Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ IV.
Очерк состояния западной России после татарского ига. Восстановление государственности в галицко-волынском княжестве Даниилом Романовичем. Сближение его с западом. Необходимость подчиниться Батыю. Новое сближение с западом. Слава Даниила. Татары разрушают могущество галицко-волынского княжества. Политическая теория татар. Разорение галицко-волынских крепостей. Война с союзниками Галицких князей и требование Галицкого войска. Быстрое ослабление галицко-волынского княжества. Раздробление его. Подчинение одной части эго Польше, соединение остальной с литовским княжеством. Очерк истории литовского княжества. Причины быстрого восстановления литовского княжества. Верхняя Литва. Быстрое сближение её с Русью. Нижняя Литва пли Жмудь. Обстоятельства, вызвавшие ее на поприще исторической деятельности. Тевтонский и ливонский ордена. Их поселение по соседству с Литвой. История этих орденов. Принципы их исторической деятельности, религиозный и национальный. Давление на нижнюю Литву. Движение этой последней на юго-восток в русские области. Образование литовско-русского государства. Замечательнейшие князья литовские до Гедимина. Их политика. Лучший исход из трудного положения. Сближение с русскими1).
ы видели, что полоцкий государственный пункт потерял значение еще до татарского нашествия. Смоленский пункт, имевший значение поддерживавшей силы и для Белоруссии, и для галицко-волынского княжества и, провидимому, обещавший стать общим средоточием для всей западной России, с татарским нашествием также утратил это значение. Но не утратило его галицко-волынское княжество. Оно и взялось теперь создавать государственность западной России. Татарское нашествие поразило и его. Но малороссийская земля и малороссийское племя могли вынести многое и долго. В Малороссии ничто не теряет жизни скоро, ничто не погибает быстро. Галицко-волынское княжество просуществовало после татарского нашествия еще целое столетие, еще целое столетие собирало около себя западно-русские силы. Этим столетним существованием оно особенно было обязано необыкновенному западно-русскому человеку, Даниилу Романовичу, галицко-волынскому князю.
Даниил знал, что татарская гроза, разразившаяся в 1236 г. над восточною Россией, приближается и к западной России и собирается поразить также и ее. Он решился принять против неё меры. Он утвердил свою власть в Киеве, и поручил защищать его от татар храбрейшему своему воеводе, знаменитому Димитрию, поразившему своею доблестью даже татар, а сам отправился в Венгрию убеждать короля Белу соединиться с ним для противодействия татарам. Но покамест он убеждал несговорчивого союзника, татары в 1240 г. нахлынули на западную Россию, превратили в груду развалин славный Киев, двинулись на Волынь, в Галицию, также разрушая города и нередко истребляя все население их. По наставлению взятого в плен и обласканного Батыем Димитрия, татары затем пошли дальше, обогнули карпатские горы, разорили Венгрию, далее южные славянские государства и по южной окраине нынешней России возвратились в восточную Россию.
Даниил, запрятавшийся во время этого разгрома в западные области Польши, возвратившись в опустошенное свое государство, должен был заняться прежде всего удовлетворением насущной потребности, — воссозданием разрушенного. Нужно было прежде всего собрать разбежавшийся народ и обстроиться. О политических делах некогда было и думать. Но раньше или позже необходимо было определить свое политическое положение. В то время в европейском мире с прибавкой значительной части Азии было двое владык: на востоке татарский хан, на западе—римский папа, посылавший хану даже замечание за разорение его верных детей—поляков, моравов, венгров. Даниилу нужно было выбрать одного из этих двух владык. Татарский хан внушал ему естественное отвращение. Он обратился на запад и здесь стал искать силы. Между ним и папою происходили совещания о войне против татар, о венчании Даниила королевским венцом от папы и вместе об унии церквей. Совещания эти на первый раз не повели к соглашению, без сомнения, потому особенно, что уния церквей показалась слишком странною духовенству и народу галицко-волынскому. Очень вероятно также, что Даниил видел несостоятельность папской помощи. Но покуда происходили эти совещания с папою, татарская сила, как догадываются, по наущению самого папы, предъявила к Даниилу свои права на его подчинение. „Дай Галич", прислал сказать Даниилу Батый. Дай Галич, т. е. дай в управление татарам самый западный пункт государства Даниила, пункт, который бы перед лицом всей Европы служил позорным свидетельством Данииловой покорности татарам. Понятное дело, как это должно было поразить образованного, могущественного, известного западу Даниила. „Не дам Галича", сказал Даниил, но в то же время, без сомнения, подумал: „я не имею также помощи и от запада. Поэтому — пойду и поклонюсь Батыю".
С великою болью в душе отправился Даниил к Батыю. Можно было ожидать себе всякого худа, даже смерти, но едва ли не хуже смерти было для Даниила поклониться варвару-азиатцу. Помолившись дома и в Киеве и приготовившись к смерти, Даниил перешел за Днепр и направился через степи к Батыю. Азиатцу понравилась такая покорность могущественнейшего русского князя. „Дурно, что до сих пор не приезжал, но хорошо, что хоть теперь приехал; пьешь ли наш напиток кумыс? " сказал Даниилу Батый. „Не пил, но, если велишь, буду пить. "—„Пей, теперь ты наш— татарин". Можно себе представить, как горька была Даниилу такая честь, как мучительно было для него все это внимание варвара! Но в практической жизни этот позорный почет принес Даниилу великую пользу.
Когда он возвратился назад и разнеслись слухи о внимании к нему Батыя, то все соседи наперерыв стали искать его дружбы: король польский и тот же венгерский король Бела, который прежде не желал бить союзником Даниила. Даниил был страшен им в союзе с татарами, так живо еще памятными! Это внимание к Даниилу западных соседей увлекло его снова, и еще больше прежнего, к сближению с западом. Начались снова совещания с папою, и наконец Даниил действительно коронован был королевским венцом от папы. Впрочем, Даниил, как не думал пользоваться союзом с татарами против запада Европы, так опять увидел, что нельзя полагаться и на помощь запада против татар. Ему стало известно, что в западной Европе никто не слушает папского призыва идти в крестовый поход против татар. Может быть, ему известно было даже и то, что папа призывал ливонский орден и других государей воевать Россию. Независимость свою Даниил старался теперь создать собственными средствами. С этою целью он усердно строил крепости в своем государстве на случай борьбы с татарами, которую скоро и начал. Пользуясь бездарностью ближайшего татарского правителя Куремсы, он несколько раз поражал татарские отряды, врывавшиеся в его княжество. Успех в этом деле еще более возвеличил Даниила и могущество его достигло, по-видимому, высшей степени. То военными делами, то мирными договорами и родственными связями он далеко распространил свою власть и влияние на Литву, до Волковыйска, Слонима и Новгородка, которыми владел, под верховною властью литовского князя Миндовга, сын Даниила Роман. Влиянию Даниила подчинялась даже отдаленная Жмудь. На польских князей Даниил так влиял, что они сами признавали его главой всех в союзных походах с ним. Даниил начал оказывать прямое воздействие и на более дальний запад, —помогал с своим войском венгерскому королю в его борьбе с австрийцами, и сильно поражал внимание западноевропейцев, как собою, так и стройностью, и вооружением своего войска.
Но на деле оказалось снова, что ничтожны и западная слава Даниила, и западные связи его, и даже собственные усилия создать и защитить самостоятельность своего государства. На место бездарного Куремсы явился даровитый и энергический татарский вождь Бурундай, и потребовал у Даниила уже не одного города, а стал требовать срытия одного города, т. е. крепости, за другим. Требование предъявлено так неожиданно и с такою готовностью поддержать его силою, что необходимо было подчиниться. Брат и верный друг Данила, Василько, князь волынский, стал исполнять это жестокое требование, сдавать татарам для разорения один город за другим. Уцелел один видный город, любимый город Даниила и его резиденция — Холм, благодаря хитрости Василька и догадливости храброго гарнизона.
Политика татарская пошла дальше. Уничтожив местные средства Даниила, татары решились уничтожить еще и ту силу его, какую он имел в союзниках-соседях. „Ты наш друг, объявили ему татары, пойдем с твоими войсками наказывать нашего врага, венгерского короля". Даниил посылал свои войска воевать союзных венгров. Затем: „ты наш друг, пойдем воевать нашего врага литовского князя", также союзника Даниила. Даниил должен был рвать собственными руками и этот союз. Тоже делалось и по отношению к Польше. Даниил не мог долго пережить таких страданий. В 1264 году он умер, а за ним вскоре и его брат, и верный друг, Василько.
Этим способом галицко-волынское княжество, если выразиться просто, было совершенно замаяно и легко уже могло распасться. Этому помогли и внутренние неустройства его. После смерти Даниила и Василька, галицко-волынское княжество разделилось на следующие части: Львов и окружавшие его области достались старшему сыну Даниила, Льву; белзский округ другому сыну Шварну; одна часть волынского княжества с г. Владимиром-Волынским была во владении наследников Василька, другая —луцкая область — во владении третьего сына Даниила, Мстислава.
В первой половине XIV столетия род галицких князей стал быстро вымирать, и около сорокового года XIV столетия не осталось ни одного из них. Юго-западная часть этого обширного княжества, область Галицкая завоевана была в 1340 году польским королем Казимиром; область белзская досталась мазовецким князьям; вся остальная часть—волынская перешла, но наследству к литовским князьям через Любарта, сына Гедиминова, породнившегося с Владимиро-волынским княжеским родом. Таким образом, будущность западной России сдана на руки чужим и главным образом литвинам.
Мы видели, что еще задолго до татарского нашествия литвины сближались с белоруссами и проходили в восточную Россию через их страну, как свои люди. Позднейшие западно-русские летописи относят к этим временам и основание литовской государственности в Новгородке литовском и даже в Полоцке. Современная наука показывает, что эти известия, неверные во многих частностях, не лишены, однако основания и требуют тем большого внимания, что в наших русских летописях несомненен пропуск многих известий и даже имен князей белорусских. Но и в этих летописях есть указание на то, что литовская государственность возникла до татарского нашествия. Еще до татарского нашествия, именно, в 1235 году приобрел большую силу литовский князь Миндовг, столицей которого в начале татарского ига был Новгородок литовский, где, вероятно, княжил в еще более раннее время и отец Миндовга Рынгольд.
Татарское нашествие, поразившее русских в южной половине западной России, придвинуло новые массы их к литовским пределам и явно вызывало Литву двинуться на юго-восток и утвердить свою власть над этими русскими, представлявшими теперь легкую добычу и даже расположенными признать над собою литовскую власть, чтобы иметь в ней защиту от татар. Объединение между этими новыми силами—литовскими и русскими и устройство ими новой западно-русской государственности подвигалось очень быстро и легко. Литвины верхней Литвы, давние соседи русских, особенно облегчали это дело. Но в XIII столетии стали придвигаться к западно-русским поселениям еще новые литовские силы, уже более чистые, менее знакомые русским, — силы нижней Литвы или Жмуди. Этот новый наплыв Литвы вызван был не только татарским разгромом России, вызывавшим хищников, но и новым бедствием самих литвинов, — поселением у балтийского прибрежья духовно-рыцарских, немецких орденов — ливонского и прусского или меченосцев и крестоносцев (названия от меча и креста, бывших гербами этих орденов, нашиваемыми на плащах).
Ливонский орден основался в 1202 г., прусский в 1227 г. В 1237 г. оба ордена заключили между собою союз и стали действовать против Литвы за одно с двух сторон. Значение их в исторической судьбе литовского народа и всей западной России очень велико. Мы должны несколько остановиться на истории этих орденов и присмотреться к основным их принципам.
Известно, что они силою меча обращали в христианство чудские и литовские племена. Употребление силы-для целей веры встречается и в истории других христианских вероисповеданий, кроме латинского, но встречается как редкое, случайное явление, не вытекающее из начал веры и от того большею частью безрассудное, нелепое, неупорядоченное. О латинских духовно рыцарских орденах этого никак нельзя сказать. У них употребление материальной силы для целей веры было строгою, выработанною системою. Оно действительно и вытекало строго, логично из начал латинства. Только латинство может производить это смешение духовных и земных интересов, небесных и земных целей. Оно выражает такое смешение в лице папы—духовного и мирского владыки, выражает его в иезуитстве, в конкордатах. Оно выразило его и в духовно-рыцарских орденах, явившихся, как известно, во времена крестовых походов, когда вся Европа шла на восток с, мечем и крестом под предводительством папы. В эти-то времена и под влиянием этих идей образовались оба сказанные нами ордена. Ливонский орден или Меченосцев учрежден собственно для Ливонии. Но он не имел такого большого значения, как прусский или тевтонский орден, вышедший с востока.
В XII столетии этот последний орден образовался в Иерусалиме собственно для защиты и призрения пилигримов, отправлявшихся на восток. Когда дела крестоносцев стали плохи на востоке, он переселился в Италию. Добрыми свойствами своих членов и делами милосердия он приобрел особенное расположение паны и германских императоров. Мало по малу в пользу этого ордена стали давать имения в разных странах Европы. Несколько таких имений дано было ему в Германии по соседству с Польшей, и за тем в самой Польше, в северо-западной её части. В 1227 г. неразумнейший поляк, мазовецкий князь Конрад, владения которого часто опустошали соседственные пруссы, призвал этот орден к поселению в Пруссии вопреки дальновидным предостережениям друзей. Прусский орден, как мы уже сказали, вскоре соединился с ливонским, и оба стали энергично вести пропаганду в прибалтийских языческих странах. Рыцари из всей Европы стали стремиться в эти страны и вступали в оба ордена.
Понятны причины, вызывавшие это религиозное движение против чудских и литовских племен. Эти племена в то время были единственными язычниками в Европе. При сильном религиозном оживлении Европы во времена крестовых походов, они не могли не обратить на себя внимания и не вызвать против себя религиозной пропаганды. Впрочем, кроме чисто религиозных причин, пропаганда эта вызвана была и поддержана также и мирскими побуждениями. Известно, что по балтийскому прибережью давно велась торговля, особенно между немецкими городами и Новгородом и Псковом. Немцы не могли не заметить, какие удобные места для поселения находятся на этом прибережье, занятые грубыми язычниками. Религиозное оживление додало им прекрасный повод утвердить здесь свое торговое и национальное господство. Оттого мы видим, что в оба ордена больше всего вступали немцы, да и сам орден крестоносцев учрежден был в Палестине собственно для немцев. Таким образом, религиозная латинская пропаганда слилась в одно с немецкою национальною, и обе стали утверждать свое господство у балтийского прибережья и легли страшною тягостью на живших здесь чудских и литовских племенах, а через них и на западной России.
Западной России пришлось искупать теперь свой старый исторический грех. Несколько веков русский народ жил вблизи литвинов, латышей не просветил их своею православною цивилизацией и дождался, что это дело взяли в свои руки латиняне-немцы. Впрочем, это грех невольный и едва ли мог быть исправлен заблаговременно. Медленное ознакомление прибалтийских язычников с православною русскою цивилизацией происходило не от неподвижности православия, в которой его многие обвиняют, а от того, что православие, чуждаясь, по основным своим принципам, насилия, по необходимости распространяется тихо, медленно, незаметно. Все несчастие русского народа в этом, как и в других случаях, заключается в том, что рядом с ним живут соседи, не разборчивые на средства, развивающие свою жизнь быстро и выхватывающие у него его медленную работу. Это же несчастие подарило нам историю и прусских и ливонских рыцарей.
Литвины, вдруг встревоженные такими жестокими соседями, вступили с ними в борьбу на жизнь-на смерть, защищая от них и свою языческую веру, и свою литовскую национальность, и наконец свою государственность. Но силы орденов были неистощимы, освежались и усиливались новыми выходцами из западной Европы. Притом на их стороне было превосходство вооружения и военного искусства. Литвинам пришлось по необходимости подаваться мало по малу назад и надвигаться на свой, верхне-литовский и затем западно-русский народ. Это вынужденное движение литвинов с северо-запада на юго-восток еще более ускорило образование литовско-русского государства и народное объединение литвинов и русских.
Первыми и более видными строителями литовско-русской государственности были следующие литовские
КНЯЗЬЯ:
Упомянутый уже нами Миндовг, сделавшийся известным, как сильный литовский князь, в 1235 г. и во время своего княжения до 1263 г. далеко распространивший свою власть в пределах Белоруссии. Власть его из Новгородка простиралась и на северо-восток по Двине на полоцкую область, и на юго-запад на страну Припяти-Пинск, Туров. Захватывала она даже и смоленскую область. Таким образом, уже Миндовг кроме чистой Литвы владел всем тем пространством Белоруссии, какое ограничивается реками: Двиной, Днепром и Припятью. Все это пространство быстро вошло в состав нового литовско-русского государства.
Далее. После двадцатилетних смут, вызванных после смерти Миндовга и выдвигавших то совершенно обрусевших литовских князей, как сын Миндовга Войшелк, или княживший в Полоцке князь литовский Товтивил, то ревностных язычников, каким был литовский князь Тройден, выступил на историческое поприще новый литовский княжеский род, давший целый ряд доблестных литовско-русских государей. Первыми из них были два брата, княжившие преемственно: Витен, мужественно отражавший западных врагов литовского государства—ливонских и прусских рыцарей и поляков, и знаменитый устроитель литовского государства Гедимин (с 1315 по 1340 г.), который со всею ясностью понял значение русских сил в его государстве и умно пользовался ими для борьбы с внешними врагами и для внутреннего благоустройства. В его княжение границы литовского государства значительно были раздвинуты на север за Двину и на юго-запад за Припять.
Все эти князья, взявшие в свои руки судьбу западной России, стали в положение, довольно сходное с положением галицко-волынских князей. Подобно им, они должны были защищать свою самобытность то от татар, то от западноевропейцев. Борьба с татарами у них, впрочем, была очень счастлива; они почти всегда поражали татарские полчища и никогда не знали над собой татарской власти, что очень помогало им распространять свою власть над западно-русскими областями. Но что касается до борьбы с западно-европейскими силами, то она имела далеко не столь благоприятные результаты. Литовские князья, подобно галицко-волынским, приходили в этом случае к мысли вступить в сделку с западной Европою, помириться с ней на латинстве. Так Миндовг, ревностный и могущественный двигатель литовского язычества, принужден был почти одновременно с Даниилом галицким дружиться с папою. В 1255 г. он принял латинство и королевский венец. Подобным путем думал идти и Гедимин; но он не с рыцарями устроял сделки, как Миндовга, а обращался к самим папам, открывал перед ними Литву для латинства, т. е. литовские князья решались допускать латинство в своем государстве с тем, чтобы избавиться от нападений рыцарей и уничтожить самую причину существования их подле себя. На деле, однако выходило, что этим путем литвины попадали под большую еще власть рыцарей. Миндовгу, например, приходилось признать их наследниками его княжества. То есть: усвоение латинской цивилизации грозило и государственною гибелью Литве. В этом отчаянном положении, литовские князья рвали все узы, соединявшие их с западом, отвергали латинство, как это сделал тот же Миндовга, и пытались оживить и поставить выше всего языческий-литовский элемент. Но и этим путем Литва немного выигрывала. Рыцари накидывались на нее с удвоенною силою, а между тем невольно закрадывалось сознание, что литовское язычество не может служить основою литовской исторической жизни. Со всех сторон чувствовалось христианское влияние, которое поражало и уничижало литовское язычество. Из этих жестоких затруднений литвинам был один благополучный выход, —незаметное, легкое и безопасное тогда для их государственности сближение и слитие с западно-руссами. К этому выходу и направилась их история, как увидим в следующий раз.
1) Кроме вышеуказанных сочинений гг. Дашкевича и Антоновича, можно читать об этих временах: Приложение к пятому выпуску памятников русской старины в западных губерниях империи, издававшихся по Высочайшему повелению П. Н. Батюшковым. Вильна (исследование о Виленских и вообще литовских древностях) профессора В. Г. Васильевского, изд. 1572 г.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги