Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ IX.
Последствия Люблинской унии. Очерк состояния литовского княжества от первого соединения его с Польшей до Люблинской унии. Отдельность Литвы от Польши и нарушения этой отдельности. Сейм литовский и его особенности. Государственные чины литовские и разделение литовского княжества по управлению, суду. Состояние городов литовского княжества. Положение крестьян. Наплыв поляков во время пребывания короля в Литве и особенно во времена военные. Литовский статут, как выражение жизни литовского княжества. Переворот, произведенный Люблинской унией. Король, сеймы, дворянство. Литовская аристократия и литовское шляхетство. Городское сословие, —жиды. Хлопство по теории польской. Значение в этом случае национального и религиозного различия. В чью пользу должна была склоняться внутренняя борьба между началами литовского княжества и польскими? Обстоятельства, неблагоприятные для литовского княжества. Важнейшие двигатели успеха польского дела в литовском княжестве — иезуиты. Очерк теории иезуитства и её происхождение. Очерк организации иезуитского ордена. 1).
е даром представители литовского княжества падали на Люблинском сейме перед Сигизмундом Августом на колени и с плачем умоляли его не сливать литовского государства с Польшей. Они довольно ясно предвидели гибельные последствия этого слития, которые действительно были очень велики и очень разнообразны. Чтобы видеть их яснее, мы должны ознакомиться с внутренним состоянием литовского княжества до Люблинской унии.
В одном из предшествовавших чтений мы делали очерк внутреннего состояния Литвы до первого соединения её с Польшей при Ягайле. Тогда мы видели, что государственный и общественный быт литовского княжества сложился по началам русской жизни. После первого соединения с Польшей, литовское княжество находилось в следующем положении. Соединение Литвы с Польшей до Люблинской унии, как мы уже знаем, было не более как политический союз двух государств, объединявшихся общими внешними интересами и одним государем. Это было, как выражаются, unio personalis, личное соединение, которое, впрочем, как мы тоже видели, часто нарушалось. Литовское княжество имело часто не только отдельного правителя, но и правителя самостоятельного, независимого великого князя литовского.
Далее, во все это время, от 1386 до 1569 года, литовское княжество строго отделялось от Польши своими границами. Наряжались часто особые комиссии, которые определяли и проверяли границы между обоими государствами. Это производилось потому, что ни дела, ни люди польские и литовские не должны были смешиваться. Поляки не имели права занимать в Литве государственных должностей, не могли даже, как частные люди, владеть в литовском княжестве землей. Польша называлась чужою страною, поляки иностранцами. Ехать в Польшу называлось ехать за границу.
Поляки, с самого первого времени союза с ними литовцев, употребляли разные меры и пользовались разнообразными случаями, чтобы разрушить эту резкую отдельность от их страны литовского княжества. Нам известно, что на Городельском сейме 1413 г. латинской литовской знати даны были гербы польских родов, соединенные с разными декорациями и обычаями польской жизни. Тогда же предоставлено было Литве право иметь свои сеймы, по образцу польских сеймов. Впрочем, литовские сеймы во все это время до самой Люблинской унии, никогда не походили на польские. Они состояли собственно из литовских сенаторов, литовской знати. Литовское низшее дворянство, боярство, не участвовало в них. Даже когда ему предоставлено было это право, оно редко бывало на сеймах и никогда не имело на них значения 2). На Городельском же сейме, в Литве введены некоторые должности по образцу Польши. Впоследствии, в разные времена, число их увеличено новыми польскими должностями. Мы перечислим все эти важнейшие должности.
Маршал придворный, управлявший княжеским двором и занимавшийся также отчасти управлением столицы. Маршал сеймовый, президент сейма. Маршал сеймиковый, президент областного сейма. Маршалам принадлежала в значительной степени и власть судная в круге их ведения.
Великий гетман литовский, главнокомандующий литовскими войсками. У него были помощники, называвшиеся малыми или польными, иногда пограничными гетманами. Канцлер литовский, скреплявший подписью и печатью всякие акты, права, привилегии, указы. Подскарбий—министр финансов. Воеводы, управлявшие областями, в роде генерал-губернаторов. Все литовское княжество, разделялось на следующие воеводства:
1) Виленское, 2) Трокское, 3) княжество Жмудское, 4) воеводство Новогрудское, 5) Минское, 6) Полоцкое, 7) Витебское, 8) Мстиславское, 9) Смоленское, 10) Киевское, 11) Подольское, 12) Брацлавское (южная часть Волынск. губ, и север. Подольской), 13) Волынское (северо-западн. часть Волынск. губ.), 14) Брестское. Каждое воеводство разделялось на уезды, которые иногда назывались „землями".
В каждом воеводстве, особенно в пограничных, были крепости, которыми управляли кастеляны, —коменданты. В менее важных крепостях эти коменданты назывались по-старинному старостами. В крепостях, городах, производился также суд по важнейшим преступлениям, который производили кастеляны, или старосты. Старосты, впрочем, бывали и без этой судной власти. Так назывались еще заслуженные лица, которым жаловались государственные имения или давались в управление королевские имения.
Все эти перемены не могли не производить влияния на древний строй литовско-русской жизни; но это было влияние медленное, более или менее естественное и, главное, оно отражалось больше на высшем литовско-русском сословии, касаясь мало или даже вовсе не касаясь низших сословий—городского и сельского.
Городская жизнь в литовском княжестве была также мало развита, как и в древней Польше. Но в Литве она подвергалась меньшему наплыву иноземных элементов, чем в Польше, и давала гораздо большую возможность развитию в городах местным силам. В литовском княжестве гораздо больше и дольше сохранялась патриархальность нравов. Не было нужды в сильном развитии городов и не было в них привлекательности для иностранцев. Кроме того, строго оберегая свои границы, литовцы сдерживали и переселения к ним иноземцев. Немцев и жидов в литовских городах было очень мало даже перед самою Люблинской унией. Но русских из восточной России в те времена всегда было много в литовских городах, даже в Вильне. В ХV, например, столетии, в их руках была здесь главнейшая торговля. Еще большее значение имел Киев для Украйны и Волыни даже после того, как возвращен был под власть России. Даже в XVIII столетии злейшие униатские фанатики западной Малороссии, даже Волыни принуждены были чаще обращаться в заграничный для них и ненавистный Киев за разными покупками, чем в родную и любезную им Варшаву. Восточно-русская сила брала верх над польскою в самой важной стороне жизни, — обыденных нуждах. Но что всего важнее, в литовском княжестве не было тех политических причин, которые в Польше так сильно содействовали поселению в городах иноземцев и стеснению местных городских жителей. При отсутствии польской теории шляхетства, литовцы не видели ничего дурного в том, чтобы у них образовалось и укреплялось свое, местное городское сословие, среднее между дворянством и народом. Благодаря этому, литовские города до Люблинской унии были очень сильны туземным городским населением. Они, подобно польским городам, стали также усвоять себе магдебургское право, по которому управление городом было в руках самих граждан и сосредоточивалось в ратуше, где заседали бургомистр, лавники. Но немецкое право не изменяло народного характера литовских городов. В них преобладало везде русское население. В грамотах горожане разделяются на русскую и латинскую сторону, а в грамотах городам восточной части литовского княжества часто вовсе не упоминаются „латиняне".
В литовском княжестве, как и в русских княжествах восточной России, не было польского крепостного состояния или хлопства, т. е. такого сословия людей, которых не знало государство ни по повинностям, ни даже по суду, а отдавало в полную волю дворянства. В таком положении в Литве, как и в восточно-русских областях, были только рабы, холопы. Все же остальные простые люди или так называемые крестьяне были гражданами государства, несли государственные повинности и судились по государственным законам. Литовская поместная система, требовавшая, чтобы все, даже самые знатные, отбывали государственную службу сообразно земельному имуществу, естественно привязывала к земле и к владельцам её значительную часть простого населения, которое постоянно жило на своих местах, особенно в Белоруссии, где не могло быть особенно заманчивых переселений и где раньше, чем в Украйне, утвердилась литовская власть. Этим путем образовался класс крестьян, прикрепленных к земле и к лицу, класс так называемых отчичей, дедичей. Но и этот класс крестьян был связан с владельцами повинностями, а не лично (сводить с земли и продавать нельзя было), и притом кроме отчичей и дедичей было здесь не мало свободных крестьян, так называемых слободичей, повольников. Можно сказать, что почти вся Украйна состояла из таких слободичей, повольников, которые кроме того усвояли себе звание Козаков. Нет, однако спора, что отчичи и дедичи составляли ту именно ступень, по которой прошло в западную Россию польское хлопство. Еще задолго до Люблинской унии, именно в конце XV столетия (1492 года), при Казимире, в то самое время, когда в первом судебнике Московского государства объявлялось: суд всем общий и равный, в литовское княжество прорвалось одно из начал польского хлопства, —чтобы на суде дело крестьянина ведал его землевладелец.
Гораздо большее влияние, чем все государственные заимствования, производили в литовском княжестве польские люди, вторгавшиеся в него под разными предлогами. Когда случалось, что отдельный литовский князь делался и польским королем, то, по естественному порядку вещей, он часто пребывал не только в Польше, но и в литовском княжестве. Многие из таких государей даже чаще жили в литовском княжестве, чем в Польше. Литва привлекала их своими прекрасными местами для охоты, а некоторые короли и потому еще чаще в ней жили, что любили ее, как свою родину. При них здесь бывали и польские сенаторы, чиновники. Более близкие из них к королю, более любимые им, естественно получали в Литве большое значение, иногда даже временно занимали литовские должности, как например, старост королевских имений, кастелянов. При этом многие поляки сближались с литовцами и частным образом, роднились и получали частные поземельная владения. Этим путем особенно часто стали поселяться поляки у западной литовской границы по соседству с Польшей, где большею частью пребывали польские короли, когда приезжали в Литву. Но еще больший наплыв поляков литовское княжество испытывало во времена военные, когда по условиям союза между обоими государствами военные силы их должны были соединяться. Тогда Литва бывала запружена поляками. Весь народ чувствовал тогда на себе их тягость. Жители литовского княжества сильно были недовольны этим и старались выжить поляков. Иногда они решались одни вести войну или даже заключать невыгодный мир, чтобы только избавиться от польских войск. Что же касается до частных поселений поляков, то не раз литовцы выживали их очень энергично. В памятниках сохранилось несколько настойчивых требований, чтобы ляхи не селились в литовском княжестве, при чем они уклонялись от государственных обязанностей и по отношению к Литве, и по отношению к Польше.
Довольно верным выражением тогдашней жизни литовского княжества служит литовский статут, т. е. два первые его издания, сделанные до Люблинской унии, издания 1529 и 1566 гг. В законодательстве этом, в котором сначала (в 1 статуте) уравнивались по суду только два сословия, — высшее сословие и духовенство, равный суд постепенно распространялся на низшее дворянство и горожан, старавшихся, однако охранять и свои особые права, — магдебургские, где они были. Вместе с тем в статутах более и более выдвигаются права на выборный суд и на свободное распоряжение имуществом, над которыми тяготело ленное право литовских государей.
При таком направлении литовских статутов, соответствовавшем тогдашнему стремлению литовцев к независимости, мало могло быть речи об ограждении прав низших сословий. Тем не менее в литовских статутах мы находим не мало постановлений в этом отношении, свидетельствующих о существовании в Литве старых русских начал жизни и даже явно напоминающих нашу древнюю русскую Правду. Статуты дают право не только отчичу, но даже невольнику спасаться от неволи или закрепощения и находить свободу в городах; ограничивают право отыскивания беглого отчича только десятью годами (в Польше тогда уже не было никакого для этого срока); ограждают, подобно русской Правде редакции Владимира Мономаха, от обращения наймита в раба, и — драгоценная особенность —узаконивают конный суд, составлявший точную копию так называемого извода (расследования преступления по живым следам) русской Правды. И этот остаток древней русской старины был так силен и явно полезен, что он прошел даже в позднейшие, польские редакции литовского статута, и заявлял свою жизнь в некоторых местах Белоруссии даже в начале XVIII века! Наконец, еще яснее и несомненнее свидетельствует о русской силе в литовском княжестве то, что оба статута и даже третий писаны на русском языке и узаконивают употребление в судах русского языка.
Весь этот отдельный строй литовского княжества стал подвергаться разрушению со времени Люблинской унии или слития литовского княжества с польским королевством. Литовское княжество было теперь совершенно открыто полякам и польскому влиянию.
Сеймы сделались общими и постоянно бывали в Польше. Представители Литвы смешивались с представителями Польши. Сила и большинство голосов, как сейчас увидим, непременно должны были оказываться на стороне польской, по всем вопросам, живо затрагивавшим различные интересы обоих народов.
Состав чинов при короле тоже смешивался. Оставались особые литовские титулы чиновные; но это не значило, что они должны были даваться только литвинам. На них имели теперь совершенно равное право и поляки. Этим путем должности литовские мало-помалу переходили в руки поляков. Король и сеймы, вследствие этого, подпадали большему и большему влиянию польскому. В этом отношении смешение всего литовского с польским вырабатывалось самым нечувствительным и быстрым образом, потому что в верхней среде литовской давно уже закладывалось начало польской жизни путем латинства и даже протестантства. Литовская аристократия сохраняла из литовской жизни только воспоминания и притязания на власть, будучи на деле совершенно польской.
Несколько больше сохранялось низшее литовское дворянство. По Люблинскому акту в него имели меньший доступ польские люди путем официальным. Низшие чиновники должны были быть из местных жителей. Полякам делались доступными места эти не иначе, как если они поселялись в литовском княжестве, как частные люди, сживались с туземцами. Тогда уже они выдвигались на чиновную лестницу. Но этот медленный процесс ополячивания значительно ускорялся дарованием литовскому дворянству польского шляхетства. Желая сделаться польскою шляхтою, литовское дворянство сближалось с польскою шляхтою, училось у неё новым своим правам, при чем естественно попадавшие в нее польские шляхтичи получали особенное значение руководителей. Само собою разумеется, что это руководство должно было парализовать народные стремления литовской шляхты. Оно портило ее безвозвратно, делало притязательною, раздражительною и еще более бессильною перед своею аристократией, для уравнения с которой ей не доставало ни преданий польской шляхты, ни даже материальной обеспеченности последней.
Городское сословие испытало еще большую силу польского влияния. Туземное, родное мещанство с твердыми правами было не мыслимо по польским понятиям. Большинство городов было собственностью аристократии, которая чем больше ополячивалась, тем больше превращала мещан в хлопов. Города же большие, королевские, государственные подвергались стеснением своих прав, наполнялись немцами, особенно жидами. Туземное мещанство осуждено было на историческое вымирание. В литовском княжестве, подобно как в Польше, приготовлялась бездна между шляхетством и хлопством, между полноправностью и бесправностью. Мещанство своим падением должно было открыть эту бездну.
С ослаблением туземного мещанства неизбежно ухудшалось положение крестьян литовского княжества. Им запирался единственный выход из земледельческого сословия в другие. Но вместе с тем на них налегло историческое, строго выработанное польское хлопство. Никакие права крестьянства, никакие обычаи не могли иметь значения по польским понятиям. Хлоп— безусловный раб пана. Чем больше набиралось в литовском княжестве поляков, чем больше ополячивалось литовское дворянство, тем больше эти понятия вкоренялись и тем тяжелее становилось положение крестьянина в литовском княжестве. Тяжесть эта особенно увеличивалась от того, что господами становились иноплеменники, или свои, отрекавшиеся от своего родного. Паны были поляки, хлоп—русский или литвин. Все русское и литовское делалось низким, позорным. Вырабатывалось национальное хлопство и прибавлялось к обыкновенному хлопству. Мало того, паны, по отношению к русским хлопам, были другой веры. Латинство становилось в западной России панскою верой, православие и уния—хлопской.
Таким образом, польские люди, польское влияние со времени Люблинской унии захватывали западную Россию со всех сторон. Но так как захватывали они большею частью очень отличных от них людей и очень отличные начала жизни, то неизбежно должна была возникнуть борьба между пришлыми и туземными людьми, между пришлыми и туземными элементами. Нам уже отчасти понятны обстоятельства, очень неблагоприятные для западной России в этой неизбежной борьбе. Мы знаем, что страна постоянно была в опасности от прусских рыцарей, которые грозили ей конечным истреблением и её народности, и её веры, и её государственности. Необходимость выставить против этой опасности сильную государственность и благоприятно сложившиеся обстоятельства для развития её на востоке, в областях русских, увлекли литовское княжество на широкий путь государственного развития; но на этом пути оно встретило новую опасность—со стороны Московского княжества, которое чаще и чаще обнаруживало намерение отнять у Литвы русские области. Среди этой двойной борьбы, литовское княжество постоянно находилось в политическом отчаянии, которое, как очевидно, отнимало у него бодрость для борьбы третьей— с Польшей, борьбы с друзьями, объявлявшими на каждом шагу любовь и на каждом шагу устраивавшими гибель всему туземному в западной России. Борьба эта была незаметна, но очень трудна. Многочисленнейшее польское шляхетство выступало тут, против гораздо меньшого по числу западно-русского дворянства, и при том обманчиво увлечённого призрачными благами польской шляхетской свободы. Само собою разумеется, что успех в такой неравной борьбе не легко мог достаться западной России. Мы ничего не говорим здесь о превосходстве польской цивилизации перед западно-русскою, потому что, если отбросить то, что принесла Польше реформация через протестантов, то разница в этом случае между Польшей и западной Россией, для того времени, окажется совершенно ничтожною.
Не смотря, однако на все преимущества Польши в предстоящей борьбе с нею западной России, очень вероятно и даже едва ли можно в том сомневаться, борьба между ними тянулась бы очень долго, очень нерешительно, и, по всей вероятности, до наших дней Польша не успела бы достигнуть в западной России явного перевеса над местными силами, если бы посторонняя сила не приняла участия в сказанной борьбе. Этою постороннею, изменившею всю дальнейшую историю западной России, силою было иезуитство.
Чтобы видеть великое значение иезуитства в истории западной России, необходимо ознакомиться с этим загадочным латинским учреждением. Иезуитство представляют обыкновенно случайным, временным явлением в латинской церкви. Мы думаем, что такое мнение крайне ошибочно. Иезуитство составляет самое логическое, неизбежное развитие латинской системы веры. Оно вытекает из того же смешения небесного с земным для целей веры, о котором мы уже говорили, излагая историю прусского и ливонского орденов.
Допустив раз, что для достижения целей веры необходимо употреблять не только духовные, но и мирские, земные средства и силы, допустив раз этот принцип в главенстве папы, духовного и мирского владыки, латинство по неволе принуждено развивать его, принуждено расширять теорию мирской поддержки веры. Таким образом в латинстве являлись, как совершенно естественное и неизбежное развитие основной теории, употребление оружия при распространении веры, крестовые походы для защиты интересов папы. Отсюда далее выработалась мысль, что могут быть в латинстве постоянные материальные силы, постоянное насилие, чем и были духовно-рыцарские ордена и инквизиция. Но что делать, если нельзя иметь открытой земной силы для поддержания латинства, если нельзя ни предпринять крестовых походов, ни иметь духовно-рыцарских орденов, ни инквизиции? Что делать, если земная власть папы падает? Усвоение правила, что можно смешивать небесные и земные средства для целей веры, привычка пользоваться земными средствами в деле веры, ведут неизбежно к тому, чтобы вместо открытой мирской силы, употреблять тайные мирские средства, т. е. козни, коварство, обман. Отсюда правило, выработанное латинством, что цель оправдывает средства, что для святого дела все позволительно. Отсюда-же вышло иезуитство. Все позволительно для целей веры—правило это развито иезуитством в стройную, широкую теорию. Теория эта развита в то именно время, когда протестантство расшатало папство и лишило его возможности иметь открытую силу для своей защиты. Благочестивая страна латинская, Испания, испробовавшая все средства насилия в деле веры — и кровопролитное обращение к латинству американских язычников, и терзания инквизиции, произвела также и иезуитство. Ему дал начало благочестивый раненый испанский воин, Игнатий Лойола. Папа после некоторого колебания утвердил орден иезуитов.
Из этого очерка происхождения иезуитства, надеемся, можно видеть, что иезуитство не есть случайное или временное в латинстве явление. Напротив, чем больше слабеет и падает латинство, тем больше должно развиваться иезуитство, потому что в таком случае тем настоятельнее нужда в тайных, хитрых средствах для поддержания латинства, тем большая нужда в развитии теории, что все позволительно для целей веры. Иезуитство есть самое долговечное учреждение в латинстве и способно жить при всех запрещениях его. Нет такой земной силы, нет таких начал жизни, к которым бы оно не примкнуло и не старалось обратить их в свою пользу. Нужно ли поразить общество необыкновенными делами самоотвержения, иезуиты выставят из среды себя подвижников, мучеников. Нужно ли во что бы то ни стало уничтожить вредных им людей, они не задумаются ни перед каким преступлением, если его можно совершить тайно. Пустите их в какую угодно страну, они сумеют действовать. Преобладает ли в стране государственная сила, иезуиты являются проповедниками монархизма, абсолютизма, втираются в правительственную сферу, забирают в свои руки дела. Преобладает ли в народе сила общественная, иезуиты проповедуют свободу, равноправность, основывают общества, издания, приобретают себе сильную партию и точно также утверждают свое господство. Развивается ли крайнее направление сил общественных или личных, подготавливается ли революция: иезуиты подают руку демагогам, тайным обществам. Последняя, по-видимому, невероятная сделка иезуитов с революционерами находит себе неоспоримое подтверждение в последнем польском восстании. Ученики Мадзини и Лойолы действовали здесь решительно за одно и вместе. Многочисленные судебные следствия открывали этот поразительный союз иезуитского латинства и революции.
К этим широким и многообразным делам приноровлена была организация иезуитского ордена. Главный начальник иезуитов генерал, живущий в Риме. Он избирался иезуитами на всю жизнь, имел безусловную власть, нередко даже соперничал с папою. Под его управлением находились начальники иезуитских провинций, так называемые провинциалы, назначаемые генералом и столь же безусловные правители в своих областях. Ограничение власти провинциалов состояло в том, что каждый имел право следить за их действиями и тайно доносить генералу.
В каждой провинции находились так называемые иезуитские коллегии. Назначением их было воспитывать юношество и проповедовать слово божие — главная личины, под которыми иезуиты скрывают тайные свои цели и дела. Коллегии иезуитские не были ни монастырями, ни светскими училищами, а то и другое вместе. В коллегиях были ученики, и приходящие, и постоянно в них жившие. Из тех и других, т. е. из более даровитых и благонадежных, образовывался главный состав иезуитов провинции.
Самую низшую степень иезуитства составляли так называемые новиции. Это были ученики, изъявившие намерение быть в иезуитстве и готовящиеся к этому званию. Они подобно монастырским послушникам, готовящимся к монашеству, должны были открывать всю душу своим руководителям и кроме того следить друг за другом и доносить обо всем начальству.
После надлежащего искуса, новиции поступали на высшую степень, в так называемые схоластики. Схоластики изучали высшие богословские науки или занимались преподаванием наук в училищах. Чтобы они не привязывались к одной какой-либо науке и не сосредоточивали на ней своих сил, им постоянно меняли предметы занятий.
Далее следовали коадюторы, которые были двух родов: или схоластики, которым поручались более важные занятия, проповедничество, преподавание высших предметов, или люди, поступавшие в иезуитский орден без учёного приготовления и занимавшиеся исполнением разного рода поручений. Последними коадюторами бывали самые необразованные и тупоумные люди, но отличавшиеся усердием к делу и слепым повиновением. Тупоумие, при этих последних качествах, считалось у иезуитов особенным достоинством. Таким лицам они нередко давали самые секретные поручения.
Высшую степень в иезуитском ордене составляли так называемые профессия. Они занимали все важнейшие должности и исполняли самые секретные дела. На эту степень возводили очень не многих, с соблюдением большой осторожности и таинственности.
Все степени в иезуитском ордене были покрыты таинственностью; никто не знал, наверное, кто какую занимает степень; все боялись друг друга, следили и доносили друг на друга. Неожиданное обстоятельство вдруг открывало, что считавшийся на низшей степени получал, например, должность ректора коллегии или какое-либо важное назначение вне коллегии, придворного проповедника или т. п. Эта таинственность, без сомнения, была важнейшею приманкой в иезуитство и главнейшею поддержкой энергии в каждом иезуите.
Мы уже говорили, что главными, так сказать на показ, занятиями иезуитов было воспитание юношества и проповедь. К этим занятиям, как очевидно, приноровлено было и сейчас рассказанное нами устройство иезуитского ордена. Но само собою разумеется, что ни проповедь, ни обучение не были целями иезуитства. Это были не более как средства к тому, чтобы безусловно господствовать над умами во имя латинства. Достигнуть этой цели иезуиты старались следующим образом.
Образование у иезуитов основано было на началах схоластики. Вся сущность образования у них заключалась в долговременном занятии молодого человека изучением латинского языка и в упражнении его ума философскими и богословскими формулами. Воспитанник иезуитских училищ приобретал бездну познаний, мало пригодных или вовсе не пригодных в жизни, изощрял свой ум для споров, о чем угодно. Он выходил из-под руководства иезуитов с полным убеждением, что прекрасно образован, тогда как на деле не понимал сущности самых простых вещей. Между тем в течение долговременного учения молодых людей, иезуиты присматривались к ним и более способных завлекали в свое общество, а остальных старались приучить к безусловному повиновению себе.
Понятное дело, что чистые, свежие натуры способны были сразу почувствовать тяжесть, неестественность иезуитского образования. Иезуиты понимали эту опасность и принимали против неё следующие меры: иссушая молодые натуры многие годы латинскими фразами, грамматическими правилами в стихах, пустыми словопрениями, они давали выход молодой энергии в своеволии и буйстве по отношению ко всем, кого иезуиты не любили, и прежде всего по отношению к иноверцам. Словом, иезуиты приготовляли полезных себе людей, но тупых и буйных граждан.
Нравственность, внушаемая иезуитами посредством проповедей и особенно посредством частных сношений, проникнута была еще более дурными принципами, чем их обучение научное. Тут иезуиты развертывали шире свою теорию хитростей и коварств для целей латинства. Под служением Богу они понимали служение им. Пожертвования в пользу ордена, услуги ему, с утонченною ловкостью представлялись особенно важными добродетелями. Добродетельными, следовательно, бывали по преимуществу люди богатые, сильные или неразборчивые в средствах. Чтобы привлечь их к себе и держать на своей узде, иезуиты разрешали нередко таким людям самые гнусные пороки, самые вопиющие дела.
Вот люди, которые нахлынули в западную Россию, сразу взяли в свои руки образование и даже вскоре политические дела этой страны. Само собою разумеется, что при их участии разрешение русско-польского вопроса должно было измениться самым положительным образом.
1) О древних сельских общинах в юго-западной России исследование Н. Иванишева, Киев 1863 Состояние крестьян в литовском княжестве, особенно после Люблинской унии, изложено в обстоятельном предисловии к Южно - русскому Архиву, часть 6, т. 1, изд. Киевск. Арх. ком. 1876 г. Состояние городов—в том же издании часть 5, т. 1 изд. 1869 г. О Магдебургском праве соч. Владимирского-Буданова—Немецкое право в Польше и Литве, изд. 1868 г. Литовские статуты всех трех редакций—1529, 1566 и 1588 изданы во Временнике московского общества истории и древностей т. т. ХѴІІІ, XXIII и XIX. В последнем томе предисловие И. Д. Беляева.
2) На Люблинском сейме это прямо говорили послы Подлесья.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение