Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ VIII
Состояние литовского княжества в начале XVI столетия. Разлад между литвинами и русскими западной России. Новые попытки к восстановлению литовской независимости. Сигизмунд-Август литовским князем. Литовское протестантство. Видимое объединение литвинов и русских. Сигизмунд-Август польским королем. Латино-польские влияния на него. Внутренний разлад в литовском княжестве. Война с московским князем. Заботы о соединении литовского княжества с Польшей. Долговременные приготовления. Люблинский сейм 1569 г. Споры между литвинами и поляками. Удаление с сейма литвинов. Присоединение к Польше Подлесья, Волыни и киевской области. Неудачные попытки литвинов разрушить это дело. Недостаток единодушия между литвинами и русскими. Последние попытки литвинов спасти тень литовской независимости. Акт Люблинской унии 1).
ы остановились на том факте, что в 1501 г. опять скреплено было соединение литовского княжества с польским королевством. Факт этот нужно признать самым неестественным во всей исторической жизни литовского княжества. Не даром для него понадобились принуждение, насилие. Чтобы видеть ясно его неестественность, довольно вспомнить, что тогда в литовском княжестве господствовала русская партия, и, однако при ней совершилось скрепление союза Литвы с Польшей; даже Глинский подписан на этом акте. Но в истории, собственно говоря, нет нелепостей. Все имеет свою причину, свой смысл. Податливость Литвы перед Польшей, её бессилие отстоять свою независимость происходили главным образом от разъединения между Литвой в собственном смысле и западной Русью, разъединение, которое имело большое влияние как на сказанное сейчас сближение литовского княжества с Польшей, так и на последующие события.
Мы говорили, что при Александре занимал первое место русский князь Михаил Глинский. Подобно всем первым сановникам, он стоял впереди не один, а с целою русской партией, которая поддерживала его, и сама находила в нем поддержку. Литвины естественно были недовольны таким значением русских, были с ними не в ладу; от того-то больше всего Александру и удалось насильно провести дело о соединении литовского княжества с Польшей.
Раздор между литвинами и русскими еще больше усилился, когда Александр вступил на польский престол. Занятый делами Польши, он должен был, поневоле отвлекать свое внимание от литовского княжества; а между тем оно теперь требовало еще большого внимания, чем прежде, потому что мирные отношения его к московскому княжеству были очень натянуты и постоянно прерывались военными столкновениями. Эти обстоятельства побудили Александра дать Глинскому еще большее значение. Глинский на деле был настоящим наместником Литвы, хотя и не имел этого титула. По прежним временам, мы уже можем догадываться, как такой порядок вещей был ненавистен литвинам-латинянам. Глинский между тем был очень неосторожен, давал чувствовать везде свою власть и этим еще больше разжигал страсти. Когда в 1506 г. умер Александр, то литвины сильно боялись, чтобы Глинский не вступил на литовский престол, и поторопились немедленно избрать литовским князем брата Александрова, Сигизмунда, обыкновенно называемого первым или старым Сигизмундом, не сносясь при этом вовсе с поляками, которые, благодаря такому поступку литвинов, очутились в необходимости избрать королем себе того же Сигизмунда, иначе им пришлось бы расстаться с Литвой.
Очень вероятно, что литвины преувеличили опасность от Глинского, воспользовались ею для того, чтобы получить себе особого князя. Государственный расчёт их оказался неверным; но они верно достигли своей цели по отношению к Глинскому. Они привязали к себе Сигизмунда и крайне унизили Глинского. Новый государь показал к нему холодность и окружил себя новыми людьми. Но Глинский был не такой человек, чтобы помириться с новым своим положением. Он убил главного своего врага Забжезинского, удалился в восточные области литовского княжества и стал покорять их своей власти; затем он предался под власть московского князя Василия Иоанновича и тянул теперь за собою и других русских. За ним пошли многие русские князья: Мстиславские, Друцкие и другие. Возгорелась вновь жестокая и продолжительная война между московским князем и литовско-польским королем. В эту войну Смоленск перешел под власть Москвы и с тех пор всегда оставался за ней, за исключением промежутка от конца смутного времени до малороссийской войны. Отнята была от литовского княжества и вся северская область. Кроме того, почти все литовское княжество разорено было в эту войну. Русские подходили к Вильне, были они даже в Гродне.
К затруднениям войны с московским государством присоединились новые. Крымские татары чаще и чаще производили опустошительные набеги на южную часть литовского княжества. Пруссия, бывшая тогда уже в некоторой зависимости от Польши, тоже стала волноваться.
Сигизмунду I приходилось обратить все силы и время на военные дела. В нем не было недостатка в личной храбрости, которая находила себе не малую опору в его громадной физической силе. Сигизмунд разгибал подковы. Но он не любил войны и более полагался на умные меры, на которые очень был способен, при своем замечательном уме и практичности. Сигизмунд счел за лучшее нравственно опереться на силы литовские и побудить их самих устроить свои дела и облегчить его труды. Литвины-латиняне поэтому еще больше выдвинулись и еще больше отделились от русских своего княжества. Им помогал и в этом последнем деле Сигизмунд. Конечно, в восточной части Литвы, т. е. в чисто русской части литовского княжества, он не мог позволить себе жестоких мер по отношению к русским, потому что это значило бы сейчас же отшатнуть их от Литвы и побудить присоединиться к московскому государству. Но чтобы понять настоящую мысль Сигизмунда I в отношении к русским, для этого лучше всего взглянуть на его образ действий в таком русском уголке литовско-польского государства, за который нельзя было бояться, что он отпадет от него, именно, нужно взглянуть на Галицию. Там, при Сигизмунде I, обыкновенно называемом справедливым, положение русских православных очень походило на положение христиан в турецкой империи. Там они не имели права свидетельствовать в суде против поляка-латинянина; на них наложена была поголовная подать за схизму. В тех, например, случаях, когда православные вместе с латинянами составляли цеховое братство, первые, при особенных торжественностях братских, обязаны были идти к костелу, но не имели права, входить в самый костел, а должны были стоять в ограде и за это платить определенный взнос. Наконец, с них сплошь да рядом брали десятину в пользу латинского прихода, латинского ксендза. Само собою разумеется, что подобные же неправды совершались и в литовском княжестве, хотя и не узаконивались. Мы имеем один крупный факт, доказывающий сильное развитие в то время латинского фанатизма и в литовском княжестве. В 1522 году Сигизмунд сделал великим литовским гетманом—главнокомандующим—русского православного князя Константина Ивановича Острожского (отца известного князя Острожского, о котором будем говорить после). С этим званием естественно соединялось право присутствовать в сенате. Литвины-латиняне сильно вооружались против этого назначения и стали доказывать, что схизматик не имеет права заседать в сенате. Заметим, что они вооружались против героя того времени, против человека, который верно служил литовскому княжеству, страдал десять лет в плену в Москве и затем одержал над войсками московского князя блистательную победу. Сам Сигизмунд I вступился за князя и насилу убедил латинян принять его в сенат в виде исключения.
Приближаясь к старости, Сигизмунд особенным образом доказал свою расположенность к литовцам. В 1529 году он назначил им особого правителя, малолетнего своего сына Сигизмунда Августа, и не в качестве наместника, а с полным именем великого литовского князя, позволил даже возвести его на литовский престол со всеми церемониями, что литовцы и выполнили с необыкновенной торжественностью.
Таким образом, литовцам опять улыбнулась мысль о независимости их княжества от Польши, об его самостоятельности. Дряхлость Сигизмунда старого и малолетство Сигизмунда молодого давали возможность осуществлять с успехом эту мысль. Что ж? Воспользовались ли литовцы этим счастливым поворотом обстоятельств? Мы знаем, они были в большом разладе с русскими. Сумеют ли они уничтожить этот разлад и соединить все силы литовского княжества для достижения этой цели?
Внутри литовского княжества в те времена происходил такой переворот, который, казалось, способен был уничтожить все затруднения к восстановлению литовской независимости и мог даже сблизить по-старому литовцев и русских западной России. Мы разумеем протестантское движение в этой стране.
В Польше и Литве протестантство сделалось известным в самые первые времена его появления в западной Европе, — в то самое время, как проповедовали Лютер - и особенно Кальвин; сделалось известным не по слухам только, а через близкое ознакомление с ним польских и литовских людей. В литовско-польском государстве давно уже существовал обычай, что знатные люди, особенно молодые, отправлялись в западную Европу для образования, научного и политического. Все страны, все академии, университеты наполнены были польскими и литовскими аристократами, которые часто проводили там не мало времени и вполне ознакамливались с западноевропейскою наукой и жизнью. Приведу пример, впрочем, из позднейшего несколько времени. Ян Замойский, знаменитый канцлер и гетман при Батории, был в юности в нескольких университетах и даже некоторое время стоял во главе Падуанского университета— был его ректором. Благодаря этим многочисленным поездкам заграницу, протестантство быстро стало известным в Польше и Литве. В домах аристократических шли разговоры о падении папы, обобщались и приобретали последователей нового учения. Распространялось между литовскими аристократами более кальвинистское учение, как более богатое внешними формами и разными привилегиями.
Независимо от аристократов, протестантство подходило к литовскому княжеству и другим путем. Известно, что протестантство и выработано, и особенно поддерживалось немецким народом. Известно нам также, что часть немецкого народа — прусский рыцарский орден—придвинулся к самой Литве. Подвигаясь к северу по немецким странам, протестантство проникло в Пруссию и к двадцатым годам XVI ст. получило такую силу, что сам магистр ордена бросил рыцарские монашеские знаки и латинство, принял протестантство и женился. Соседнее литовско-польское государство должно было теперь сильнее почувствовать влияние протестантства. Для него здесь были уже готовые пути и не чрез одну аристократию. Нам известно, что в Польше города населены были колонистами-немцами. Не мало проникло немцев и в главнейшие западные города литовского княжества, особенно в Вильну. Между ними-то прежде всего и начало распространяться протестантство. У них находили приют и поддержку протестантские проповедники. Впрочем, сразу же явились и проповедники—природные литвины. Так, рядом с немцем Винклером, мы видим в числе самых первых протестантских проповедников природного литвина Кульву.
Этот двойной прилив протестантства через аристократию и городское сословие, очевидно, очень легко мог объединиться и действовать тем сильнее. Особенно решительно и явно выступил на это дело род литовских князей Радзивилов и во главе его Николай Радзивил, называемый Черным. Он устроил протестантское богослужение у себя сначала в загородном доме подле Вильны, а потом перевел протестантские собрания в самый город Вильну, где они происходили открыто, торжественно.
Такому быстрому успеху протестантства не мало содействовало родство Радзивила с литовским князем Сигизмундом Августом. Сигизмунд Август познакомился с сестрой Радзивила, Варварой, вдовой литвина Гаштольда. Говорят, эта женщина отличалась необыкновенной красотой, умом и необыкновенными добродетелями. Сигизмунд-Август отдался ей всею душой и после смерти своей жены Елизаветы австрийской женился на Варваре, не обращая внимания на препятствия к подобному браку со стороны поляков. Протестанты воспользовались этим обстоятельством. Они больше и больше получали силы и даже стали приобретать юридические права.
Впрочем, и независимо от этой поддержки, протестантство приобретало силу в литовском княжестве. Оно находило себе здесь жизненную почву, даже несравненно жизненнее, чем в Польше. Нам известно, что Литва была обращена в латинство путем насилий, известно также, что и в гражданских делах она страдала от Полыни, разрушавшей её независимость. Свобода религиозная и национальная здесь могли вызывать особенную жажду и сливаться в одно нераздельное требование. По этому-то силу протестантского влияния немедленно ощутила на себе вся латинская часть литовского княжества, в особенности Жмудь. Здесь из нескольких сот латинских приходов оказалось только шесть, не изменивших латинству. Немногим лучше было и в других областях, где только существовало латинство. Монастыри быстро пустели, ксендзы впопыхах спешили жениться. Соблазн нового учения так был велик, что протестантство принял и женился нареченный латинский киевский епископ Пац, и, что всего несноснее было для латинских епископов, он, не смотря на свое отступничество, хотел занимать в сенате епископское место между латинскими прелатами. В литовском сенате, через каких ни будь двадцать лет после того, как не хотели принимать в заседание православного Острожского, почти все сенаторы были не латиняне. Только два сенатора были латинского вероисповедания—виленский епископ, да жмудский.
Что касается православных, то протестантство не было для них особенно опасным. Протестанты утверждали, что стремятся восстановить образец древней вселенской церкви. Православные хранили у себя этот образец и не нуждались в возобновлении его. Из самой Польши, даже из среды латинского духовенства раздавались тогда голоса, что в православной церкви вернее сохранилась истина Христова. Так, это проповедовал латинский каноник Ореховский—русский по матери. Это высказывал даже один латинский епископ, именно Хелмский епископ Дрогоиевский. Известно наконец, что знаменитый тогдашний польский мыслитель Модржевский настойчиво предлагал устроить в Польше народную церковь с богослужением на польском языке, и в своем проекте об этом указывал на православную церковь. С другой стороны, протестанты ратовали против латинства. Православные так много страдали от него, что не могли не сочувствовать в этом протестантам, но больше всего православные сочувствовали научному религиозному оживлению между протестантами и явно стали сами идти теперь этим же путем.
Таким образом, между литвинами и православными снова восстанавливалось единение. Те и другие могли действовать за одно, особенно по вопросу о независимости от Польши, одинаково желанной как для тех, так и для других. Действительно, понятия об этой независимости теперь были очень развиты в литовском княжестве и казалось, теперь не могло быть и помину о скреплении союза протестантской и православной Литвы с латинской Польшей.
На деле, однако оказалось иначе. Над литовским княжеством как будто носился злой дух и подстерегал малейшие проявления его самобытности для того чтобы поразить их в самом начале. На этот раз он поразил их окончательно. Литва, вместо независимости, пошла к слитию с Польшей.
В 1548 году умер Сигизмунд I. Литовский князь Сигизмунд Август вступил на польский престол. Как бывало в прежние времена, так и теперь внимание и заботливость литовского князя, избранного польским королем, о благе подданных, необходимо должны были раздвоиться. Но Литва от этого не могла теперь выиграть, как не раз выигрывала прежде. В 1551 г. порвалась связь, сильнее всего соединявшая Сигизмунда Августа с Литвой, —умерла любимая его жена литвинка Варвара, вскоре после того, как Сигизмунд только что преодолел с замечательнй твёрдостью все трудности и короновал ее польским королевским венцом. Он женился в третий раз на немецкой принцессе Екатерине, но ладу между ними не было; Екатерина уехала из Польши. Сигизмунд задумал развестись с ней. Этого нельзя было сделать без папы. Сигизмунд должен был отдаться в руки латинян.
Польские латиняне давно уже били тревогу против еретиков. Они дали знать папе о крайней опасности латинства в литовско-польском государстве. Папа стал присылать в Польшу нунциев, которые мало по малу забирали Сигизмунда в свои руки и вооружали его против еретиков и против Литвы, в которой ересь имела главное свое гнездо. Литовские протестанты как бы сами позаботились сделать внушения латинской партии более убедительными. При всей первоначальной заманчивости и видимой пригодности для тогдашней Литвы, протестантство вскоре оказалось здесь весьма непригодным вероисповеданием.
Опираясь слишком исключительно на разумном начале и чуждаясь внешних форм религиозности, протестантство может держаться прочно только у тех народов, которые отличаются большим преобладанием и развитием силы ума. Коль скоро дается в деле веры великое значение личному разумению, личному мнению, то эти разумения и мнения тогда только не будут сменяться одни другими, когда есть большая сила холодного ума, сдерживающая их от быстрой смены и крайностей. Такой преимущественной силой отличаются народы германской расы, но этого нельзя сказать о славянах. В них очень богато чувство и очень велико требование полноты, жизненности истины, которая бы говорила не только уму, но и сердцу. От того протестантство никогда не могло утвердиться прочно в славянских странах. Протестантские личные разумения, личные мнения, при восприимчивости славян, слишком быстро сменялись у них одни другими. Смена еще более усиливалась от того внутреннего томления, какое испытывала славянская душа от холодности протестантства и которое побуждало славянина принимать новое мнение, новое учение, в надежде оживить им томящуюся душу.
Все это было причиной, что протестантство не могло прочно утвердиться в литовском княжестве не только между русскими, но даже и между литвинами, которые сохраняли многие древние славянские особенности и у которых тогда весь верхний слой пересоздался в славянский. В самое короткое время в Литве наплодилось бесчисленное множество протестантских сект (до 80-ти); некоторые из них доходили до последних крайностей, например, до социнианства, т. е. до отрицания троичности лиц в Боге и самого искупления, и все спорили одна с другой неистово и производили страшную смуту в литовском княжестве.
Между тем времена были вовсе не таковы, чтобы можно было спорить, враждовать и волноваться безопасно. Обстоятельства требовали большой собранности и единения сил всего литовского княжества. Ему стала грозить великая внешняя опасность. Московский царь Иоанн IV начал войну с Ливонией. Часть Ливонии отдалась Литве. Иоанн начал войну с Литвой и в 1563 г. овладел Полоцком, и нельзя было не ждать великого зла от этих завоеваний не только литвинам, но и белоруссам. Правда, простой народ Белоруссии сочувствовал завоеваниям православного и притом не любившего, жидов русского царя. Были и в среде образованных белоруссов замышления соединить литовское княжество с Московским царством и даже происходили тайные сношения, как видно из дела виленского воеводича Глебовича, разбиравшегося на Люблинском сейме 1569 г. Но неистовства Иоанна IV и бегство от него в Литву многих русских, особенно такого видного и даровитого человека, как князь Андрей Курбской, разрушали в русской среде литовского княжества всякие надежды на восточную Россию. Впоследствии сами поляки говорили, что к окончательному соединению с Польшей пригнал Литву Иоанн IV. При таких обстоятельствах литвинам поневоле приходилось вспомнить о помощи польской, о сближении с Польшей, т. е. приходилось дать еще большую силу польской латинской партии на погибель литовской независимости.
Наконец, кроме всех этих обстоятельств, о сближении Литвы с Польшей стал сильно хлопотать Сигизмунд Август просто, как государь. Он остался последним, единственным потомком Ягайлы. Не было у него ни родственников близких, ни детей. Его мать, королева Бона, безнравственнейшая итальянка, намеренно развратила его, сделала неспособным к семейной жизни, чтобы самой управлять государством. Одинокий, болезненный Сигизмунд Август начал серьезно думать о будущности своих, плохо соединенных государств. Начались хлопоты о скреплении союза между ними. Но обе стороны, литовская и польская, и во главе их Сигизмунд Август, очень хорошо знали, что сделать теперь это дело не легко, что его нужно вести осторожно, медленно. Хлопоты тянулись почти десять лет.
Следующие приготовительные меры приняты были для скрепления союза Литвы с Польшей, или лучше, для слития их в одно государство. Низшее литовское дворянство не имело политической равноправности с своей аристократией в решении государственных вопросов, как имела ее польская шляхта. Само собою очевидно, что эта равноправность, т. е. польское шляхетство, была заманчиво для литовского низшего дворянства. Сигизмунд дал ему эту равноправность, уравнял его с аристократией. Этим способом он приобретал большое число голосов, расположенных к Польше и способных согласиться на слитие Литвы с Польшей. Но по всему видно, что ни Сигизмунд, пи поляки не рассчитывали на прочность этой поддержки. Они, без сомнения, понимали, что когда будет поднят вопрос об уничтожении самобытности литовского княжества, то все могут забыть личные выгоды и раздоры и слиться в одну противодействующую массу для спасения родины. Словом, на добровольное согласие представителей литовского княжества они плохо рассчитывали.
Сигизмунд облегчил и эту трудность. Литовское княжество было наследственным его государством. Он понял свою наследственность так, что может свободно располагать ею, и в 1563 г. подарил ее Польше. После этого согласие Литвы на слитие с Польшей оказывалось не нужным. Полякам можно было силою присоединить к себе литовское княжество. Но ни поляки, ни Сигизмунд не решились на такое логическое дело, не решились, без сомнения, потому, что предвидели непременное свое поражение. Поэтому, они задумали добиться согласия самих литвинов, задумали обмануть и их, и потомство призраком добровольного слития литовского княжества с польским королевством.
Решено было обеим сторонам съехаться на общий сейм и обсудить окончательно вопрос о гражданской унии. Съехались в 1569 г. в Люблине. Сейм начался 10 января, день, который поляки уже не раз старались праздновать резней русских, высказывая этим, как нельзя вернее, главный смысл соединения Литвы с Польшей.
С первых дней сейма обнаружилось непримиримое разногласие между поляками и литвинами в понятиях об унии их государств. Литвины желали заключить союз с Польшей братский, основанный на добрых чувствах и сознании его необходимости, без малейшего нарушения литовской самобытности. Поляки на это отвечали, что такой союз они могут заключить не только с самым отдаленным, но и с самым варварским народом, и требовали, чтобы приведены были в исполнение старые акты касательно соединения Литвы с Польшей, —акт Городельский и Александров, то есть, они требовали полного уничтожения литовской самобытности, превращения литовского княжества в польскую провинцию. Литвины назвали старые акты куделями, не имевшими никогда силы, и отказались давать согласие на свое порабощение. Поляки оскорбились упорством литвинов, заговорили о войне, требовали, чтобы король привел в исполнение старые договоры, заставил литвинов своею властью принять их. Литовские представители увидели, что им нечего делать в Люблине и в неделю православия (1569) самовольно разъехались по домам.
Поляки сильно поражены были этим решительным шагом литвинов, но умнейшие из них ободрились и придумали такую меру, которая обратила во вред литвинам их удаление с сейма. Поляки решились в отсутствие литвинов присоединить к Польше южнорусские области: Подлесье, Волынь, Киев. Король издал универсалы о присоединении этих областей к Польше и потребовал прибытия на сейм их представителей. Вместе с тем приказано было удалиться из этих областей всем чиновникам, природным литвинам, чтобы они не волновали местных жителей. Кроме того, депутатами на сейм от этих областей должны были явиться не выборные, а государственные чиновники, которым обвялено, что если они не согласятся присягнуть на унию с Польшей, то будут лишены своих должностей и имений. С этими несчастными депутатами Подлесья, Волыни и Киева разыгрывались самые недостойные сцены.
Литовцы пришли в ужас, когда узнали об этой новой польской ловушке. Они немедленно собрались у себя в Литве на совещание и отправили на сейм посольство. Литовское посольство высказало на сейме изумление литовцев, что Польша без них присоединяет к себе области, всегда принадлежавшие Литве, что она разрывает литовское княжество по частям, обрезает у Литвы крылья, что если устроять соединение обоих государств, то лучше соединить с Польшей все литовское княжество. Чтобы устроить такое дело, литовцы предложили уничтожить указы насчет южнорусских областей и отсрочить сейм; литвины затем обдумают польский план унии и на новом сейме покончат дело. Литвины при этом рассчитывали, что поляки уже соскучились так долго тянуть сейм, рады будут отложить его, а в это время можно будет сблизиться с русскими, вооружить их против поляков и затормозить унию на новом сейме. Поляки действительно поколебались, а русские значительно ободрились и стали уклоняться от присяги на верность Польше. Но не удался этот маневр литвинам. Поляки, пообдумав план литвинов, ясно увидели его опасность, решились не прерывать сейма, и приступили настойчиво к русским, чтобы присягали на соединение их областей с Польшей.
Весь вопрос об унии зависел теперь от русских литовского княжества, —от того, насколько они будут тверды. Твердости этой в них не оказалось. Они поддались полякам и присягнули им. Следующие обстоятельства довели их до этого порабощения. Мы уже знаем, как неистовства Иоанна IV губили русское дело в Белоруссии. Влияли они, без сомнения, и на малороссийские области литовского княжества, особенно потому, что там, именно на Волыни, в Ковле имел жительство знаменитый беглец из России и даже находил возможным перед лицом всей западной России совершать ужасную измену — собирать войска и вести их против родной страны — восточной России, когда имел полную возможность устраниться от этого и воевать с крымскими татарами. Такой поразительно дурной пример, без сомнения, сильно действовал на южноруссов. Но у них кроме того была и другая причина, заставлявшая подаваться на сторону поляков. Это—сейчас упомянутая борьба с крымскими татарами. Они теперь постоянно подвергались нападению от татар и очень нуждались в польской помощи, которая скорее могла прийти к ним, чем помощь из Литвы. С другой стороны, вследствие тех же татарских опустошений и отчасти вследствие недавнего изгнания литвинов, в малороссийских областях гораздо меньше было вельмож, чем в Литве, то есть меньше было опасностей от них малороссийской шляхте и меньше было также и поддержки ей в борьбе с Польшей. Самостоятельных малороссийских вельмож мы видим очень немного на люблинском сейме. Эти вельможи, слабые числом, были слабы и сочувствием к чистым литвинам. Теперь оказалось, что протестантство далеко не восстановило единения между Литвой и Русью литовского княжества. Та и другая были чужды друг другу. Мало того, русских могло даже удивлять, почему литвины враждуют против Польши. Эти литвины—протестанты по духу, по жизни были те же поляки. Те и другие обнаруживали явное сходство и единство общей, западноевропейской цивилизации, и подле них русские представители одинаково чувствовали себя чужими, уединенными. Сигизмунд потребовал от них присяги Польше; они призадумались, помялись, и присягнули.
Литвины действительно оказались без крыльев и должны были поневоле соглашаться на унию. Несколько времени они еще боролись против Польши в последней агонии, отстаивали то печать литовскую, то чины. Наконец, видя неудачу во всем, они решились на последний шаг. Не уступая ни в чем собственно полякам, литовцы отдали все свое дело на суд и волю своего последнего государя, перед которым один из их представителей, жмудский староста Юрий Коткович (Хоткевич) излил всю горечь и все отчаяние Литвы, теряющей свою самобытность, причем все литовцы пали на колена и умоляли Сигизмунда не губить этого государства порабощением его Польше. Сигизмунд, однако решил дело не в их пользу и приказал им принять унию и присягать Польше. Присяга совершена 1 июля 1569 г.
Можно поэтому судить, какого свойства этот юридический акт унии, на который так часто ссылаются поляки, прославляя его как акт добровольного, братского согласия Литвы на слитие с Польшей. Литовцы хотели основать унию на нравственных принципах и к этим нравственным принципам взывали, обращаясь к Сигизмунду. Принципы эти были попраны. Согласие дано невольное.
1) 0 Люблинской унии я написал на основании тогдашнего дневника Люблинского сейма небольшое исследование под заглавием: Люблинская уния, изд. 1863 г., а в 1869 г. я издал по поручению Археографич. комиссии дневник люблинскаго сейма по двум редакциям, с переводом на русский язык. В предисловии рассказана кратко история этого сейма. О волнениях религиозных и гражданских за времена Сигизмунда I и Сигизмунда-Августа можно читать новейшее сочинение П. Жуковича: Кардинал Гозий и польская церковь его времени, изд, 1882 г.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение