Виц-Маргулес и главный редактор журнала «Вестник Древней истории», академик РАН, видный российский востоковед, индолог, историк Григорий Максимович Бонгард-Левин (1933–2008). В его письме от 25 декабря 1996 года имеются такие строки: «Глубокоуважаемая Бронислава Борисовна! Редколлегия «Вестника Древней истории» приняла решение провести в конце июня 1997 года в Москве авторско-читательскую конференцию, посвященную 60-летнему юбилею журнала. Приглашаю Вас, ученого, связанного с нашим журналом долгими годами успешного и плодотворного сотрудничества, принять участие в конференции и выступить с докладом на тему, которую Вы сочтете актуальной. С искренним уважением – Г. Бонгард-Левин».
Таким образом, автографы видных советских ученых-античников и востоковедов из коллекции Б. Б. Виц-Маргулес позволяют не только значительно расширить наши представления о личности и творческой жизни этой замечательной гродненской исследовательницы, но и познать через дарственные надписи и письма, адресованные ей, историю ее взаимоотношений с людьми большой науки. В переданной мне Б. Б. Виц-Маргулес папке с автографами есть немало и дарственных надписей ее коллег-античников и востоковедов из Англии, Франции, Бельгии и Венгрии. Однако все они требуют весьма скрупулезного изучения.
предыдущее - в начало главы - далее