Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ VII.
Положение литовского княжества во время соединения его с Польшей. Условия соединения Литвы с Польшей. Литовско-русские стремления к независимости от Польши. Меры против них. Нарушение условий союза. Скиргайло, Витовт. Борьба и примирение Витовта с Ягайлой. Новые восстания в литовском княжестве. Грюнвальдская битва. Городельский сейм (1413 г.). Разъединение литвинов и русских, возвышение литовского элемента и унижение русского. Последние времена правления Витовта. Свидригайло, Сигизмунд. Оживление и объединение литовского и русского элементов при Казимире. Борьба литовского княжества с Польшей за независимость и в особенности за Волынь u Подолию. Опасность разрыва союза Литвы с Польшей. Литовское княжество при Александре. Борьба между литовским и московским государством. Скрепление союза Литвы с Польшей в конце XV и в начале- XVI столетия 1).
истории соединения литовского княжества с польским королевством действовали слишком разнообразные мотивы. Необходимо здесь иногда обращать внимание на самые по-видимому не важные обстоятельства. При изучении этого разнообразия обстоятельств, мы, как положили в начале, так и теперь будем показывать, какое отношение имели излагаемые нами события к началам и стремлениям западно-русского народа.
Во время соединения литовского княжества с польским королевством, положение Литвы по управлению было следующее: Ягайло был великим литовским князем с верховной властью над всеми областями, входившими в состав Литовского княжества. Но под его верховной властью было много удельных князей, управлявших своими областями с большей или меньшей самостоятельностью. Так нам уже известно, что подле Ягайлы стоял Витовт, почти совершенно от него не зависевший. Ему принадлежала, по наследству от Кейстута, значительно уже отделившаяся от русской Литвы, Жмудь, т. е. западная часть нынешней Ковенской губ., северная часть Сувалковской и восточная часть Пруссии, затем часть верхней Литвы, середина Сувалковской губернии, юг Виленской, наконец почти вся нынешняя Гродненская губерния. Во время примирения Витовта с Ягайлой, еще до соединения Литвы с Польшей (1384), Витовт получил вместо Жмуди часть Волыни от Припяти за Луцк. Это вероятно сделано было с целью отдалить Витовта от рыцарей, с которыми он мог вступать в сношения против Ягайлы. Кроме этого крупного, почти совершенно независимого удельного князя, были еще следующие князья:
- Скиргайло, родной брат Ягайло, управлявший сказанной выше Жмудью.
- Андрей, тоже родной брат Ягайло, князь полоцкий.
- Свидригайло, тоже родной брат Ягайлы, бывший сперва князем полоцким, потом жил в уделе матери своей Иулиании, Витебске.
- Святослав Иванович, князь смоленский, Рюрикова рода, подручный литовскому князю.
- Корибут, брат Ягайло, князь северский.
- Владимир, брат Ягайло, князь волынский.
- Феодор Кориятович, двоюродный брат Ягайлы (от Корията сына Гедиминова), князь подольский.
Почти все эти князья участвовали в совещаниях о соединении Литвы с Польшей. Совещаний было несколько: в Креве, в Вильне и особенно важное в Волковыйске (нынешний уездный город Гродненской губернии). На этом совещании (1386 г.), на котором были и представители Польши, постановлены следующие условия соединения Литвы с Польшей: в той и другой будет общий верховный государь— Ягайло. Будут общие дипломатические сношения по делам, касающимся обоих государств, и общая защита против всякого врага. Но внутреннее управление обоих государств будет совершенно отдельно. Каждое будет иметь своих должностных лиц, особые финансы, особые войска.
Все эти условия были очень выгодны для удельных князей литовского княжества. Князья надеялись быть более независимыми, когда Ягайло будет занят польскими делами и должен будет жить там часто. В случае же войны с внешними врагами, они будут пользоваться польской помощью. Последнее соображение, при котором прежде всего имелись в виду рыцари, без всякого сомнения, больше всего побуждало литовских князей сделать следующую уступку в пользу Польши. Они согласились, чтобы Литва в собственном смысле, т. е. литовский языческий народ обращен был в латинство. Этой уступкой они надеялись, как и прежние литовские князья, уничтожить саму причину существования прусского рыцарского ордена. Рыцари поселились здесь для обращения литовских язычников в латинство. Литва, соединяясь с Польшей, соглашалась на тоже дело, сама решалась обратить их в латинство. Рыцарям после этого не зачем было существовать и можно было рассчитывать на уничтожение их папой. Можно думать, что с этой именно целью многие литовские князья, бывшие уже христианами восточного вероисповедания, согласились принять латинство.
Наконец последняя уступка, очень чувствительная для удельных князей литовско-русских областей, это — обязательство заплатить за Ядвигу 200 тысяч червонцев 2). Когда Ядвига обручена была Вильгельму, то родители обрученных сделали между собой такой договор: если Ядвига выйдет замуж за Вильгельма, то дом Вильгельма даст новой чете эти двести тысяч червонцев, а если не выйдет, то семья Ядвиги обязана заплатить эти деньги Вильгельму. Теперь договор нарушался со стороны Ядвиги. Ягайло взялся уплатить их из доходов с русских областей. Мы увидим, как это условие получило в последствии очень важное политическое значение.
Из Волковыйска литовские князья и знатнейшие сановники отправились в том же 1386 г. в Люблин, где поляки собрались на сейм и избрали Ягайлу польским королем. Оттуда все двинулись в Краков. Ягайло и многие князья и бояре литовские приняли латинское крещение. Ягайло женился на Ядвиге и был коронован польским королевским венцом.
Русское историческое развитие литовского княжества принесено было таким образом в жертву союзу с латинской Польшей, и все приносили эту жертву, казалось, легко, охотно. Но неужели ни в ком не пробудится сознание, —сознание старое, историческое, т. е. русское, православное? Неужели никто из литовских князей не поймет, что этот союз заключает в себе много зла и принесет гибельные последствия? Неужели никто не выступит с протестом?
Протест явился со стороны восточной части литовского княжества. Его высказал родной брат Ягайло, православный литовский князь Андрей Полоцкий. Он восстал против союза Литвы с Польшей и к нему присоединился смоленский князь Святослав Иванович. Оба они собрали войско и стали покорять своей власти Белоруссию. Но это восстание ведено было крайне бестактно. Андрей, еще ничего не сделав, сейчас же объявил себя великим князем литовским, чем естественно вооружил против себя не одного Ягайло, но и других литовских князей. Затем Андрей, — русский и православный человек, выступивший на защиту русского и православного начала, вступил в союз с ливонским орденом, врагом того и другого народа. Наконец, последняя и крайняя бестактность. Не умея овладеть крепостями Белоруссии, занятыми людьми, преданными Ягайло, Андрей и Святослав вымещали свои неудачи над несчастными мирными жителями, — разоряли и истязали их самым жестоким образом. Впрочем, правда ли это, трудно судить, потому что об этих жестокостях свидетельствуют источники, проникнутые расположенностью к Польше или к Ягайло. Как бы то, впрочем, ни было, но верно, что восстание было неудачно. Против Андрея двинулись литовские князья с своим и польским войском. Андрей и Святослав были разбиты на голову, и оба попались в плен победителям.
После этой победы брачная чета и многочисленные поезжане двинулись в Вильно. Понятно, что теперь все одушевлены были особенной ревностью к сохранению союза с Польшей и к выполнению его условий. Они ревностно занялись в Вильно крещением языческой Литвы. Латинские патеры начали проповедь язычникам; но так как она была непонятна литвинам, которых языка не знали проповедники, то объяснял проповедь и сам проповедовал Ягайло. Слушавшие проповедь затем приведены были к Вилии, расставлены по кучкам, крещены с названием каждой кучки особым общим именем. Для привлечения народа к крещению и для отличия крещенных от некрещенных привезены были из Польши новые, белые сермяги, которые раздавались крещенным. Очень вероятно, что при этом иные крестились два раза, чтобы получить две сермяги.
Крестили в это время собственно литвинов-язычников. Русских православных не трогали. Но так как Ягайло и поляки сильно были теперь раздражены против русских за полоцкое восстание, то Ягайло употребил против них одну очень тяжелую и позорную меру. В грамоте, данной новому Виленскому латинскому епископу, он приказывает, чтобы литвины не заключали браков с русскими, а если такие браки заключены уже или будут впредь заключаемы, не смотря на запрещение, то их не расторгать, но лицо русской веры должно принять латинство, к чему принуждать таких людей даже сечением розгами. Это первое явное и, как видим, даже позорное разделение между Литвой и Русью, развитие которого увидим после.
Можно поэтому уже судить, что латинство получило в литовском княжестве сразу большую силу, а вместе с ним и поляки, потому что латинское духовенство в Литве сначала по необходимости состояло большею частью из поляков. Полякам через это открылся большой доступ к влиянию на дела литовские. Это было нарушением условий союза Литвы с Польшей и не могло не оскорблять литовских удельных князей, которых расчёты на самостоятельность сильно разрушались.
Витовт, как естественно было ожидать, первый обнаружил это неудовольствие. Он еще до возвращения Ягайло из Польши, с брачных и коронационных торжеств, стал стеснять действия присланного в Литву латинского проповедника Иеронима, который жаловался на него таким образом: „Витовт желает, чтобы у Бога было меньше людей, чем у него “. Витовт не хотел сопровождать Иеронима с отрядом войска и убеждал не трогать жмудинов.
Неудовольствие Витовта было усилено в то же время и чисто гражданскими делами. Восстание в Белоруссии ясно показывало, что в литовском княжестве необходима ближайшая власть, что не довольно наблюдать за ними издали или приезжая, по временам, как принужден был теперь делать Ягайло. Нужен был постоянный правитель Литвы. Ягайло в 1387 году назначил таким правителем своего любимого брата Скиргайло, в качестве своего наместника. Затем вскоре возвел его и в звание великого князя литовского и еще вскоре — в звание великого князя литовского и киевского (все в одном и том же 1387 г.).
Это была очень важная мера со стороны Ягайло, — мера, которая не могла не вывести из терпения литовских удельных князей, особенно Витовта. Ягайло они признали великим князем и сохранили за ним эту власть, когда он сделался польским королем, но Скиргайло они не избирали (хотя церемония первого избрания и сделана была Ягайло) и не признавали князем. Он становился над ними помимо их воли и согласия, становился по воле Ягайлы. К довершению раздражения, Скиргайло окружали польские советники: следовательно, опять сделано нарушение условий союза Литвы с Польшей.
Витовт стал серьезно думать о своем положении. Надеяться на объединение вдруг всех сил литовских ему было трудно. Они были очень разъединены. Большая часть удельных князей были родные братья Ягайлы. Он, Витовта, один представитель рода Кейстута 3), представитель старой Литвы, значительно уже разъединённой с русской частью литовского княжества. Витовту необходимо было искать союзников на стороне. В две стороны ему можно было обратиться за этими союзниками: на восток к московскому князю, или на запад к старым знакомцам рыцарям. Случай доставил Витовту возможность войти в близкие сношения с Дмитрием Донским. Сын этого последнего Василий, возвращаясь от хана, ехал через Молдавию и Волынь и заехал к Витовту в Луцк. Здесь он познакомился с его дочерью Софией; она ему понравилась и была обручена. К Дмитрию отправлено было посольство. В нем были и поляки, которые и передали потом Ягайло самые дурные известия о дружбе Витовта с московским князем. Между Витовтом и Ягайлой происходили неприятные объяснения. Старая вражда между ними возобновлялась. Скиргайло сильно раздувал ее. Догадываются, что Ягайло, боясь сношений Витовта с Москвой, назначил ему пребывание вместо Луцка в Креве, поближе к Вильне и, следовательно, поближе к наблюдению Скиргайло. Это вывело Витовта из терпения и заставило броситься в противоположную сторону от Москвы, к рыцарям. Он бежал к мазовецкому князю, с которым был в родстве, а оттуда в Пруссию к рыцарям (1390 г.).
Для прусских рыцарей такой оборот дел был истинной находкой. Для них союз Литвы с Польшей был величайшим бедствием, невыносимым злом. О нем они, по всей Европе распускали самые дурные известия. Они разглашали, что обращение к христианству языческой Литвы не более, как театральное представление, что напротив литовское язычество поглощает христианскую Польшу, что теперь на севере Европы пропадает дело латинства, потому что, благодаря обманчивому обращению Литвы через Польшу, истинные ревнители латинства не станут стремиться в Пруссию, вступать в орден.
Известия и суждения рыцарей заключали в себе много неправды и злонамеренности; но была в них и доля правды. Правда была в том, что тогдашняя Польша, небольшая пространством и истощенная долговременными смутами, казалась слишком слабой перед громадным литовским княжеством того времени и могла поддаваться его влиянию. Еще более правды в том, что обращение Литвы в латинство было далеко неполное и не успешное. Особенно справедливо это было по отношению к Жмуди, которой даже не смели тронуть в то время. Мало этого: в то время, как Ягайло крестил в Вильне языческую Литву, Жмудь воскрешала у себя свое язычество с особенной торжественностью. Случилось тогда, что жмудины побили один отряд прусских рыцарей и взяли в плен, между прочими, важного рыцарского сановника, командора. Они решились принести его в жертву своим богам и сожгли живого, со всем вооружением, на коне, у своего святилища.
Сам Витовт невольно должен был признать силу обвинений рыцарей и доказать своим поступком необходимость их существования. Он должен был уступить в залог рыцарям эту самую Жмудь, под условием их денежной и военной помощи в предстоящей борьбе с Ягайлой. Рыцари двинули свои войска. Витовт, между тем, пустил свою пропаганду в эту самую, уже запроданную им Жмудь, собрал оттуда преданных ему людей и вместе с рыцарями вступил в Литву, по направлению к Гродно и затем к Вильне.
Ягайло в это время шел тоже с войсками из Польши и прежде всего начал покорять своей власти юго-западную область Витовта, — Дрогичин, Брянск и другие города. Здесь он сильно был задержан. Успеху его жестоко мешали русские, которые везде изменяли Ягайле. Как велико было их нерасположение к нему из-за союза с Польшей, можно судить потому, что когда рыцари и Витовт подступили к Вильне, то один русский монах задумал било поджечь виленскую крепость, чтобы она и Вильно преданы были в руки злейших врагов русского народа и православия —- рыцарей. Впрочем, неверность русских гораздо более затрудняла поход Ягайлы на юге Литвы, нежели сколько помогала рыцарям в самой Литве. Здесь было не мало еще преданных Ягайле людей, особенно поляков — военных, которые удачно отражали нападения рыцарей. Таким образом, обе стороны испытывали неудачи, утомлялись, не видели конца борьбе. Ясно было только то, что страна разоряется и выгода будет не на стороне Ягайлы или Витовта, а на стороне рыцарей.
Эти, без сомнения, соображения побудили Ягайлу войти в тайные сношения с Витовтом и отозвать его от рыцарей обещанием исполнит все его желания. Витовт действительно бежал от рыцарей, примирился с Ягайлой и сделан был великим литовским и жмудским князем. Скиргайло лишен был звания литовского князя и переведен в Киев с титулом, однако великого русского князя (1392 г.).
Витовт по-видимому стал теперь очень высоко, достиг своих целей. Но это высокое и видимое могущественное положение было им куплено очень дорого и сильно ослабило его значение на востоке западной России. Принимая звание великого литовского и жмудского князя, он должен был отказаться от всей почти Малороссии и остальную часть литовского княжества теснее привязать к Польше. Он дал обязательство быть в неразрывном союзе с Ягайлой и, что собственно важно, в неразрывном союзе с Польшей. Восток западной России стал отшатываться от него и заявлял это восстаниями почти во всех русских областях. После 1393 г. мы видим, что в этих областях поднимается бунт за бунтом. Так известны: бунт Глеба Смоленского (сына Святослава), бунт Корибута Северского, Владимира Волынского, Феодора Подольского и особенно обеспокоивавший Ягайлу бунт Свидригайло. Насколько можно судить по скудным известиям об этих бунтах, главнейшей их причиной было оживление преданий о великом князе Киевском и в то же время более и более настойчивые усилия Польши привязать Малороссию к себе. Нелюбимый, разгульный Киевский князь и жалкий ленник Польши Скиргайло давал благовидные предлоги к бунтам и таким образом затемнялись действительные их причины. Но Витовту они были очень ясны. Он вмешивался в дела юго-востока западной России, усмирял бунты даже в союзе с Ягайлой, даже восстанавливал падавшую власть Киевского князя Скиргайло; но в действительности он восстанавливал свою власть в Малороссии, привлекал к себе русских. Это вскоре и обнаружилось. В 1396 г. после смерти Скиргайло Витовт, уже не спрашивая никого, сам занял Малороссию, а через два года еще яснее обнаружил, к чему он стремится.
Мы говорили, что Ягайло обязался выплатить из русских доходов долг за Ядвигу в пользу Вильгельма. Ядвига, сохранявшая к Вильгельму старую привязанность, естественно хлопотала, чтобы эти деньги были выплачены. В 1398 г. она напомнила об этом Витовту, как великому князю, управлявшему и русскими областями Литвы, с которых должны были быть собраны эти деньги. Витовт немедленно собрал в Луцк русских людей и с негодованием объявил им об этом унизительном требовании, сказав при этом: „мы не рабы Польши, предки наши никому не платили дани. Мы люди свободные и нашею кровью приобрели нашу землю". Все это передано было в Польшу. Старые подозрения и антипатии ожили. Ягайле приходилось бояться снова решительных мер со стороны Витовта.
Витовт в самом деле более и более развертывал свои широкие планы, обещавшие напомнить литовскому княжеству славные времена Ольгерда. Не в одной Малороссии он восстановил свою власть, а стал распространять ее и на восточной стороне Днепра, — покорил Смоленскую область и смело влиял на Псков и Новгород, закрепил свою власть в северской области и воевал Рязанское княжество. Рядом с этим он задумал сделать для русских и своего княжества и восточной России великое добро - сломать могущество повелителя юго-восточных татар крымских Эдыгея, и в 1399 г. пошел с войсками к татарским владениям. Но здесь счастье изменило ему. На берегах Ворсклы он был на голову разбит татарами, — за то потерпел поражение, замечает один западно-русский летописец (Авраамка—еще неизданный), что отступил от православной веры.
Трудно судить, насколько это обстоятельство было причиной этого поражения Витовта, но несомненно, что латинство Витовта сильно влияло на дальнейшие его дела. В то время, как Витовт, пользуясь недальновидным потворством своего зятя московского князя Василия Дмитриевича забирался дальше и дальше внутрь России и завоевывал себе внимание русских, его опередил в русских стремлениях другой литовский князь, родной брат Ягайлы Свидригайло, православный и более его обрусевший литвин. Свидригайло волновал русское население против Витовта сначала на востоке Белоруссии в витебской области, затем в северской стране, наконец, потесненный и отсюда, направился с громадной дружиной в Москву и настолько успел раскрыть глаза Василию Дмитриевичу касательно Витовта и расположить к себе, что получил богатое временное обеспечение в московском государстве и признан был великим князем литовским. Витовту пришлось воевать даже со своим податливым московским зятем, утверждать снова свою власть на востоке и юго-западе литовского княжества и чаще, и чаще обращать свое внимание на запад, — на Литву, на Польшу и на Ягайлу, тем более, что и на западе назревало решение задачи, не менее достойное великих замышлений, чем на востоке.
На этом западе, — на другом конце литовского государства было тоже гнездо, не менее надоедливое западным славянам и литвинам, чем крымское татарское гнездо русским восточной и западной России. Это — немецкое гнездо прусских рыцарей, от хищничества которых изнемогала и Жмудь, всегда близкая сердцу Витовта, и таяли славянские силы и даже сознание поморской польской области, сдавленной, как мы знаем, с обеих сторон немцами — прусским орденом и Бранденбургией, к великому огорчению поляков и Ягайлы. Таким образом, сила вещей неодолимо склоняла внимание и Витовта, и Ягайлы друг к другу, и к делам рыцарей и тем сильнее, что прусское немецкое гнездо успело произвести поразительное разложение в славянском мире и птенцы этого гнезда позволяли себе невероятно смелые дела. Они не только привлекли на свою сторону поморских, мелких князей, по и чешского короля. Даже русский и православный Свидригайло вошел с ними в тайное соглашение и для этого бежал из московского государства. Не говорим уже о германском императоре Сигизмунде, владетельном князе Бранденбургском, и о венгерском короле, стоявших на стороне рыцарей. Ободренные всеми этими обстоятельствами рыцари явно глумились над своими противниками, нападали на польские области и однажды задумали было похитить Витовта в глубине литовского княжества. Для этого их отряд забрался было в Волковыйск, где рыцари надеялись найти и захватить Витовта.
Явная и позорная беда, по-видимому, заставила не только Витовта, но и Ягайлу стать выше всех личных счетов. Становились выше племенных счетов и народы их государств — русские, поляки, литвины. Пошли на эту борьбу с немцами полочане, витебщане и смоляне, которых (т. е. последних) вел доблестный смоленский князь Юрий Святославович и которым принадлежит первая слава в этой битве. Пошли волыняне под начальством еще более известного борца за Русь, князя Феодора Острожского. Пошли подоляне под начальством Феодора Кориятовича. Прибыли в пределы Польши и Литвы лучшие тогдашние славянские ратоборцы, так называвшиеся в последствии гуситы, под начальством Сокола, а в последствии, говорят, прибыл и знаменитый Жижка. После немаловременных сборов и колебаний, естественных перед решением великой задачи и усиленных известной нерешительностью Ягайлы, славянские и немецкие силы сошлись 1410 г. у Грюнвальда. Эта битва была как бы воспроизведением нашей знаменитой Куликовской битвы, и действительно, на нее она походила не только объединением громадных и разнородных сил и важностью исторической задачи, но даже и ходом своим. Началась она также, как и Куликовская битва, неудачей для славянских и литовских сил. Рыцари налегли прежде всего на литовские полки и подавили их. Стали подаваться и польские отряды. Даже жизнь Ягайлы была уже в опасности. Казалось уже многим что все погибло. Но устояли и выдержали все немецкие удары русские полки, особенно доблестные смоляне со своим князем Юрием, дали возможность оправиться литвинам и полякам, и спасли все дело. Рыцари понесли страшное поражение, от которого сами уже никогда не могли оправиться, и оправились только уже их преобразившиеся потомки — пруссаки при благодушном внимании своих врагов: поляков, а потом русских. Прусские рыцари могли быть тогда совершенно уничтожены; но, Ягайло не умел воспользоваться победой и обнаружил еще такую её сторону, которая заставила и Витовта отказаться от продолжения войны и возвратиться назад со всеми своими силами. Витовт понял, что за поражением рыцарей должно последовать его собственное поражение. Действительно, поляки прекрасно воспользовались, по отношению к Витовту, ослаблением рыцарей и очень искусно нанесли удар тому сочувствию, какое приобрел Витовта между русскими.
После поражения рыцарей, поляки стали сильно думать о том, как бы окончательно привязать литовское княжество к Польше. Благовидный предлог к этой заботливости они находили в том, что оба государя Ягайло и Витовт были уже не молоды и у обоих при том не было наследников 4). Вместе с тем, поляки озабочивались, как бы сильнее привлечь к себе весь высший класс литовского княжества. Говорят, что германский император Сигизмунд присоветовал Ягайле следующее средство, — дать знатнейшим литовцам польские гербы, соединенные с разными преимуществами, и этим как бы породнить литовцев с поляками.
Для этих целей, в 1413 году созван был общий сейм для литовцев и поляков в Городле 5).
На этом сейме составлен прославленный поляками Городельский акт соединения Литвы с Польшей. Сущность этого акта заключалась в следующем: Литва и Польша соединяются в одно государство, один народ, одно тело.
После смерти Витовта, Литва признает государем Ягайлу и его детей, после смерти Ягайлы поляки избирают Витовта. Литва получает сеймы и должности, подобные польским.
Литовское дворянство, по выбору Витовта, удостаивается польских гербов, приписываясь к польским родовым гербам. Но гербами и разными преимуществами могут пользоваться только лица латинского вероисповедания. Схизматики и прочие неверные (et alii infideles) не могут их иметь и не могут занимать никаких высших должностей.
Этим актом Витовт и латинская Литва крепко привязаны к Польше, но вместе с тем жестко оторваны от русских западной России. Городельский акт закрепил и усилил то разделение между Литвой и Русью, которое прежде само собою наклонялось в пользу России, а теперь произведено насильственно в пользу Польши. Но литвины латиняне поставлены в положение господ, русские православные — в положение рабов. Каковы бы ни были добрые отношения между теми и другими и как бы часто ни разрушалось на практике это разделение между ними, по трудно было не возникнуть вражде. Трудно было господам не давать чувствовать рабам свое господство и трудно было рабам не возмущаться этим господством. За Городельским актом немедленно последовали два события, в которых высказалось господство в Литве польской силы и поражение русской самобытности. Усилена проповедь латинства по всей Жмуди и уничтожена зависимость западно-русской церкви от восточно-русского митрополита. Поднялись даже толки о введении в западной России церковной унии, чему содействовал и Витовт, но, без сомнения, не по любви к латинству, а из желания восстановить посредством унии гражданские права русских западной России. Словом, всему литовскому княжеству сделан сильный вызов к отступничеству от его религиозных и гражданских начал в пользу латино-польской цивилизации и жизни. Городельский акт как бы уничтожал все мечты, все заботы Витовта о самобытности, независимости литовского княжества, и был величайшей со стороны Польши неблагодарностью к самому Витовту и особенно к русским за их доблестное участие в Грюнвальдской битве, и величайшим непониманием её славянского значения. Не получили никакого нового славянского оживления ни славянские жители Силезии, ни польские поморяне, не говоря уже об остатках других западных славян у Одры и Лабы, а оскорблены и унижены свои люди — русские литовского княжества и сам Витовт. Держась этого акта, Витовту уже невозможно было затевать что-либо крупное. Он мог только заняться внутренним благоустройством своей страны. Так он и сделал, при чем высказал поразительную изменчивость или, лучше сказать, совершенное безразличие к национальностям. В нем сказалось как будто отупение тех высоких инстинктов, стремлений, которыми так полна была эта великая душа.
Но Витовт не пал окончательно. Его спасло от давления польской цивилизации то же, что спасало от неё в свое время Даниила Галицкого, — татары. Они выдвинули снова величие Витовта и восстановили связь его с русским востоком.
В конце ХІV столетия татарский мир стал расшатываться и разделяться на две половины, восточную и южную. Южная часть стала придвигаться к литовскому княжеству и давала чувствовать свое соседство. Витовт, хотя и потерпел от них поражение, но не переставал отражать их набеги, и имел такое сильное влияние на южное средоточие татарской силы — в Крыму, что даже часто назначал туда ханов. Некоторые из татарских ханов, как Тохтамыш, жили в Литве, находя здесь убежище и помощь против своих врагов. Благодаря этим удачным делам, значение Витовта на востоке поднялось снова. Оно сделалось вскоре очень важным и для запада, которому в ХV столетии турки чаще и чаще грозили опасностью по мере того, как разрушали Византийскую империю. На западе в это время сильно занимала мысль о возобновлении крестовых походов, о всеобщем походе против турок. Император Сигизмунд желал для этого соединить силы польские, литовские и восточно-русские. Витовт естественно должен был при этом играть важнейшую роль. У него и решились государи съехаться для совещания. В 1429 г. в Луцке составился этот съезд. Сюда собрались: Ягайло, император Сигизмунд со множеством немецких князей, московский князь Василий Васильевич тоже со многими удельными князьями, боярами, даже с митрополитом Фотием, король датский, папский легат, гроссмейстер прусский, воевода валахский. Такое значение Витовта для запада Европы естественно повело к тому, что стали, между прочим, думать о том, чтобы его венчать королевским венцом. Эту мысль подал германский император, имевший при этом, конечно, намерение разорвать союз Литвы с Польшей. Само собою разумеется, что поляки пришли в изумление, когда узнали об этом предположении, и повели интриги, чтобы его разрушить. Витовт, однако был уверен, что корона ему достанется и запросил некоторых гостей на свою коронацию в Вильно, где (1430) с нетерпением ожидал короны. Корона действительно шла к нему, но не могла дойти. Ее задержали поляки. Между тем Витовт, тогда уже очень старый, сильно стал занемогать, чему много содействовали празднества и попойки в Луцке и в Вильне, и в скором времени умер, не дождавшись короны, и заплатив таким образом совершенно напрасно дань поклонения западу.
Так кончил жизнь этот великий литовский человек, сделавший, конечно, много крупных ошибок, но неоспоримо во всю жизнь не достигший мысли о независимости, о величии литовского княжества. Он не упрочил этой независимости и этого величия. Но замечательно, что поляки и Ягайло, видимо, имевшие возможность разрушить теперь дело Витовта, невольно должны были признать его и после его смерти. Витовт действовал на них и после своей смерти. Они не только не решались назначить теперь для управления Литвой наместника, но согласились допустить даже свободное избрание литовского князя, т. е. покорились старому литовскому обычаю, по которому если умирал князь без потомства, то новый князь избирался другими князьями и знатнейшими сановниками. В 1430 г. созван был сейм в Вильно. Предложены были разные кандидаты: брат Витовта Сигизмунд, Александр Владимирович Киевский, Сигизмунд Корибутовичь, Свидригайло брат Ягайлы. Избран Свидригайло. Говорят, что Ягайло сильно настаивал на этом избрании. Мы не сомневаемся, что так было бы сделано и без него. В этом избрании приняла участие русская литовская партия, которую не могли задавить никакие враждебные постановления и обстоятельства. Она при этом случае выдвинула своего человека, русского, православного, т. е. Свидригайло, который действительно и доказал свою верность ей с первого дня своего вступления на литовский престол. Он торжественным образом короновался литовским княжеским венцом, вышел к народу в атрибутах княжеских и с ключами от сокровищ Витовта, чтобы показать, что все они переходят к нему. Полякам, бывшим здесь, все это сильно не правилось. Но Свидригайло не обращал на них внимания. Он не обращал внимания и на увещания Ягайлы. Напротив, смело и ясно говорил, что союз Литвы с Польшей вреден, что он — Свидригайло не подчинен ни Польше, ни Ягайле, а — князь литовский волею божией и по наследству от предков. Доходило дело у него до крупной брани с Ягайлой, особенно во время пиров. Однажды Свидригайло среди ссоры даже подергал, говорят, Ягайлу за бороду.
Поляки пришли в ужас от подобных дел и распустили молву, что Ягайло в плену у Свидригайло и в опасности. Расписаны были об этом письма в другие государства и в особенности к папе. Папа ответил с такою же щедростью. Написал множество грамот в Польшу и Литву: целью всех их было спасение Ягайлы и восстановление его власти. Ягайло на деле был безопасен, и помимо всяких булл восстановил мир с братом, с которым вообще был очень близок и дружен. Но мир Свидригайло с поляками не мог быть восстановлен. Напротив, раздор Литвы с Польшей разгорался больше и больше. Свидригайло, как человек верный русским, поднял теперь русское дело, потребовал, чтобы поляки не вмешивались в дела Волыни и Подолии, потому что это русские области, частью завоеваны Ольгердом, частью перешли к литовским князьям через родство Любарта Гедиминовича с галицко-волынскими князьями и должны принадлежать литовскому княжеству. Поляки настаивали на том, что эти области им принадлежат. Свидригайло стал силою выгонять поляков из крепостей Украйны. Поляки с своей стороны обратились к силе.
В 1431 году начались военные действия между Литвой и Польшей из-за Волыни и Подолии. Русские в этой войне с неистовством истребляли в помянутых областях латинство. В этой войне принимал большое и грозное для поляков участие известный нам защитник Волыни, князь Феодор Острожский. Он, без сомнения, глубоко чувствовал неблагодарность Ягайлы к русским за Грюнвальдскую победу и потому бросил Ягайлу, с которым действовал тогда за одно и ратовал теперь за Свидригайло. Нередко поляки в этой войне больше боялись князя Острожского, чем Свидригайло. Но война была нерешительная и кончилась нерешительно, потому что оба брата, Свидригайло и Ягайло, часто входили между собою в мирные сделки. Поляки, однако видели, что перевес остается на стороне Свидригайло и пылали к нему страшною ненавистью. Ненависть эта, без сомнения, много поддерживалась личным, строго-русским и православным направлением Свидригайло. При нем, казалось, воскресла во всей полноте древняя, литовско-русская жизнь. Его окружали русские и православные люди. Его жена была особенно предана православию и усердно исполняла православные обряды. Поляки-латиняне, сделавшие столько уже внутренних завоеваний в литовском княжестве, не могли вынести такого поворота дел. Они решились составить заговор против Свидригайло. Говорят, Ягайло, известный своим вероломством, знал о нем и дал на него свое согласие. Во главе заговора стал с поляками брат Витовта, Сигизмунд, как вождь латино-литовской партии. Он напал на дворец Свидригайло в Ошмянах. Но Свидригайло заблаговременно был извещен об опасности, бежал в восточно-русские области и стал собирать войска против врагов, входил в сношения с русскими князьями, в особенности с московским князем. Однако он не мог уже возвратить себе великокняжеского литовского стола. Нельзя сказать, чтобы Свидригайло имел недостаток в литовско-русской поддержке; но он не умел его воспользоваться и сам ослаблял ее своею дружбою с рыцарями. Человек буйный, не трезвый — Свидригайло любил дружить с людьми разгульными. Рыцари поняли эту слабость Свидригайло и обворожили его шумными пирами, попойками. Люди дельные отшатывались от Свидригайло и не поддержали, его, когда он лишился власти. Свидригайло, однако долгое еще время не сходил со сцены и часто давал о себе знать. Он утвердился в Киеве и в Луцке, имел свои отряды войска, с которыми ходил то против татар, то против Сигизмунда. В критические времена он удалялся то к татарам, то в Молдавию.
Враг Свидригайло, Сигизмунд вступил на литовский престол (1432 г.) без больших затруднений. Его выдвинули и поддержали—латинская литовская партия, поляки и во главе их Ягайло. Последний, впрочем, недолго мог его поддерживать. Ягайло вскоре, именно, через два года (1434 г.), умер. На польский престол вступил сын его Владислав Варнский. Свидригайло вступил с ним в сношения и стал беспокоить Сигизмунда; но попытки его и теперь не удались. Сигизмунд оставался на литовском престоле.
Само собою разумеется, что княжение Сигизмунда отличалось совершенно противоположным направлением в сравнении с Свидригайловым. Русские и православные люди были удалены и подвергнуты опале. Латинство стало впереди повсюду. Торжеству его особенно много помогало личное настроение Сигизмунда. Он был до крайности мнителен, суеверен, занимался гаданиями, окружал себя ханжами, гадальщиками. Латинские ксендзы воспользовались этим настроением Сигизмунда, как нельзя лучше. Они убедили его принять самые суровые меры против иноверцев в литовском княжестве. В 1436 г., им удалось устроить и ввести в Литву инквизицию, которая таким образом здесь впервые получила свое начало и опередила западноевропейскую инквизицию слишком на тридцать лет. Литовской инквизиции поручены были все дела, но преступлениям против латинского правоверия и дано право наказывать иноверцев. Православные первые подверглись гонениям. Даже запрещали им строить и починять церкви. Впрочем, нужно сказать, что была и особенная причина, вызвавшая литовскую инквизицию — это чешские гусситы, которые подкапывали латинство в Польше и которых влияние было особенно ощутительно в литовском княжестве. Гусситы, так называемые по имени их великого учителя и мученика, Гуса, сожжённого в 1414 г. по приказанию папы, на Констанцском соборе, требовали восстановления приобщения всех под двумя видами и ратовали против других злоупотреблений латинской церкви. Они и в Чехии сносились с восточною церковью, и в западной России сильно сближались с православными и распространяли свое учение среди латинян. Они были в Минске, в Витебске, заходили даже в Псков.
Фанатические жестокости Сигизмунда вскоре, однако вооружили против него и собственную его партию. Подозрительный, суеверный, он видел везде опасность, измену, стал преследовать, казнить окружавших его вельмож и доверялся более и более коварным, ничтожным людям, которых выбирал из низшей своей челяди. У литвинов составилось убеждение, что Сигизмунд намерен истребить все верхнее сословие. Они решились воспользоваться уроком Сигизмунда, данным при свержении Свидригайло, и составили против него заговор. Исполнителем воли заговорщиков был Александр Чарторыйский (русский князь). В 1440 г. он отправился в местопребывание Сигизмунда в Троки с отрядом войска, скрытого в повозках. Чарторыйский вошел во дворец. Сигизмунд в это время слушал обедню из залы, двери которой были заперты. Чарторыйский очутился в затруднении, как пробраться к Сигизмунду. В это время он увидел, что по двору ходит любимая Сигизмундом медведица. Это навело Чарторыйского на счастливую для него мысль. Медведица имела обычай, возвратившись с прогулки, царапать лапой двери и ей отворяли их. Чарторыйский стал подражать ей. Двери отворились. Чарторыйский напал на Сигизмунда и поразил его при содействии своего сообщника Скобейки, который был родом киевлянин.
Когда разнеслась весть о смерти Сигизмунда, составились два плана на счет нового князя. В Польше, как нам уже известно, был в то время на престоле сын Ягайлы, Владислав. За год до смерти Сигизмунда, т. е. в 1439 г. он был кроме того еще избран в короли венгерцами. Занимая два престола, он не мог заняться еще управлением Литвы; но ни он, ни тем менее поляки не хотели отказаться от власти над Литвой. Придумали воспользоваться давним примером Ягайлы и решились назначить в Литву наместника. Избрали для этого малолетнего брата Владислава, Казимира, и пользуясь его малолетством, задумали назначить при нем совет из поляков.
В Литве, между тем, подготовлялось совершенно противоположное дело. Представители Литвы собрались на сейм, занялись избранием великого князя, помимо поляков, совершенно независимо от них. Предложены были, как после смерти Витовта, разные кандидаты. Вдруг в Литве узнали, что поляки приготовили уже наместника литовскому княжеству, да еще с польским советом при нем. Раздались клики сильного негодования на Польшу, и принято решение не допускать этого злоупотребления союзом с ней. В это время на сейме высказана мысль, что лучше всего избрать того же Казимира, но не как наместника, а как самостоятельного, независимого от Польши князя. Мысль эта встретила одобрение. Казимир был избран. Депутаты отправились за ним в Польшу, и можно сказать, похитили его из рук поляков, выманив Казимира будто на охоту. Новый князь возведен был в Вильне на великокняжеский стол со всею торжественностью. Его окружил совет из людей литовского княжества, во главе которых стоял умнейший человек своего времени, Гаштольд. Молодой князь с любовью стал изучать свою родину, русский и литовский языки, с которыми, без сомнения, знаком был и до того времени. О союзе с Польшей, а тем более о подчинении ей литовского княжества, не было и помину. Напротив, Казимир, при самом вступлении на литовский престол, клялся не унижать, не уменьшать ни в чем литовского княжества, ни в должностях, ни в людях, ни в землях, а поддерживать их достоинство и возвратить Литве, как Бог поможет, все когда-либо отнятое от неё.
По всему видно, что теперь во всем за одно действовали в литовском княжестве оба народа, литовский и русский. Они, видно, поняли пагубные последствия для них обоих от разделения, и решились стоять за одно. Даже Владислав польско-венгерский признал это объединение литвинов и русских и, воспользовавшись мнимо существовавшею тогда флорентийскою унией, издал грамоту, уравнивавшую православных литовского княжества с латинянами. Этим он, без сомнения, пользовался также для того, чтобы напомнить литовскому княжеству свою власть. И то, и другое было совершенно напрасно. Литовское княжество само собою шло путем объединения внутренних своих сил и развития большей и большей самостоятельности.
В 1445 году встретился, однако совершенно случайный камень преткновения на этом пути. Владислав погиб в борьбе с турками. На его место поляки избрали Казимира. Вопрос о союзе литовского княжества с Польшей необходимо должен был возобновиться и занимать умы. Он разрешался во все долговременное царствование Казимира. Его поднимали почти каждый год на многочисленных сеймах того времени.
На всех этих сеймах решались два вопроса: общий вопрос о соединении Литвы с Польшей и частный о Волыни и Подолии. Представители литовского княжества требовали, чтобы из всех грамот о союзе Литвы с Польшей были исключены выражения: оба государства составляют один народ, одно тело, оба государства сливаются в одно. Они доказывали, что эти выражения внесены незаконно, что такого союза с Польшей никогда не было, что Литва никогда не была и не будет в порабощении у Польши, а может быть только в равноправном, братском союзе, как отдельное государство во всей его целости. Поэтому Волынь и Подолия, как древние и постоянные владения литовского княжества, должны принадлежать ему, и поляки не должны там занимать должностей. Вопрос о Волыни и Подолии был яблоком раздора на каждом сейме. Казимир явно стоял на стороне представителей Литвы и давал им возможность фактически вытеснять из этих областей поляков и утверждаться самим. Поляки задумали предложить спорное дело на суд третейский и избрать судьями германского императора, или папу. Литовцы с иронией отвечали на это: не хотите ли еще обратиться к суду крымского хана? Поляки прибегли к новому средству. Они потребовали, чтобы Казимир присягнул на соблюдение всех их прав, следовательно, и на соблюдение древних актов союза Литвы с Польшей. Затем, обеспечивая еще больше свои права и свою силу, они потребовали, чтобы сейм разделялся на две половины: на сенат и избу посольскую (сенаторы были в большей зависимости и под большим влиянием короля, чем простые послы). Наконец, они потребовали, чтобы при короле были из сенаторов ответственные советники, чтобы литвины удалены были от Казимира, и чтобы литовским княжеством управлял наместник. Это происходило в 1456 г. Литва страшно взволновалась, начались приготовления к войне, составлялись серьёзные совещания об избрании нового литовского князя. Между тем, поляки, недовольные упорством Казимира принять их требования, волновались против него в свою очередь и тоже поговаривали об избрании нового короля. Казимир находился среди двух огней. Ему не было выхода из затруднений и недоразумений между литовским княжеством и Польшей, которые и не были разрешены до самого конца царствования Казимира, умершего в 1492 г.
Но нельзя сказать, чтобы он не искал этого выхода, хотя эти поиски еще более ухудшали его положение и судьбу литовско-польского союза. Казимир подобно своим предшественникам и многим из своих преемников играл, если так выразиться, в две руки. Одною он старался привлечь к себе русских восточной России. Так он привлекал к себе разлагавшийся Новгород, манил своей помощью братьев Иоанна III во время их ссоры, подкапывался под Иоанна III в своих сношениях с ханом Ахматом. Но в тоже время другой рукой разрушал первейшую основу западно-русской жизни —православие. Он покровительствовал навязанному западной России митрополиту Григорию, ученику Исидора, принявшего флорентийскую унию, и к концу жизни дал волю латинскому духовенству возмущать совесть русских западной России и даже злоупотреблять благочестием болезненного его сына, королевича Казимира, которого это духовенство сделало фанатическим ненавистником русских православных.
И все это делалось в такое время, когда на московском престоле сидел даровитый, быстро возраставший в могуществе московский князь Иоанн III. Могущество это, как всякое могущество, немедленно стало обнаруживать обыкновенное свое свойство, силу притяжения. К нему стали мало по малу стремиться русские силы литовского княжества. Восточная область литовского княжества, так называемая область князей, т. е. северская, более и более переходила под власть Иоанна III. Начались недоразумения, а затем и военные столкновения между московским князем и литовским, особенно после смерти Казимира. В литовском княжестве и в эти трудные времена не бросали мысли о самостоятельности его, и Литва и Польша даже имели особых государей, сыновей Казимира: Александра в Литве, и Альбрехта в Польше. Но двуличная политика Казимира пустила уже глубокие корни. Ей последовали и теперь, —задумали зараз ладить и с русскими вообще, и с поляками. В этих, конечно, видах Александр породнился с Иоанном III, женившись на его дочери Елене, и дал у себя главное значение русскому князю Михаилу Глинскому; оживились тогда и русские вообще, особенно благодаря покровительству Елены. Но в то же время Литва думала ладить с Польшей, и тем более хлопотала об этом, что родство Александра с Иоанном не только не укрепило между ними мира, а еще более усилило вражду. Нужда в военной помощи заставляла литовцев поневоле вспоминать о союзе с Польшей. В 1499 году они сами завели об этом сношения с поляками и постановили обновить союз Литвы с Польшей, умерив, как они выражались, древние условия его. Между тем умер Альбрехт, польский король. Александр избран польским королем. Его заботы, благожелания подданным еще более раздвоились. Ему нужно было мирить интересы Литвы и Польши. К этому побуждали и трудности войны с Иоанном, в особенности сильно развитый в Александре деспотизм, в котором укоряют его литовцы. Вступив на польский престол (1501 г.), он сейчас же снова поднял вопрос о соединении Литвы с Польшей. Для этого присланы были в Польшу депутаты от Литвы с полномочием заключить унию, но без унижения литовского княжества. Поляки составили свой проект унии такого содержания:
Литва и Польша соединяются в одно государство. Отныне всегда должен быть у них один государь. У обоих должны быть общие сеймы по общим делам, т. е. один сейм из поляков и литвинов. Такие сеймы должны бывать поочередно, раз в Польше, другой раз в Литве. Литве оставляются только титул, государственные чины, частные сеймы и другие особенности внутреннего управления. Литовские депутаты отказывались подписать такую унию. Александр заставил их подписаться и, мало того, заставил гарантировать, что такой договор будет принят и подписан всеми литовскими чинами. Литовские чины, однако не подписали этого акта во все царствование Александра. Тем не менее новый удар литовской независимости был нанесен, и удар жестокий, а между тем со стороны московского государства громче и громче делались заявления, что западная или литовская Русь — отчина московских государей.
1) Кроме указанного сочинения г. Смирнова о временах Ягайлы, история литовского княжества кратко излагается в I главе тоже указанного исследования профессора В. Г. Васильевского. Времена Казимира Ягайловича и его сыновей: Александра и Сигизмунда I, исследованы по актам в соч. г. Карпова — История борьбы московского государства с литовско-польским; напечатано в чтениях моск. общества истории и древностей за 1866 г. кн. III и ІV; есть и отдельные оттиски.
2) Можно, впрочем, думать, что оно дано самим Ягайлой, без согласия остальных князей.
3) Брат его Сигизмунд был еще очень молод, дети его еще моложе.
4) Сыновья Витовта, находившиеся в Пруссии, были отравлены.
5) На Буге, в люблинской губернии, не далеко от Владимира Волынского.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение