Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
ЧТЕНИЕ II.
Этнографические и статистические сведения о западной России. Русские: малороссийское и белорусское племя, положение страны. Бытовые их особенности. Племенная и историческая связь между ними. Физические удобства и препятствия к этому. Литовский народ. Его местожительство, особенности, отношения к западно-русскому народу. Жидовское население. Его местожительство, отношения к народу западнорусскому, а также к немцам, полякам и к восточной России. Особенности жидовства, мешающие жидам делаться русскими гражданами. Поляки, их сословное положение, отношение к народу. Общий взгляд на положение западной России 1).
астоящее чтение будет заключать в себе этнографические и статистические сведения о западной России в связи с теми историческими данными, какие окажутся необходимыми для уяснения их. Этнографические и статистические особенности страны не вырабатываются случайно, в короткое время. Какой ни будь нравственный или физический переворот может сгладить некоторые черты народной жизни, увеличить или уменьшить числовые данные; но не может изменить всей физиономии страны и даже числовых отношений, выражающих существенные проявления жизни. Поэтому этнографические и статистические данные могут многое уяснить к истории страны, особенно такой, в которой дела народа мало записывались, какова и есть западная Россия. С другой стороны, когда имеется в виду изложить историю страны в самом сжатом виде, то этнографический и статистический очерк её может служить как бы объяснительною, справочною таблицею, при которой не нужно будет потом входить в объяснение мелких частностей. Эти соображения и побудили меня предпослать изложению истории западной России этнографический и статистический очерк этой страны.
Население западной России, составляющей ныне девять западных губерний, — Ковенскую, виленскую и гродненскую, минскую, витебскую и могилевскую, киевскую, подольскую и волынскую, простирается свыше 12. 000, 000.
Вся эта сумма распадается на следующие числа по народностям:
1. Русских малороссийского и белорусского племени свыше 8.000,000—67%, а с великоруссами, поселившимися в этой стране в разное время и составляющими около 300,000, будет около. 9.000,000 — около 70%
2. Литовского народа... 1.300,000 — 11%
3. Жидов более.... 1.400,000 — около 12%
4. Поляков более.... 700,000 — 6%
но в действительности поляков гораздо меньше, едва ли есть 600, 000. Кроме этих народностей, есть еще мелкие этнографические группы, разбросанные в разных местах западной России, как например: чехи волынской губернии 7, 000; латыши в витебской губернии, свыше 200, 000; молдаване в Малороссии, слишком 40, 000; немцы, расселённые в разных местах, слишком 100, 000 и татары с небольшим 7, 000, или всех вместе 3% 2).
По этим цифрам можно видеть, что население западной России — самое разнообразное, пестрое. Но по этим же цифрам сейчас можно заметить, кому в западной России принадлежит главное место в этнографическом смысле. Это—русским и литвинам, составляющим вместе свыше 10. 000, 000—80%. Они-то составляют этнографическую основу страны. Никакой этнограф не назовет западной России иначе, как страною малороссов, белоруссов и литвинов.
В этом, этнографическом смысле вся западная Россия распадается на три группы, —на Малороссию, Белоруссию и Литву. Рассмотрим прежде всего каждую из этих групп.
Малороссийское племя занимает в западной России киевскую губернию, подольскую, волынскую, юго-восточную половину гродненской, входит около Припяти в минскую губернию и в южную часть могилевской. На всем этом пространстве малороссов свыше 5. 000, 000. Кроме западной России, малороссы живут в нескольких губерниях на восточной стороне Днепра, именно, в черниговской, полтавской, курской, Екатеринославской, харьковской, херсонской, а также в люблинской и Седлецкой губернии Польши, и в Галиции и угорской Руси в Австрии. Всех малороссов насчитывают до 18 миллионов.
Малороссийское племя почти везде живет на черноземной почве, так что, молено сказать, чернозем и малоросс—это два слова, неразрывно между собой соединённые. Это особенно резко бросается в глаза в тех местностях, где малороссийское племя сходится с белорусским. Где только выдался клочок черноземной почвы—там малороссы, а где пески или болота— там белоруссы. Чтобы повернуть при вспашке глыбу черноземной почвы, для этого недостаточно тощей литовской сохи или даже более крепкой русской сохи. Для этого нужен плуг, запряженный не меньше, как четырьмя волами. Но этот тяжелый труд обработки вознаграждается сторицею. Малороссийская благодатная почва приносит самые богатые плоды.
Такая почва, естественно, возбуждает в человеке уверенность, спокойствие. Эти свойства очень резко замечаются в малороссе, когда он занят своими работами. Кажется, для него не существуют никакие превратности, как будто все в мире проходит мимо него. Его не беспокоит нисколько и ужасный скрип колес его телеги, на которой он тихо, медленно везет свой богатый хлеб и думает думу. Но под этим спокойствием скрывается большой запас энергии, которая способна вдруг сказаться и наделать много добра или зла. Это обнаружилось на наших глазах в последнюю польскую смуту. Перед этим восстанием в Малороссии даже люди, близко знакомые с народом, не знали, что он думает делать, что он предпримет, когда начнется польское восстание. Казалось, он был совершенно равнодушен к тому, что затевали паны. Но как только появилась в Малороссии первая польская шайка, так немедленно бравые молодцы сели на коней, составились сами собою отряды и пошли забирать и доставлять в Киев мятежных панов. Нечто подобное, хотя и весьма предосудительным образом, сказалось и в недавних, так называемых жидовских погромах или жидотрепании.
Эти факты показывают, что в малороссах не личная только энергия, но что вместе с тем у них есть и народная, общественная сила. Сила эта, конечно, есть результат прежде всего нравственных качеств малороссов, но она вырабатывается также и независимо от них. На сплошной, плодородной малороссийской почве есть возможность поселиться в одном месте большому числу людей и прокормиться. Затем, открытая, малороссийская страна, в древние времена подверженная частым нападениям, тоже побуждала малороссов селиться большими группами, а не разбрасываться по одиночке. Поэтому в Малороссии почти везде большие деревни, часто в несколько сот дворов. Всякая мысль, внесенная в эти большие группы людей, быстро облетает всех, обобщается, подвергается критике, и если оказывается пригодною, то утверждается во всех и утверждается прочно. Поэтому, если малоросс уверится, то разуверить его не легко. Последняя особенность поразительно обнаружилась во время крымской войны в 1855 году, в белоцерковском народном волнении. Какие-то недобрые люди пустили в народе мысль, что все должны бросать работы панам, собираться в казачество и идти на войну в Крым. Народ заволновался, бросал панщину, стал собираться на войну и составлять отряды. Убеждения, вразумления не действовали. Пришлось употребить военную силу. Начальство поставлено было здесь в печальную необходимость отнестись к народу сурово. Нужно было восстановить порядок и некогда было входить в разбор того, какие побуждения двигали здесь народом. А побуждения эти были великие, исторические побуждения! В этом случае сказывалось не мелочное желание отделаться от барщины, а исторический инстинкт народа, его память о давней борьбе с азиатским миром и с поляками, которых он и тогда хорошо понимал. Народ рвался к этой борьбе к старому казачеству. Козачество это, действительно, сильно живет в нем и оживляет его. Оно сохранилось в многочисленных поэтических преданиях, песнях.
Вот образчик малороссийской речи, —отрывок малороссийской песни, в которой воспеваются дела из времен Хмельницкого:
Не дивуйтеся, добрыи люде
Що на Вкраини повстало:
Ой за Дашевом пид Сорокою
Множество ляхив пропало.
Перебий-Нис просит не много
Сим-сот козакив з собою;
Рубае мечем голови с плечей
А региту 3) топит водою.
Ой пийте, ляхи, води калюжи
Води калюжи, болотяныи,
А що пивали по тий Вкраини
Меди, да вина сытныи.
Зависли, ляшки, зависли
Як черна хмара на Висли.
Лядскую славу, загнав пид лаву,
Сам бравый козак гуляе.
Нуте, козаки, ускоки
Заберемося в боки!
Заженем ляшка, вражаго сына
Аж зе тый Дунай глибокий...
Белорусское племя, составляющее в западной России население до 3.300,000, а с смоленскими и холмскими белоруссами около 4.000,000 не имеет тех богатых особенностей, какими отличается малороссийское. Только к западу от Минска, к Вильне и отчасти к Гродно Белоруссия представляет более сухую и в более частых и крупных полосах довольно плодородную почву, особенно в области Новгородка литовского. И народ этой области выделяется большею бодростью сил, даже его называют особым названием черноруссов, как бы в соответствие большей его близости к малоруссам, часть которых — галицкорусские малороссы носят близко подходящее к этому название червоноруссов (но всей вероятности, от темнокраснаго цвета овец). Очень может быть, что в числе предков черноруссов и были вольные или невольные насельники из Малороссии. Во всяком случае, в старину это были более смелые колонизаторы, дальше других белоруссов выдвинувшиеся в литовскую страну и давшие первую русскую основу для литовской государственности.
Совсем иные особенности представляет Белоруссия и её население к востоку и югу от Минска.
Природа, кажется, собрала в стране Белоруссии все неудобные для жизни человека условия, чтобы дать бытие нескольким громадным рекам, благами которых большею частью пользуется не белорусское племя. В этой стране берут свое начало Днепр, Двина, Припять, Неман, Нарва. Пески, болота, низшего сорта лес покрывают почти всю Белоруссию. В такой стране народ не может отличаться богатыми физическими свойствами. Белоруссы большею частью небольшого роста, хилы, вялы, бледны. Нередко парни и девицы раньше двадцати лет уже не имеют ни кровинки в лице. Благосостояние до освобождения крестьян было им редко знакомо. Большая часть их ела хлеб неочищенный, с мякиною, как Бог дал, по белорусскому выражению. В тех местностях, где много песков, болот, лесов, белоруссы живут, как будто на островах, между которыми иногда по нескольку месяцев не бывает никакого сообщения. В таких местах белоруссы часто принуждены заключать браки в близком родстве и доходят до безобразия и уродства. Вследствие таких особенностей страны, белоруссы живут небольшими редкими группами. Большие деревни у них редко попадаются. При своей разбросанности, белоруссы не имеют той общественной силы, какую мы видим в малороссах. Исключение составляют, или, точнее сказать, прежде представляли их группы и даже полосы населения по рекам Двине и Днепру. Так большую силу показали полочане не только в древние времена и в государственном строении, но и в последствии, в области общественной. Полоцкое вече и вообще полоцкая община была из числа самых сильных русских вечей и общин даже в торговой борьбе с иноземными силами. Бодрость эту долго сохраняли полочане, а за ними витебщане и могилевцы также во времена наплыва к ним жидов и особенно в первые времена наплыва проповедников унии. В этом подражал им еще позднее и Минск. Но кроме этих выдающихся явлений, у белоруссов вообще мало общественной силы. Их легко давили по частям. Они не скоро противопоставляли свою силу, да и то им нужно было возбуждение со стороны. Это обнаружилось ясно во многих событиях их истории, например, в следующих. Поляки у них первых ввели систему уволок (подворных и затем семейных участков земли), разрушивших белорусскую общину, и не видно, чтобы белоруссы боролись против этого великого зла, как боролись малороссы. Обнаружились эти белорусские качества и в последнюю польскую смуту. Во время моего путешествия по западной России в 1862 г. мне не раз приходилось слышать от белоруссов, что если бы им только слово сказали из Петербурга, то они бы в мешках доставили туда всех мятежных панов. Но сами они мало делали. Только в Горы-Горках, местности, сохранившей больше народных сил, как и вообще в могилевской губернии, благодаря соседству восточной России, мятеж был сразу подавлен своими средствами. Сказалась еще народная сила, и сила очень древняя, на юге минской губернии. Некоторые православные шляхетские околицы—потомки так называемых литовских бояр—сами подавили польскую смуту в своей стране. Проявилась еще тогда народная сила около Динабурга, благодаря почину тамошних старообрядцев. От этой, однако слабой деятельности по собственному почину белоруссы способны переходить в другую крайность, свойственную людям этого рода, — к злоупотреблениям возбужденной силы. Так они в иных местах жестоко поступали с захваченными польскими мятежниками. Подобные крайности бывали и в старые времена. Во времена казацких войн в Белоруссии особенно много составлялось так называемых гайдамацких загонов, — партизанских казацких шаек, которые производили страшные жестокости. Вообще белоруссы нерешительны и в то же время очень впечатлительны. Последнее качество их не раз сказывалось и в прекрасных явлениях жизни. В первые времена церковной унии они больше других показали величественную, нравственную силу православия в своих братствах, во главе которых долго стояло знаменитое Виленское православное братство. У них же в последние времена раньше и больше развились народные училища.
Белоруссы никогда не знали татарского ига. Это тоже отразилось в некоторых чертах их жизни, например, в поразительном доверии к людям, в значительно хорошей их семейной жизни и в малом числе у них злодеяний.
Загнанные в болота и леса, белоруссы в этом самом нашли себе, однако спасение не только от татар, но и от многих других зол. Они закрыты были и недоступны окружавшей их цивилизации, и так как эта цивилизация—польская, иезуитская была очень дурная цивилизация, то белоруссы находили благо в своих лесах и болотах, скрываясь от неё. Они действительно более сохранили свой древний быт, чем малороссы. Самая речь их более чиста, более близка к великорусскому языку, чем малороссийское наречие.
Вот образец белорусской речи, песня женщины на чужбине:
В циомном леси, да трава зелена,
Гдзе я выйду—всио чужая старана
А в садочку саловейки поюць,
В циомном леси зюзюльки куюць.
Соловейко, рудный брацик муй,
А зюзюлька, рудна сиостринка мне:
Чи не были вы в маей старане?
Чи не чули навинушки обо мне?
Чи не тужиць мая матка по мне.
«Тужиць, плаче, убиваецься,
Што дзень, ночь спадзеваецься».
Еще бо я не радзилася,
Лиха доля прикацилася;
Еще бо я в пелюшках лежала,
Лиха доля за ноженьки дзержала,
Еще бо я коло лавки хадзила
Лиха доля за рученьки вадзила.
По этим образцам речи малороссийской и белорусской уже можно судить, что оба племени очень близки одно к другому. Близость эта особенно ясна в тех местах, где малороссийское и белорусское племена сходятся, как например около Припяти и у реки Нарвы. Там обединяется малороссийская речь, и — замечательное явление—от этого объединения выходит речь, чисто великорусская. Например: по-малороссийски тэпэр, по-белорусски цяперь. Малоросс, делая уступку белоруссу, смягчает свое э, а белорусс уступает свои ц, я, заменяет их буквами т, е, и выходит — теперь. Кроме того, история поставила оба эти племена в одинаковые условия жизни народной, по отношению, например, к полякам. Поэтому обоим племенам необходимо обобщаться, меняться мыслями, за одно действовать и для этого иметь постоянные сношения. Сношения эти и облегчаются такими большими реками, как Днепр и Припять с её южными притоками. Но облегчение это — больше по течению этих рек, т. е. на большие расстояния, чем в поперечном направлении, на близких, по многих расстояниях. В этом последнем отношении, на самом большем пространстве соседства обоих племен природа жестоко отнеслась к этой их потребности и положила не маловажные преграды между ними. Между этими племенами протекает большая, судоходная река Припять. По-видимому, удобство к объединению. Но эта большая, судоходная река окружена большею частью негодными лесами, сыпучими песками и огромными болотами, а у истоков её, как страшный Цербер, стережет колтун, царствующий здесь и поражающий страданиями население на обширном пространстве 4).
Таким образом, природа немного помогает сближению белорусского и малороссийского племени. А как важно это сближение, это не раз можно будет видеть из истории западной России. Не раз придётся видеть, что западно-русское народное дело потому и испытывало неудачи, что не легко было белоруссам и малороссам стать рядом и действовать за одно.
Литовское племя не отделено от этих двух племен какими-либо природными преградами, но и оно значительно уединено, только по другим причинам. Литовское племя занимает довольно удобную для жизни, большею частью плодородную страну—принеманскую. Оно населяет Ковенскую губернию, северо-западную часть Виленской. Небольшие группы его разбросаны в северной части гродненской. Кроме западной России, литовское племя занимает большую часть Сувалковской (северную часть, слишком 200, 000) и восточную окраину Пруссии (200, 000). В западной России, как сказано, литвинов 1. 300, 000. Народ этот разделяется на два племени: собственно, так называемых литвинов, живущих в Виленской и восточной части Ковенской губернии, и жмудинов, живущих на северо-запад от литвинов, в Ковенской губернии, Сувалковской и в Пруссии. В старину литовский народ занимал большее пространство, чем теперь. В западной России делая ветвь его, так называемые ятвяги, жили в юго-западной части гродненской губернии и в Седлецкой и Сувалковской. Малороссийское племя в XIII столетии и польское в то же время и в XIV столетии теснили литовский народ с этой стороны и совершенно истребили ятвягское его племя. Литвины остались только в принеманской стране до балтийского моря. Но и здесь они не имели покоя. Их жестоко давили рыцарские ордена: тевтонский и меченосцы. Таким образом, с разных сторон сжимали литовский народ. Эти обстоятельства выработали в литвинах ту особенность, что они обыкновенно упираются против всего, часто даже не сознавая, почему они это делают. Стоит утвердить их в какой-либо мысли, и они защищают ее упорно, не давая себе отчета, почему упираются, чего добиваются. Единственные соседи, с которыми у литвинов всегда бывал лад, это белорусское племя. С ним они живут рядом с незапамятных времен и в большой дружбе, которую и теперь можно видеть. Те и другие почти одинаково одеваются и часто меняются речью. В старые времена, как увидим, при этой дружбе они много делали добра для всей западной России. К сожалению, однако, история выработала сильное разъединение между литовским народом и русскими западной России. В новейшее время, вот уже второй раз мы видим странное, дикое явление. Литвины—поборники своего родного, самые жаркие в свое время защитники западно-русской независимости от Польши—и в 1831 году и в 1863 году в значительном числе стояли за польское дело против русских. Это невероятное явление объясняется тем, что литвины принуждены были принять латинство, почти все теперь латиняне, и находятся в руках латинского духовенства и поляков, которые всеми силами вооружали их, невидимо для нас, против России. Ничего решительно хорошего литвины не могли узнать о России. До чего доходило это неведение, можно судить потому, что когда в последнюю польскую смуту наши войска вошли в Жмудь, то оказалось, что там и крестьянская воля не была обвялена народу. Или еще новый пример. Когда в 1869 году решено было вводить русский язык в прибавочную часть латинского богослужения, то случилось так, что требование это предъявлялось прежде всего в литовских приходах, где народ ни слова не знал по-русски и, главное, где он имел и сильно оберегал остатки своего литовского языка в прибавочном латинском богослужении. На нас русских лежит великая обязанность позаботиться о литвинах. Это был сторожевой полк русский, защищавший русский народ не малое время от прусских и ливонских рыцарей, а затем от поляков. Литовский народ и в научном отношении заслуживает особенной заботливости. Это единственный, более сохранившийся остаток арийского доисторического племени, в котором составляли одно все народы европейские.
Вот образец литовской речи.
Литовская песня:
|
Пропалтас змойгус! Тей Диовас тейсингос |
Пропащий человек я! Ох, пойду я, пойду Там справедливый |
Действительно, литвину часто оставалось пойти в глубокий лес, воскресить древний языческий миф, представить в сфере этого мифа Бога, и ему поведать свои муки. Его жизнь, его речь, его душа часто были не поняты даже нами русскими.
Все эти племена—малороссийское, белорусское и литовское— составляют простой, земледельческий класс народа. Самое небольшое число их принадлежит мещанству, еще меньшее число—в духовенстве и наконец самое малое число — светских, образованных людей.
Такая большая масса простых людей (слишком 10 миллионов людей) не может не требовать для лучших сил своих выхода в другие сословия, не может не требовать, чтобы эти лучшие её люди составили родное, образованное сословие и служили сознательным выражением жизни своего народа. Самым естественным, постепенным и благодетельным выходом для этих лучших сил западно-русских племен должно бы служить городское, ремесленное, торговое сословие; но для западно-русского народа все пункты на этом пути заняты жидами.
Жиды в западной России везде населяют города, составляют городское сословие, торговое. Все попытки привлечь их к земледелию оказывались неудачными. Пробовали было строить деревни жидам в херсонской губернии, давали даже священные названия этим деревням, в роде Сарепты, Вифлеема и т. под., предоставляя, конечно, поселившимся евреям разные преимущества. Через год, два оказывалось, что если местность дозволяла вести какой-либо промысел, то еще оставалось в деревне несколько жидов; но если нет, то деревня пустела и разве один жид оставался в ней как бы стражем, и то устроив корчму, т. е. постоялый двор. В позднейшие времена в западной России попадаются жиды, занимающиеся земледелием, но очень редко, как земледельцы, а чаще всего, как землевладельцы, обрабатывающие землю христианскими руками.
Посмотрим, в каком отношении находится этот народ к местному населению.
Известно, что этот народ, потерявший свою государственность и оторвавшийся от родной своей земли, везде исторически развивал в себе особенную способность к торговым оборотам, и оборотам самым усиленным, которые доставляют большие барыши, но которые тяжело отзываются на тех, кто дает возможность получать такие барыши. В странах развитых, многонаселенных эта жидовская особенность может не производить особенно дурных последствий, потому что уравновешивается и сдерживается другими местными силами. Но в стране малоразвитой и бедной, какова на половину западная Россия, усиленная торговля жидов тяжело ложится на страну. Зло это становится здесь особенно ощутительным от огромного числа жидов. Их, как мы уже сказали, 1. 400, 000. Сравнительно с местным населением, такого числа жидов нет нигде в западной Европе. Самое большее, например, в Австрии, приходится: один жид на 60 человек, а в западной России — 1 жид на 11 христиан, часто на 9 человек; в городах же приходится по нескольку жидов на одного христианина. Очевидное дело, что такое множество жидов там заставляет их еще более усиливать торговое движение и тем тяжелее ложится на народ. Они действительно заняли все пункты, где только может происходить что-либо торговое. Приезжаете вы в город, вам нельзя ни остановиться, ни продать, ни купить, ни даже узнать что-либо без жида. Выехали за город, едете по дороге, на постоялом дворе жид; приехали к перевозу—жид управляет; смотрите: плывет барка или лодка, чем-либо нагруженная, работают местные крестьяне, а жид торчит тут, как хозяин. В новейшие времена жид нередко торчит и на полях во время жатвы, даже на чисто крестьянских полях. Это значит—жид закупил жатву и наблюдает за уборкой закупленного на корню хлеба.
С кем же связаны жиды и насколько они могут быть гражданами русской земли? Наши русские жиды, за исключением небольшого числа их, так называемых караимов, живущих в Крыму и оттуда расселившихся и в западную Россию, больше всего связаны с германскими немцами, от которых они пришли в Польшу и затем в западную Россию и от которых принесли сюда немецкий язык, составляющий их домашний язык. Затем наши русские жиды более близки к полякам, с которыми живут столько веков вместе и даже поменялись некоторыми особенностями. Старинная жидовская одежда — ставропольская одежда, а обычная грязь в жилых, непоказных комнатах польских семейств — несомненно жидовского происхождения. В польских смутах жиды нередко явно выступали польскими патриотами, а тайно всегда составляли коммиссариатское ведомство поляков во времена этих смут. В обычных делах в западной России они всегда заодно с поляками угнетали русского человека и даже принимали участие в религиозных угнетениях его. В новейшие времена жиды стремятся к сближению с русскими, — усердно изучают русский язык, наполняют русские учебные заведения, усердно вступают в русские торговые, промышленные дела, подходят даже близко к делам русского земледелия и овладевают значительным уже количеством земли на правах владельческих или арендаторских. В Юго-Западной России в их руках уже вся хлебная торговля. Наконец, жиды на столько сблизились с русскими, что из их среды уже выходят пожертвования, и иногда очень крупные, на общерусские благотворительные учреждения. Все это новейшее направление наших жидов несомненно крепнет и обещает укрепляться больше и больше. Громадные и разнообразные богатства России способны надолго привязать к ней наших жидов, и перевешивать их немецкие и польские особенности и наклонности. В этом отношении их стремление к расселению по всей России совершенно естественно и всегда будет настойчиво.
Но сделаться действительными гражданами России, слиться с русскими, как сливаются с ними русеющие немцы, поляки и даже инородцы нехристианского закона, наши русские жиды, за исключением отдельных единиц, не могут и, вероятно, никогда не сделаются. В этом им мешают следующие причины, которые одинаково даются и наукой, и самой жизнью, и которые составляют азбучные вещи, обязательные для всякого.
Наши русские жиды не смешиваются с нами русскими этнографически, т. е. кровным родством, и не могут смешиваться. Браки между нами и ими невозможны ни по-нашему, ни по ихнему закону. Не помогли бы этому и гражданские браки, потому что они противны и русскому человеку, а тем более жидам. Недавно в своих органах печати сами жиды заявили, что этнографическое смешение их с русскими невозможно и нежелательно им, потому что тогда они потеряли бы свою древнюю национальную особенность и исчезли бы с лица земли, как жиды... Что же это за национальная особенность жидов, которую им нежелательно разрушать, и которая мешает им сливаться с русскими?
Легко и прежде всего уловимая особенность национальности наших жидов — это указанная уже нами их немецкая речь в домашнем быту, и, хотя они редко на нее указывают и готовы даже отрекаться от неё, но в действительности эта речь, особенно облеченная в некоторые заимствования из древнего еврейского языка и в древнееврейский алфавит, имеет у них громадное значение и очень ценится, потому что составляет в своем роде условный язык и шифрованную грамоту, очень пригодные для тайного обмена мыслей. И это не случайная, мелочная потребность в таинственности. Она вытекает из цельной, законченной системы, так называемой талмудической, которая на большую половину есть политическая система, а не религиозная, и только по какому-то недоразумению подводится под разряд терпимых учений, а не под разряд вредных, нетерпимых, как крайние секты раскольнические, как теория иезуитская, социалистическая.
Талмудическая система узаконяет оторванность жидов от всех других народов, узаконяет господство над ними всякими способами до нарушения нрав собственности и личности, и наконец узаконяет тайные общества в виде кагалов, которые действительно и существуют при всех почти синагогах. При такой системе учения, обязательной для всякого жида и в большей или меньшей степени изучаемой с детства всяким жидом, немыслимо действительное обрусение жидов. Некоторое изъятие составляют упомянутые нами караимы, которые не принимают талмуда, а держатся только Моисеева закона по Пятикнижию св. писания и действительно более близки к христианам. Некоторые еще изъятия подготовляются самими талмудистами. Между ними давно уже работает сознание, что талмудическое учение не может держаться дольше, что оно давит хороших людей, дает непомерную силу злым людям и составляет главную причину ненависти христиан к жидам я безысходных бедствий для тех и других. В следствие такого сознания между жидами, заграничными и даже нашими, давно уже обнаруживается стремление выработать новое учение и составить новые общины, способные охранить жидовство от окончательной порчи в талмудическом учении и от постоянных взрывов ненависти со стороны христиан. Образование таких новых общин, если это дело искреннее, весьма желательно, между прочим, и потому, что разрушение талмудической системы несомненно и без того происходит, но направляется в очень дурную сторону. Из жидовства более и более выходит таких людей, которые не пристают ни к какому вероучению. Такие люди, за немногими лишь исключениями, делаются самыми последовательными рационалистами и космополитами, и тем незаметнее и сильнее вносят разложение в науку, литературу и нравы своих христианских сограждан. В западной России довольно часто можно слышать в этом роде жалобы от педагогов тех учебных заведений, где много учеников из жидовства.
Из всего этого можно видеть, надеемся, с достаточною ясностью и убедительностью, как тяжелы жиды для народа западной России и как желательно, чтобы они поскорее поставлены были в условия жизни, менее вредные для этого народа.
Другою преградою лучшим народным силам западной России к выходу из крестьянства служат поляки. Поляки западной России принадлежат к следующим классам людей. На Юго-Западной окраине гродненской губернии живет с небольшим 60, 000 польского народа Мазуров, между которыми, впрочем, рассеяны малороссы и белоруссы. Это единственная в западной России народная группа польская старых времен. В новейшие времена появляются польские группы на Волыни и в Подолии. Они большею частью несчастные беглецы из завислянской Польши от гнета немецкой колонизации и от беззащитности со стороны тамошних польских панов. Затем несколько ближе к русскому народу так называемые околицы, разбросанные в разных местах западной России и населённые так называемою мелкою шляхтою. Шляхта эта в одних местах говорит по-польски, в других—языком местного русского населения, по местам она даже православной веры. По образованию и состоянию околичная шляхта почти не отличается от крестьян, но вся она сознает себя выше крестьянина, выше хлопа. Это остаток духа польского мелкого шляхетства, или, лучше сказать, это остаток древнего литовского боярства, испорченного теорией польского шляхетства.
Наконец, все остальные поляки западной России еще более оторваны от западно-русской земли, хотя многие из них и владеют большим её количеством, —это помещики, чиновники и многочисленные панские прислужники, занимающиеся разными должностями лично при панах и в управлении имениями.
Подобно жидам и поляки в западной России крайне многочисленны в сравнении с народом. Если число их с 700, 000 уменьшить до 600, 000, если их даже 500, 000 или наконец 400, 000, то и тогда их придётся очень много на 10. 000, 000 простого народа, особенно в такой чужой для них стране, как западная Россия. Следовательно, по самой своей многочисленности, поляки, подобно жидам, принуждены употреблять крайние усилия, тяжёлые для народа, чтобы прожить, прокормиться. Конечно, и при этой многочисленности они могли бы быть полезны народу, если бы стояли с ним за одно и трудились для общего блага в духе народных начал; но этому мешает их разноплемённость, а при этом еще и разная вера с народом. Но еще больше чем эти причины, разъединяет их с народом известная, часто упоминаемая нами, теория шляхетства. Она побуждает их неизмеримо возноситься над народом и давать ему это чувствовать в жизни. В подтверждение этого не будем приводить много примеров из древних времен. Укажем только на один факт. В либеральнейшей польской республике жизнь хлопа оценивалась в последние времена в 3 р. 25 коп. Можно было убить хлопа и заплатить 3 р. 25 к.; больше ничего; т. е. жизнь хлопа ценилась так низко, как нигде не ценилась жизнь негра, обращённого в рабочий скот, так низко, что собака часто стоила дороже. Не многим, впрочем, лучше стала жизнь хлопа, когда западная Россия поступила под власть России. Крепостное право давало панам возможность угнетать хлопа не менее прежнего. В восточной России, как ни тяжело было положение крепостного крестьянина, но все же он имел клочок земли, и что она ему приносила, то было его. В витебской губернии во многих местах паны пошли гораздо дальше. Крестьянин также, как и в восточной России, обязан был обрабатывать и папскую землю и свою; но все, что приносила ему его земля, он нередко целиком должен был отдавать пану, от которого в продолжение зимы получал малые доли для прокормления своей семьи. Таким образом, затемнялось у крестьянина сознание, что участок земли, ему данный, принадлежит ему, сглаживалась принадлежность крестьянину его земли. Пану легко было уничтожить ее совсем, и действительно, если он находил выгодным, то соединял землю крестьянскую с своею, а крестьянина переводил во двор. Этим-то путем, например, в витебской губернии намножилось до 10, 000 безземельных батраков, судьба которых сильно озабочивает до сих пор правительство. Подобные случаи лишения крестьян земли встречаются и в других местах западной России. А что они—не случайное явление, а целая система панская, для удостоверения в этом стоит справиться с положением крестьянства в самой Польше. Там всех крестьян 3. 000, 000, т. е. больше половины народонаселения, а между тем безземельных крестьян было 1. 130, 000. Цифра ужасная, которой ничего подобного не было в восточной России.
Но если польские папы так жестоки к своим крестьянам—полякам, то можно уже судить, каковы они были для русского или литовского хлопа. Разъединение между ними и народом так было велико, что если крестьянин пробирался к ним, перешагнув чрез жидов, то терял все народное, отказывался от родных, от имени; за то, если пан как ни будь переходил к народу, то не было хуже врага шляхетству.
Таким образом, лучшим силам западно-русского народа заперты и средние пути—жидовством, и пути к высшему сословию — панством. Отсюда, надеемся, ясно можно видеть, как трудно положение западно-русского народа и всей его страны.
Запертый, сдавленный народ не может не желать себе простора. Самою важною для него, как увидим, поддержкою в этом трудном положении было то оживление, какое он, по временам, получал от великорусского народа. В настоящее время это оживление подвинулось далеко. Русских сил пошло уже много в западную Россию. Этим русским, очевидно, предстоит выполнить там великое, историческое назначение, хотя, конечно, тут не легко обойтись без ошибок. Известно, что история ничего не вырабатывает чисто, гладко. Самое лучшее направление, развитие самых высоких идей сопровождается многими дурными явлениями, дурными делами; но новое направление, новая идеи все-таки торжествуют. Можно надеяться, что они восторжествуют и в западной России, и народ западно-русский, не смотря ни на что, пойдет по пути того же русского оживления и развития, по которому стал идти во время последнего польского восстания.
1) Для наглядного обозрения страны, называемой западной Россией, могут служить следующие издания: Учебный атлас по русской истории профессора Замысловского, изд. 1869 г; Атлас западно-русского края по вероисповеданиям, издание министерства внутр. дел 1863 г., — труд П. Н. Батюшкова и А. Ф. Риттиха; Карты старой Польши и этнографическая карта западной России, приложенные к изданию Археограф. Комиссии, исполненному под моей редакцией, —Документы, объясняющие историю западной России и её отношения к России и Польше, изд. 1864 г; Этнографическая карта европейской России, составленная А. Ф. Риттихом, издание географического общества 1875 г.; Этнографическая карта славянских народностей, составленная М. Ф. Мирковнчем, издание славянского благотворительного общества 1874 г.
2) Эти числа выведены нами следующим образом. Основой всех числовых определений народонаселения западной России до сих пор служат вероисповедные списки. Общий свод их имеется за 1870 г., приведенный в «Статистическом Временнике Российской Империи» —серия II, выпуск десятый (изд. 1875 г.). Новейшие сведения находятся в памятных книжках западных губерний. На основании этих-то данных и некоторых других, обязательно сообщенных нам в центральном статистическом комитете, мы и составили наши статистические числа. Легче всего было вывести число немцев и жидов; но надобно заметить, что число немцев за время, от которого имеются известия (сколько теперь немцев, неизвестно) преувеличено, так как в него попали и обрусевшие немцы, а число жидов, как всегда в подобных случаях оказывалось, меньше действительного их числа, до сих пор недоступного точному определению. Далее, в число малороссов и белоруссов неизбежно попадает много великоруссов православного вероисповедания, и одни только старообрядцы определены точнее. Разделение между малороссами и белоруссами сделано по их местожительству и довольно близко к истине. В меньшей степени это молено сказать о числе литвинов, в местах поселений которых хотя немного поляков, но их трудно выделить. Наконец, труднее всего определить действительное число поляков в западной России. Во все счеты этого рода занесено более или менее значительное число малороссов и белоруссов латинского закона. Мы отняли самую малую часть таких, неправильно признаваемых поляков, именно, только третью часть латинян-славян в западной России. При этом мы руководствовались главным образом счислением по сословиям, как более твердым основанием.
3) Т. е. регимент, строевой польский отряд.
4) Человек, подвергающийся колтуну, чувствует томление, ломоту, особенно страдает головой. Это значит, колтун ищет себе выхода. Мало по малу волосы на голове слипаются, превращаются в плотную массу, образуют род шапки, которая на многие годы покрывает голову. Страдания прекращаются. Но сохрани Бог раздражить чем эту массу на голове, особенно пахучими веществами. Тогда колтун искривит всего человека и замучит. Нужно дожидаться, пока он сам мало по малу станет отделяться, приподыматься на голове. Когда он держится уже на немногих волосах, то знахари берутся снимать его и то часто приходится больному расплачиваться за это. Лучше, когда колтун сам сойдет. Но и благополучно кончаясь, колтун оставляет чаще всего после себя следы — изнурение организма, вялость. Колтун не разгадан в медицине. Но ясное дело, что его производят белорусские болота. Он везде, где много болот. На приезжих он не действует явно, —но и они в летнее время чувствуют сильную боль в голове.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение