Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ V.
Очерк внутреннего языческого быта Литвы. Литовская мифология. Литовские божества. Капища. Языческая литовская иерархия. Криве-кривейте, кривейты, вайделоты и вайделотки. Литовские праздники. Важное значение вайделотов. Трудность разрушить выработанную литовскую систему религиозную фанатическими мерами. Благоприятное отношение в этом случае к литвинам русских. Причины, содействовавшие сближению литвинов с русскими: характер православия, готовность русских подчиниться литовской государственности, историческая близость к литвинам белоруссов, политические побуждения литовских князей удаляться из Жмуди на юго-восток к западной России. Ясные и полные следы русского склада жизни в Литве. Политические последствия этого—русское направление литовской истории. Древние признаки этого— обрусение древнейших литовских княжеских родов. Ольгерд — представитель русского направления в политической жизни литовского княжества. Увеличение его владений в западной Малороссии и влияния на востоке от Днепра. Сила русского элемента в Литве при нем. Признаки разделения между русской и жмудской Литвой. Внешние трудности и внутренние смуты в Литве после смерти Ольгерда. Ягайло, Кейстут, Витовте. Обстоятельства, побудившие Ягайлу искать себе союзников на стороне 1).
ы видели, что литовское княжество, сделавшееся государственным центром всей западной России, очутилось среди неодолимых затруднений. В нем обнаружилось естественное желание сохранить свою литовскую самобытность и развиваться по её началам; но это было невозможно: литовский языческий быт должен был погибнуть и пересоздаться в христианский. Но на этом последнем пути Литва была между явною смертью, со стороны рыцарей, которые грозили гибелью не только религиозной, но и народной и государственной жизни литовского княжества, и между жизнью со стороны русских, жизнью, которая тоже походила на смерть, если не для государственности, то для литовского язычества и в некоторой степени для литовской народности. Мы видели, что литовские князья под влиянием этих трудностей колебались в своей политике. То в них пробуждалась ревность к своему родному язычеству, то они склонялись на сторону западно-европейской латинской цивилизации, то сближались с русскими и роднились с ними жизнью и душою. Но колебания не могли быть постоянными и долговременными. Нужно было идти по какому-либо одному направлению. Какое-либо одно направление должно было взять верх. Какое же направление взяло верх? Куда направилась литовская история?
Чтобы видеть это направление и оценить сразу его прочность, для этого нужно присмотреться к внутреннему быту языческой Литвы и определить, какому влиянию его особенности легче всего могли подчиниться. С этою целью, мы и обращаемся теперь к исследованию внутреннего быта Литвы и главным образом языческой литовской религии, от которой больше всего и зависело решение вопроса о будущей судьбе литовского княжества.
Литовская мифология носит на себе явные следы глубокой древности и усиленной работы фантазии, т. е. следы древности и уединенности литовского народа. Она совмещает в себе и высшие, отвлечённые понятия древнейших религий, и выработанную, законченную внешность греко-римского язычества.
Литвины, как и славяне, имели понятие о верховном существе, которое все создало и всем управляет. Это верховное существо у разных литовских племен называлось разными именами, например: Прамжимас, Прокоримос—предопределение, судьба, Вышайтос— отец богов. Но этому верховному существу у литовцев не было выработано, как и у славян Сварогу, общественного богослужения. Оно по их понятиям жило на небесах, в великолепном дворце, из которого наблюдало и управляло всем миром, но больше всего наслаждалось покоем.
С понятием о таком существе неразрывно связывалась вера в загробную жизнь, и смерть человека естественно обставлялась особенно торжественными обрядностями. Литвины верили, что за гробом они будут наслаждаться лучшими благами этой жизни, будут иметь все любимые ими вещи и — верх блаженства их—будут господствовать над немцами (верование позднейшее, выработавшееся под влиянием бедствий от немцев). Вследствие такого верования у литвинов, при погребении умершего, сжигались вместе с его телом лучшие, любимые предметы, драгоценности, лучшая лошадь и даже не редко лучший слуга. Люди бедные, не имевшие что переносить с собою за пределы гроба, утешали себя тем, что за то на том свете им легче будет взойти на священную гору, за которою находилось блаженное жилище.
Кроме верховного, невидимого существа, литвины признавали бесчисленное множество богов и богинь, которым собственно они служили. Более видными и, если так выразиться, популярными из литовских богов были:
Перкунас—бог неба и земли, громовержец, самый популярный литовский бог, совершенно тожественный с русским Перуном.
Поклус—бог ада, и
Атримпос—бог воды.
Кроме этих богов, были неисчислимые боги, частные, посредством которых обожались все важнейшие предметы планетные, атмосферические явления, произведения воды и земли, даже страсти. Литвин язычник не мог шагу сделать, чтобы не наткнуться на какого ни будь своего бога и не выразить ему так или иначе своего служения.
Главное место языческого богослужения у литвинов было так называемое Ромновэ, что значит место покоя, благочестия. Ромновэ в древнейшие времена находилось в Пруссии, а когда там поселились рыцари и разрушили его, оно перенесено было в Жмудь к Неману. Когда же и сюда стали проникать немцы, Ромновэ стало подвигаться вверх по Неману и в последнее время находилось в Вильне, при впадении в Вилию Вилейки, где в настоящее время стоит латинский кафедральный собор, в колокольне которого и теперь показывают кирпичи из языческого литовского Ромновэ. Ромновэ устраивалось в роще у большого дерева, обыкновенно дуба. Под этим дубом ставили три идола: Перкуна в виде крепкого мужчины с кремнем в руке; по одну сторону его ставили Поклуса в виде безобразного старика, держащего черепа: человеческий и животных, а по другую — Атримпоса в виде юноши, держащего чашку с водой, прикрытой снопом; в чашке находилась змея. Змеи также помещались и сберегались в пне священного дуба. Впереди Перкуна устраивался алтарь, на котором горел неугасаемый священный огонь—Знич, для поддержания которого кругом всего священного места клались кучками дрова в числе 12, приготовляемые обыкновенно на целый год и из дубового дерева. По обеим сторонам располагались дома жрецов. Все наконец священное место окружалось стеной, деревянной или каменной, над воротами которой, у главного входа, устраивалась башня, где жил главный жрец. По областям и в домах были меньшие священные места и меньшие боги.
Для служения богам у литвинов была целая иерархия жрецов и жриц. Главный жрец назывался кривэ-кривейте, т. е. жрец жрецов. Он избирался с соблюдением большой таинственности низшими жрецами, был безженный и редко кому из простых смертных удавалось его видеть. Он жил в указанной башне, наблюдал течение звезд, определял времена года, которые литвины считали по лунным месяцам и обыкновенным неделям, и праздничным днем у них была пятница; далее — главный жрец занимался изречением воли богов, судебных приговоров и в особенно важных случаях жертвоприношением. Костюм его отличался от обыкновенного белого пояса, опоясанным семью раз семь, т. е. 49 раз, и колпаком, похожим на сахарную голову. После кривэ-кривейты были кривейты—жрецы, также безженные и также избираемые. Они находились при кривэ-кривейте, а также управляли религиозными делами и судом по округам, областям Литвы. Ниже кривейт были вайделоты. Они также находились при кривэ-кривейте, за тем при кривейтах и отдельно, в малых пунктах Литвы. Занимались они объяснением народу веры, учили нравственности, судили дела, разносили повеления кривэ-кривейты, собирали сведения и доставляли их ему. Вайделоты были женаты и избирали как кривэ-кривейту, так и кривейт. Это был самый многочисленный и самый сильный класс литовских жрецов. Они могли поднять на то или другое дело вдруг весь народ. Замечают, что войны, которые объявлял через них главный жрец, отличались необыкновенною стойкостью и жестокостью.
Как между божествами были богини, так и в жреческом сословии были женщины, так называемые вайделотки. Это были девицы, которые жестоко наказывались, именно, смертью (сожжением или утолением в мешке с камнями, с кошкою и ядовитою змеей) за нарушение целомудрия. Обязанностью их было поддержание неугасимого огня па жертвеннике Знича. Если по небрежности вайделотки огонь погасал, то виновная сжигалась, а огонь возжигался, добытый из кремня, который держал в руке Перкунас.
Литовские праздники довольно похожи на древние славянские. Весенний праздник—Сутинкау в первых днях апреля или конце марта, т. е. в начале первого литовского месяца. Праздновалась встреча весны. Девицы с первыми лучами солнца выбегали на улицу, пробегали с песнями и хлопаньем в ладоши до конца деревни и таким же порядком возвращались назад и заходили в дома, в которых молодые люди устраивали им пиршество. Праздник Расса, т. е. росы, совершенно похожий на древнерусский—Купалы. Затем праздники начала и конца жнива.
Праздник дедов, —осенью, поминовение усопших.
Наконец праздник Коляды—в честь верховного бога, праздник, совершенно сходный с древнерусским праздником Коляды и выражавший ту же мысль, —крайний предел мрака, холода и начало света, теплоты.
Из этого краткого очерка языческого литовского мира можно уже видеть, что это была полная, строго выработанная система, которою нельзя было разрушить решительными, фанатическими действиями без того, чтобы не вызвать со стороны её последователей отчаянного сопротивления. Это и оправдалось на деле в борьбе литвинов и рыцарей, в борьбе, которая полна самых неистовых жестокостей и благодаря которой целые области превращались в пустыни.
Гораздо легче можно было разрушить эту систему верований и обычаев непритязательным, незаметным, медленным влиянием на нее. Такое именно влияние производили на Литву русские западной России. Русское православие не допускало мер, крутых, фанатичных. Православные русские жили себе между Литвой без притязания уничтожить её верования, и без раздражения пересоздавали ее в христианскую. Литвины тем легче поддавались этому влиянию, что оно не грозило гибелью их государственности, напротив русские сами поддавались их государственности. Это обстоятельство особенно могло действовать на литовских князей, которые в сближении с русскими видели залог собственного могущества и находили пищу для своего честолюбия. Мало того: к этому сближению побуждала их самая языческая Литва-Жмудь.
Мы видели, что власть кривэ-кривейты была очень велика. Он был и духовный, и мирской верховный судья. Он имел верные средства действовать на весь народ и направлять его по своей воле. Это был своего рода папа, как некоторые писатели и замечают это сходство. Его власть была тяжела для великого литовского князя. Этому князю гораздо свободнее было жить вдали от кривэ-кривейты, поближе к западно-русскому народу. Конечно, князья в те времена еще не отрывались от Жмуди—народа; напротив, они были с ним за одно и двигали с собою на юго-восток в западную Россию целые группы жмудинов. Жмудины— чистые языческие литвины, сталкиваясь с русскими, могли чувствовать свое резкое отличие и заводить борьбу. Но борьба уничтожалась, благодаря посредству верхней Литвы и русских белорусского племени. Оба эти племена—верхне-литовское и белорусское, с незапамятных времен жили в соседстве и объединялись. Некоторые полагают, что древнее название белоруссов кривичи—произошло от того, что они вместе с литвинами подчинены были одному верховному жрецу, литовскому кривэ-кривейте. Само собою разумеется, что литвины в свою очередь также легко могли подчиняться христианству, когда оно распространялось между кривичами. Благодаря этому сближению верхне-литвинов и белоруссов, борьба между чистою Литвой и западною Русью делалась невозможною. Жмудин сталкивался с Русью через верхнюю Литву, в которой среди своих же литвинов примыкал к русскому складу жизни и сроднился с ним.
Все это, без сомнения, много содействовало тому, что быт Литвы более и более складывался по русским началам и порядкам жизни. Летописцы прусского и ливонского орденов заметили, что при Витене и Гедимине сила литовская возросла от русских и вести с ними войну стало труднее. Русские давали эту силу литовским князьям не только своим числом и своею доблестью, но и тем, что передавали литвинам свое военное искусство, научили строить и защищать крепости. Некоторые из русских достигали тогда же видного положения, —бывали посланниками и правителями областей. Особенно прославился при Гедимине Давид—правитель важнейшего литовского пункта на юго-западе — Гродно, человек русский. Своими победоносными делами он живо напоминает Довмонта псковского и даже Александра Невского. Он поражал немцев не только в самой Литве, по даже в псковской области, по просьбе псковичей, и в самом источнике немецкого зла для Литвы — в Бранденбургии. Страшен он был также и полякам. В следующем XIV столетии подобную славу приобрел русский князь на Волыни, Феодор Острожский. Русская жизнь настолько привлекала литвинов, что многие из них, особенно в княжеском роде и среди вельмож, не только усваивали русский язык, но и православную веру. Даже при Миндовге еще сын его Войшелк не только принял православие, но и монашество. Большая часть сыновей Гедимина были православными и некоторые из них переходили даже на службу к московскому князю.
Особенно явно и решительно следовал русскому направлению преемник Гедимина Ольгерд (1340—1377). Под его власть перешли Киевская и Волынская области. Он подвинул свои владения далеко и за Днепр. Они примыкали к Можайску и даже к Коломне. Под его покровительством были Новгород, Псков, Тверь. Он два раза женат был на русских княжнах—витебской Марии и тверской Иулиании, и перед смертью принял православное крещение и даже схиму. При нем русский язык стал языком высшего литовского сословия и даже языком государственным. Не подлежит сомнению, что в литовском княжестве признаны были для русского населения древние русские законы, — русская Правда и устав св. Владимира. Русское православное пересоздание Литвы вызвало при Ольгерде однажды взрыв потухавшего литовского язычества. Языческие жрецы, смущенные этим пересозданием и как бы ставя Ольгерду запрос — язычник он или христианин, убедили выдать им на мучение и замучили в Вильне, на горе, где ныне Троицкий монастырь, троих придворных—ревностных православных: Антония, Иоанна и Евстафия, мощи которых почивают в Вильне же, в св. Духовом монастыре.
Совсем иной характер имел другой взрыв Виленского литовского язычества, —взрыв против латинских проповедников христианства—францисканцев, которых утвердил в Вильне и поддерживал вельможа Ольгерда Гаштольд. Это было восстание не жрецов, а литовского народа Вильны против нелюбимого им латинства. Беспощадно замучены 14 францисканцев и разрушено их жилище.
Русское направление литовской жизни произвело даже как бы отделение русской части литовского княжества от коренной Литвы—Жмуди. В этой последней при Ольгерде установилось особое управление. Княжил в ней брат Ольгерда и друг, Кейстут, известный особенною любовью и ревностью к языческому складу литовской жизни.
Таким образом, литовское княжество как бы распадалось на чисто литовскую часть и русскую, и последняя, втягиваясь более и более к жизни и дела восточной России, готовилась и политически слиться с нею. Сам Ольгерд указывал ей эту цель, хотя с своей точки зрения. Он не раз делал покушение овладеть всей Россией. Но легче и проще могло случиться наоборот, —восточная Россия могла овладеть западной Россией. Это и провидел великий русский святитель митрополит Алексий, призывавший всех русских стоять за одно с Москвой. Этому вскоре стали благоприятствовать и политические обстоятельства. Московское государство на столько окрепло и выдвинулось в глазах всех русских, что могло собрать громадные русские силы, вступило в борьбу с татарами и разгромило их на Куликовском поле. В первый раз был смыт позор татарского ига и уничтожена важнейшая причина разделения России на восточную и западную.
Между тем, внутри Литвы после смерти Ольгерда начались раздоры между жмудскими князьями Кейстутом и сыном его Витовтом с одной стороны, и преемником Ольгерда, сыном его Ягайлой, с другой. От Ягайлы, любимого сына русской княгини Иулиании, выросшего под сильным русским влиянием и крещённого в православие можно было ожидать еще более русского направления, чем направление Ольгерда. Но он пошел совершенно иным путем. Враждуя с Кейстутом и Витовтом, он обратился к злейшим их врагам—рыцарям.
Наказанный за это Кейстутом лишением великокняжеского стола, он хитростью возвратил престол, взял в плен Кейстута и погубил его. Спасся, однако сын Кейстута, Витовт, гениальный человек своего времени, с которым бороться Ягайле приходилось еще труднее. Такой недальновидный человек, как Ягайло, вооруживший притом против себя и некоторых своих родных братьев и русский народ своим союзом с ханом Мамаем во время Куликовской войны, не мог придумать собственных средств, чтобы выйти из затруднения, а по первому случайному вызову бросился искать нового союзника против Витовта в среде ближайших врагов Жмуди, и нашел его в польском государстве, в котором была в это время молодая королевна Ядвига, и ей приискивали выгодного жениха. Благодаря этому случаю, Литва и Польша соединились внешним образом в одно государство (1380 г.).
1) О литовской мифологии более подробный свод сведений в ХIѴ главе второго тома Истории России Д. И. Иловайского, а в примечании к этой главе (22) указаны важнейшие источники по этому предмету, иностранные и русские. О быстром обрусении Литвы есть тщательное собирание известий, —это сочинение И. Барического: Православие и русская народность в Литве, изд. 1851 г. Древние вещественные памятники и образцы книжных памятников можно видеть в Памятниках русской старины западного края империи, изд. 1864—74 г. 6 выпусков. О соединении Литвы с Польшей есть особое сочинение. Ягелло—Яков—Владислав и первое соединение Литвы с Польшей. Исследование М. Смирнова. Одесса. 1868 г.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги