Продолжаем публикацию статей из историко-литературного сборника «Пряшевщина», вышедшего в 1948 году в Праге под общей редакцией И.С. Шлепецкого.

 

---

 

Георгий Геровский:

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРОШЛОЕ ПРЯШЕВЩИНЫ

История Пряшевщины и вообще южных склонов Карпатских гор еще далеко не разработана. В последнее время в исторической литературе об этом крае особенно много обращалось внимания на происхождение его населения, на начало заселения этих склонов. Казалось загадочным, каким способом и когда восточнославянские (или русские) племена могли с севера перейти через Карпаты и занять южную сторону, равнинные части за горами. Об этом теперь существует целая литература, с противоположными мнениями разных историков.

I.

Мадьярские ученые стараются доказать, что те Славяне, которых они застали в IX столетии, при занятии страны, в дунайской котловине, ныне не существуют; они, по их мнению, растворились в массе новых пришельцев. Славянские же народы, ныне живущие в дунайской котловине, пришли на свои нынешние места уже после пришествия Мадьяр, не раньше XI столетия. Будапештские ученые Мелих и Книежа (родом Словаки) доказывают это на основе разбора местных названий, как относительно южных Славян (Сербов), так и относительно Словаков и старинной южнокарпатской Руси, допуская первое появление русских Славян южнее Карпатских гор не раньше XI столетия (Книежа, Народы Угорщины в XI столетии Die Völkerschaften Ungarns im XI. Jahrhundert. Archivum Europ. centro-orient. IV, 1938). Эти названия в том виде, как они встречаются у Славян в настоящее время, хотя и являются, но происхождению славянскими, но прошли через мадьярские уста и в таком измененном Мадьярами виде восприняты нынешним славянским населением. Следовательно, оно появилось тут уже после Мадьяр. Такой способ объяснения Мелих применяет к названию замка Землина на реке Бодроге, к замку Боржаве, к названию Мукачева (Munkacs), которые все имеют будто бы мадьярский вид. Однако, на самом деле весь этот вопрос обстоит совершенно иначе, чем доказывают мадьярские ученые, и нет сомнения в том, что нынешние Славяне дунайской котловины являются потомками Славян домадьярского времени.

Восточные или русские Славяне присутствовали южнее Карпатских гор несомненно уже задолго до пришествия Мадьяр. Чешский ученый Л. Нидерле считает, что восточнославянские (русские) племена проникали за Карпаты уже с VI—VII столетий. А. Л. Петров указывает VII—VIII столетия, как время поселения восточных (русских) Славян за Карпатами. Причиной были нападения кочевников в областях по Днестру и Пруту у Чёрного моря (в Ателькузе). Против Мелиха Петров правильно указал, что город Землин на реке Бодроге, который был взят Мадьярами при их нашествии в IX столетии, был построен восточными Славянами для своей защиты с юга, и нет причины приписывать его болгарским Славянам, поселения которых находились южнее, между Дунаем и Тисой. Неправильно мнение Мелиха относительно того, что в языке южнокарпатского населения название замка на Бодроге (по-мадьярски Земплин, Zemplén) заимствовано от Мадьяр, ибо в устах местного населения окрестностей этого замка его названием является Земно (по выговору в полосе смешанных цотацких говоров Жемно с мягким -ж*-), что произошло от древнерусского Земльно, где звук -л- между согласными выпал, и осталось Земно (как нынешнее Псков из древнерусского Пльсковъ). Так называется до сих пор селение (Земно), замок же назывался по-древнерусски в мужеском роде Земльнъ, в позднейшее время, с переходом -ь- в -е-. Землен, что передавалось с точностью в латинских грамотах Zemlin, Zemlen или Zemlyen. Нынешнее официальное мадьярское Zemplén (Земплин, Земплен) есть латинизованный вид названия со вставным -п-, как в латинских словах (tento или tempto = пытаюсь и т. п.), и отсюда Земплинская столица (Zemplinská stolica) перешло в народную речь как официальное название области. Первоначальная область восточнославянского (русского) заселения южнее Карпатских гор находилась, по мнению Братиславского профессора Е. Ю. Перфецкого, в равнинной полосе по течению рек Лаборца, Топли, Ужа (Уга), Латорицы и, но Бодрогу до Тисы. Этот край говорит теперь смешанным, так называемым цотацким наречием, которое состоит из составных частей польских и словацких на русской основе, но прежде тут господствовала та же самая народная южнокарпатская речь, какая слышится на южных склонах гор. Ибо цотацкие говоры явились вследствие языкового смешения в XVIII столетии, когда после турецких войн произошел сильный наплыв польских и отчасти словацких поселенцев, причем число прибывавших поселенцев, не имевших своих домов (жидлярей из немецкого Siedler = поселенец), часто достигало числа коренных жителей Руснаков (Карпатороссов), как это видно из протоколов объезда тогдашней Мукачевской русской епархии униатским епископом Мануилом Жидиком-Ольшавским в 50-х годах XVIII столетия, касательно нынешней Пряшевщины. Мнение Перфецкого о первоначальной заселенности упомянутого края восточными (русскими) Славянами является вероятным благодаря тому, что именно тут находится упомянутый выше замок Землин (Земльн), существовавший уже в IX веке. К сожалению, Перфецкий на это не указал и своего взгляда не обосновал достаточно, что дало повод к резким возражениям со стороны А. Л. Петрова, склонного переносить нынешнее соотношение между отдельными диалектическими группами в глубокое прошлое. Между тем старая заселенность указанной равнинной части края по упомянутым нижним течениям рек, присутствие тут древнего города Землина (Земльна), происхождение местного говора от сходного с южнокарпатским первоначального говора русского типа доказывают именно то, что тут находилась колыбель того народа, который ныне называется южнокарпатскими Руснаками или Карпатороссам. Горы, как во всех горных странах, так и тут были заселены лишь позднее и постепенно. Это было внутреннее расселение умножавшегося народа, которое происходило в особенности с XIII—XIV столетий, после опустошения края Татарами. Данные диалектологии — картина распределения говоров на карте южнокарпатского русского наречия — подтверждают, что говоры распространились с юга на север, от южных равнинных частей в горы; все говоры старого сложения (коренные) имеют вид такого распространения с юга на север, причем ядро каждого из них находится на юге.

Таким образом доказывается, что южнее Карпатских гор уже в IX столетии существовало восточнославянское (русское) население со своим племенным городом Земльном, имевшее свое племенное устройство с племенными князьями, как на это указывает известие угорского летописца, магистра Петра (Анонима), писавшего в конце XII или в начале XIII столетия на основе более старых записей (Gesta vetera) и сообщающего о князьях в укрепленных замках (князь Лаборец) в этой «Русской области" (confinium Ruthenorum). Другие племенные укрепленные города, которые называет тот же летописец, были южнее Карпатских гор: город Уг (castrum Hung — нынешний Ужгород), замок Боржава (castrum Borsoa), Мукачево (locus Muncas). Следы этой древнейшей племенной организации южнокарпатской Руси сохранялись и в позднейшее время; упоминание о национальных князьях мы находим и в позднейших латинских грамотах и немецких источниках об этом крае (kenezii, Knösen).

I I.

Старая история Пряшевщины и южнокарпатской области определяется известиями, какие находим в различных средневековых источниках. Архивы края погибли во время татарского нашествия 1241 - 1242 годов, когда были уничтожены архивы и всей Угорщины (Венгрии) вообще, а потому написать историю южиокарпатской области указанного (до-татарского) времени возможно лишь на основе западноевропейских известий. Известно, что государство угорского короля Стефана I распространялось первоначально только на равнинную (степную) часть дунайской котловины, то есть на ту часть, удобную для кочевья, которую Мадьяры действительно заняли. Границы передвигались к северу, поближе к горам и в самые горы, лишь весьма постепенно. Из 1030 года имеется известие Гильдесгеймской хроники о смерти на охоте сына Стефана I, Эмерика, который назван там князем Русских (dux Ruizorum). Так как в то время со стороны угорского короля на земли русского киевского государства никаких притязаний не предъявлялось, то этот титул — князь или воевода Русских — мог обозначать лишь то, что какая-либо часть земли с древнерусским населением южнее Карпатских гор, с городом Земльном, организованная по-военному, принадлежала в конце царствования упомянутого короля к его королевству, имея во главе его сына Эмерика. Петров значение этого известия отрицал, ставя под сомнение его немецкий источник («Немцы этого не знали», ибо «Угрия не входила в круг немецких интересов», известие «попало в летопись из слухов»); однако, известие было записано со слов посольства, вернувшегося с сыном императора Конрада, Генрихом, после заключения мира со Стефаном I, где оно слышало о том лично. В законах Русские (Rutheni) упоминаются наравне с Куманами-Половцами, имевшими тоже своего воеводу (dux) и в позднейшее время, как организованные, но военному. Особое удельное воеводство, ducatus, действительно существовало, как показал чешский историк В. Халоупецкий в своей книге» Staré Slovensko «(Братислава 1925). Во главе воеводства, обнимавшего область восточнославянского (русского) заселения на юг от Карпатских гор по верхнему течению Тисы, а также части Словакии, стоял сын или один из ближайших родственников короля. При Андрее I (+ 1060) удельным воеводой был Гейза, а потом Ладислав святой. Последним воеводой из дома Ариадовичей был Гейза Слепой, сын несчастного Альмоша. Из 1131 года имеется известие "Жизнеописания Конрада, архиепископа Зальцбургского" (Vita Chuonradi) о том, что король угорский во время прибытия архиепископского посла находился в Русской марке (in marchia Ruthenorum). В этом известии находим опять указание на существование в XII столетии пограничной области, удельного воеводства или марки, которая названа русской (Ruthenorum). Петров возражал и против этого известия так же необоснованно («сообщает о том какой-то монах, не знавший Угрии и посетивший ее лишь случайно»), хотя ясно, что если историки верят описаниям современников и очевидцев, то нет основания не верить и этому известию посла, сообщавшего о слышанном лично в крае, который он посетил. При Беле IV южнокарпатская земля была в руках его зятя, черниговского князя Ростислава Михайловича, бежавшего от Татар в Венгрию, после разгрома Чернигова. После его смерти (1263 г.) часть этих земель (Мукачевское владение) принадлежала другому зятю Белы IV, Галицкому князю Льву Даниловичу (1270—1301), который держал там своего управителя, по имени Григория, являвшегося в то же время Бережским жупаном. Из этого видно, что и после того, как удельное воеводство как таковое перестало существовать, южнокарпатская земля, считавшаяся на особом положении, в соответствии с народностью своего населения, предоставлялась в распоряжение русских князей. То же можно сказать и о времени Анжуйской династии в XIV столетии, когда на южнокарпатской области, в Мукачеве, являвшемся и церковным центром края, еще со времен короля Людовика I (1342—1382), находился князь Федор Кориатович, сестра которого Анна воспитывалась при угорском королевском дворе, у своей тётки королевы Елисаветы. Королю Сигизмунду, который наследовал Людовику, князь Федор приходился дядей, ибо матерью Сигизмунда являлась упомянутая Анна, сестра Федора, вышедшая замуж за короля чешского и императора Карла IV, у которого было два сына — Сигизмунд и Вячеслав чешский. Князь Федор, являясь владельцем Мукачева и других южнокарпатских земель, помогал королю Сигизмунду во главе вооруженных отрядов своей земли против восставших магнатов, пленивших сперва жену Сигизмунда, королеву Марию, а потом самого Сигизмунда (1401 г.). Князь Федор провел на южном Прикарпатья церковную организацию, предоставивши Восточной церкви господствующее положение в крае, которое она сохраняла почти целое столетие, следовавшее после смерти князя Федора (1414 г.). Не является случайностью, что преемниками Федора, оставившего двух дочерей, явились, по назначению короля, сербские князья Стефан Лазаревич, сын павшего при Косове против Турок Лазаря (1389 г.), а после его смерти деспот Юрий Бранкович, умерший в 1439 г. В этом во всяком случае нужно видеть не простую случайность, а заботу короля о том, чтобы удовлетворить национальным особенностям края. Если Петров за этими деятелями, национальными или единоверными владельцами на южном Прикарпатьи XIV — XV столетий, отрицает всякое значение, то эта его критика, преследующая цель подрывания и отрицания исторических свидетельств, не заслуживает внимания. Деятельность князя Федора Кориатовича и ее значение засвидетельствованы королевскими и другими грамотами того времени, которым принадлежит полнейшая достоверность. Временными пришельцами эти деятели, о которых была речь выше, тоже не были, как их почему-то называет Петров, ибо они совершали тут свое жизненное, дело, оставаясь связанными с краем, его народом и государством навсегда. Это относится и к князю Ростиславу Михаиловичу. который исполнял поручения государственного значения в качестве полководца у южных границ и дипломата при заключении мира между восточно-римским императором Феодором Ласкарем и болгарским царем Михаилом Асенем II (Ригинский мир 1256 г.).

III.

Как уже было сказано, история внутреннего расселения умножавшегося народа мадьярскими историками, а отчасти и Петровым истолковывалась как первое заселение края. Представлялось, якобы в XIII—XIV столетиях через Карпаты впервые явились с севера русские поселенцы в пределы южнокарпатской области, по приглашению помещиков-магнатов, которым были розданы земли королем для заселения. Это мнение высказали Будапештский историк Годинка, филолог А. Бонкало и русский историк Петров. Уже выше упоминалось, что после татарского нашествия, ради заселения опустошенного края, действительно раздавались земли. В руках упомянутого князя Ростислава Михайловича, зятя Белы IV, были обширные земли, начиная с запада Пряшевщины и Землина и кончая Мукачевом и владениями на востоке; он владел королевскими землями по всему южному Прикарпатью. Годинка привел с этим в связь русские могилы у Чемерного и Лесного, упоминаемые в грамотах 1254 и 1266 годов (sepulchrum Ruthenorum, quod vulgo dicitur mogula), что по его мнению нужно считать годом, с которого начинается русское заселение края. По этому поводу уже Петров указал, что под этими могилами, указанными в грамоте в качестве урочища, нужно разуметь братскую могилу или курган, где были похоронены павшие в какой-то битве русские ратники. Указанием на первое появление Руснаков это известие служить не может. Но есть другое известие, которое в состоянии разрешить вопрос о заселенности южного Прикарпатья в то время. Русская (Ипатьевская) летопись сообщает, что князь Ростислав Михайлович, собравши много пешего войска из смердов-селян южного Прикарпатья (многи пешце), предпринимал дважды многолюдные походы оттуда на северную сторону Карпатских гор, в пределы Галицко-Волынского княжества для добывания Галича, княжеским столом которого он хотел завладеть (в 1245 и 1249 годах). Невидимому, южное Прикарпатье для него было мало и тесно как бывшему самостоятельному князю Чернигова, и он тяготился своим положением на службах угорского короля, желая променять его на престол Галича. Поход был неудачный, но самая возможность такого военного предприятия с южных склонов гор свидетельствует о достаточной заселенности этого края в половине ХIII столетия. О первом заселении края в это время, следовательно, не может быть речи, а происходило лишь внутреннее расселение.

Раздача земель магнатам в особенно широком размере происходила при первом короле из Анжуйской династии, Карле-Роберте. Желая утвердиться против противодействовавших новой династии магнатов, этот король раздавал обширные пространства земель на южном Прикарпатьи пришедшим с ним из Италии верным вассалам, в том числе Другету, который получил Гуменное, Ужгород с большею частью Пряшевщины. Из местных вельмож известен Петр Петрович, являвшийся на южных склонах Карпатских гор руководителем восстания против Карла-Роберта (в 1315— 1320 годах); от него исходило приглашение на угорский престол Галицкого князя Льва Юрьевича. В латинских грамотах того времени он именуется сопоставлением двух разновидностей имени Петра (Pethen Petheö и т. п.), из которых одно соответствовало нашему отчеству, а потому нет причины для возражений против того, как делал Петров, что этот вельможа был Русским (Руснаком) и «был православным», — на том основании, что в известии о разрушении принадлежавшего ему храма в Сечовцах не упоминается, что храм был иноверный (не римско-католический). Но этого не упоминается и при разрушении или разграблении и других храмов, о которых нет сомнения, что они были именно православными; например, в известии о разграблении приходской церкви в 1405 г. в Урмезнёве, в Мороморыше, не сказано о ее принадлежности к восточному обряду, но других церквей в мороморышских селах, разумеется, не было (Михальи, Мороморышские грамоты — Máramarosi dipiomák, 130-131). При чтении грамот о владениях, пожалованных Карлом Робертом своим итальянским вельможам, оказывается, что все названия местностей, гор и нолей являлись исключительно русскими. Если этот край, как утверждают Годинка, Бонкало и мадьярские историки, а вместе с ними и Петров, при помощи этих вельмож лишь тогда начал заселяться пришельцами с севера, которых они для этого призывали, то становится непонятным, кто же собственно придумал эти названия для их владений, ибо ясно, что из Италии вельможи их с собой не принесли, а лишь начинавшие приходить на незнакомые места люди назвать каждое место в крае не могли и не успели. Потому вся эта теория о первом заселении южнокарпатского края в XIII XIV столетии, как противоречащая историческим свидетельствам, не выдерживает никакой критики.

В действительности вопрос о заселении обстоит так, что вельможи получили в свое владение край с существовавшим там с давних пор земледельческим населением, пострадавшим после татарского разорения, и задачей этих вельмож было заселение разрушенных и пустовавших еще отдельных местностей. При этом нужно было восстанавливать села, лежавшие в развалинах, как на это указывают грамоты» Что край был заселён издавна, об этом свидетельствует вся совокупность местных названий южного Прикарпатья, которые находим в латинских грамотах, иногда в искаженном виде, но все же передающем их настоящий русский вид. В грамотах из архива графов де Стара, которые владели Михаловцами и прилегающим краем уже в XIII столетии, находим множество местных названий этого рода, которые еще требуют изучения. Пришедшие из Италии вельможи Карла-Роберта в управлении владениями воспользовались народным названием частей края и приспособили старинное название Крайня, которым обозначался южнокарпатский край в самых горах, к обозначению округов своих владений (Krajnae dominiarum). Слово Крайня как обозначение некоторых частей края до сих пор держится в устах народа в некоторых местах на Пряшевщине; по своему значению оно обозначает то же, что marchia (- пограничная область, марка).

Причина, почему известия латинских грамот относительно сёл в южнокарпатском крае начинаются так поздно (в XIII столетии), не может истолковываться в том смысле, как это делали мадьярские историки, а также Петров, якобы эти села в годы их первого упоминания основаны. Невозможно также заключать из этого, что они возникли несколькими десятилетиями или даже столетием раньше первого упоминания. Упоминание в грамотах каких-либо сел может обозначать лишь то, что только в том или ином году в первый раз эти села стали предметом внимания и суждения о них в деловодстве того времени. То же обстоятельство, что с ХIII столетия число грамот о южнокарпатском крае с каждым годом возростает, а в предыдущем столетии эти упоминания чрезвычайно редки, возростая постепенно к концу столетия, находится в связи с тем, что именно к тому времени интересы и влияние угорского государства обращаются к северу, вследствие участия в междоусобицах Руси, и появляются притязания его на Галицкое княжество, принадлежавшее к составу древнерусского государства. Благодаря этому южные склоны Карпатских гор с предгорьями и долинами рек начинают входить в круг забот угорских королей, теряют значение засеки (indagines), отгораживавшие их, и присоединяется постепенно к государству край, прежде лежавший за засеками, вне границ государства, — южные склоны Карпатских гор. Завершается это занятие края одновременно с походами на Русь за Карпатами в конце XII (поход Белы III 1188 года) и в начале XIII века (походы Андрея II 1208, 1214 годов). С начавшейся раздачей обширных пространств в этом крае угорским вельможам, по средневековой феодальной системе, этот край закрепляется за государством, и в этом состоит его постепенное присоединение к Угорщине (Венгрии).

Особым вопросом является старая заселенность самой равнины южнее гор, по нижнему течению рек Лаборца, Топли, Ужа, Латорицы и Бодрога, о чем речь была выше; она доказывается, между прочим, рассказом магистра Петра о том, что жена короля Андрея I (+ 1060), Анастасия, дочь Киевского великого князя Ярослава Мудрого, любила проживать в окрестностях Бодрога, ибо чувствовала себя ближе к родине. Притом понятно, что эта близость к родине (ad natale solum) измерялась не расстоянием в километрах от берегов Днепра, а тем, что в указанной местности было в то время древнерусское население, среди которого Анастасия чувствовала себя, как на родине. Эти равнинные части с замком Земльном (Землином) принадлежали к угорскому государству Стефана I, причем этот замок был сделан средоточием округа (графства или комитата, столицы) наравне с Ужгородом и замком Боржавой на одноименной реке (provincia castrorum Ung et Borsua, 1084 г.). Как сказано было выше, с этой равнины на юге по нижнему течению упомянутых рек заселялись лежащие севернее горы.

IV.

Старая церковная история южнокарпатской Руси, а в ее составе и Пряшевщины, в своих началах, но тем же причинам, какие были указаны выше, тоже не ясна. Очень вероятно, что начало христианства тут было связано с деятельностью славянских апостолов Кирилла и Мефодия и их учеников в близком по расстоянию Великоморавском княжестве, к которому принадлежали части Паннонии за Дунаем и нынешняя западная Словакия по Дунай, по новейшим исследованиям частично и средняя Словакия. Известно, что из этого княжества, которое пало под ударами вторгшихся в дунайскую равнину Мадьяр, христианство и славянское богослужение перешло в Хорватию и распространилось среди Славян, живших на равнинах среднего Дуная и нижней Тисы, от которых в свою очередь начали воспринимать его новые пришельцы Мадьяры, осевшие среди них. Это видно из обозначения христианских понятий у Мадьяр: kereszt = крест, keresztény - крестьянин, христианин, pap - поп, сsoda - чудо, koma - кум и т. д. Если этого воздействия не избежали Мадьяры, то отсюда само собою вытекает заключение, что подобным же образом христианство и славянское богослужение проникло и к предкам нынешнего южного Прикарпатья (как думает историк русской церкви Голубинский, допускающий, что при крещении Руси в 988 году присутствовали священники с южных склонов Карпатских гор).

Еще до татарского нашествия (1241—1242 годов) существовал на верхнем течении Тисы Грушевский монастырь, о котором известие из того времени нашел местный историк Юрий Жаткович; именно этот монастырь обратился к королю Беле IV с просьбой восстановить уничтоженные во время нашествия грамоты. История этого монастыри, который в 1391 году получил от Константинопольского престола (патриарха Антония IV) ставропигиальное право, с изъятием из управления местных епископов и подчинением прямо патриарху, имеет значение для выяснения старой церковной истории южного Прикарпатья. Одновременно игумен монастыря Пахомий был назначен патриаршим экзархом, и составлена особая церковная область на верхнем течении Тисы, из Мороморыша. Угочи и частей соседних столиц. Как видно из патриаршей грамоты, прежде эта область принадлежала к Галицкой митрополии, образованной в 1371 году в составе трёх русских епархий (Галицкой, Перемышльской и Володимирской), из Молдавии, южного Прикарпатья и Трансильвании, которая и после того (в XV-ом столетии) продолжала принадлежать к упомянутой митрополии. Петров старался доказать, что Грушевский монастырь был основан незадолго до патриаршей грамоты о нем (1391 г.), хотя ясно, что это — вещь невозможная и в церковной истории небывалая, чтобы только что основанный монастырь стал сразу ставропигиальным, а его настоятель — патриаршим экзархом во главе целой церковной области. Причиной выделения экзархата из Галицкой митрополии было создавшееся там вскоре невозможное положение, в связи с усиливавшимися притеснениями со стороны Поляков.

Другим церковным средоточием края был монастырь на Чернечьей Горе близь Мукачева. В конце XV-го столетия Мукачевский епископ, имевший пребывание на Чернечьей Горе, старался подчинить себе Грушевский экзархат при помощи королевской власти. Однако, игумен и экзарх Илларион сумел отстоять права своего экзархата. Относительно же епископа Мукачевского Иоанна узнаем из грамоты (1493 г.) Ивана Корвина, сына Матвея Корвина, что до конца XV столетия римские католики города Мукачева, занимая подчиненное положение в отношении господствующей церкви, платили десятину в пользу православного епископства и кафедрального монастыря на Чернечьей Горе. Замечательно, что в течение 80 лет после смерти князя Федора Кориатовича (54 года после смерти деспота Юрия Бранковича) держался тот же самый церковный порядок, какой существовал при этих князьях, хотя владение Мукачевским замком и землями на южном Прикарпатье перешло уже к тому времени в руки римских католиков, причем католиками успели стать и многие карпатские дворянские роды (например, Должанский — de Dolha). Такое важное известие, как это — о господствующем положении Восточной церкви на южном Прикарпатье до конца XV столетия, Петровым и другими историками было замолчано.

Церковная организация на южном Прикарпатье, в том числе и на Пряшевщине, была, следовательно, связана с судьбами русской церкви, в составе которой находилась и существовавшая временами и опять упразднявшаяся Галицкая митрополия. Южнокарпатская церковная область была разделена, как сказано, на две единицы — Мукачевское епископство и самоуправляющийся Грушевский экзархат.

Насколько южные склоны Карпатских гор в XV столетии были связаны с русской церковью и с событиями церковной жизни, ее волновавшими, видно из следующего. В 1458 году угорский король Матвей Корвин (родом Румын и сын Сербки, но католик) утвердил, по просьбе влиятельных лиц православной веры, права и преимущества «плебании русской св. Николая» на Чернечьей Горе, во главе которой стоял в то время Лука, пресвитер русский (presbiter Ruthenus, как сказано в грамоте). Историки Годинка, Петров и др. ломали себе голову над тем, чем был этот пресвитер, раз с его должностью были связаны права (юрисдикция), обычно принадлежащие епископу, и почему кафедра св. Николая названа plebania. Однако, вопрос этот выясняется на основе точного текста других королевских грамот, где та же кафедра св. Николая на Чернечьей Горе названа "ecclesia b. Nicolai cum solita iurisdiccione" = церковь св. Николая с обычным, присущим ей правом, как правящей, т. е. это была одна и та же епископская кафедра, епархия, ибо обыкновенной церкви никакой юрисдикции не принадлежало. В таких же выражениях современные ей и позднейшие грамоты говорят и о римско-католических епархиях, употребляя слово церковь (ecclesia) в смысле кафедры. Вопрос, почему епископская кафедра названа plebania, а Лука назван пресвитером, о чем тоже историки судили по-всякому, легко разрешается, если принять во внимание церковные события того времени на Руси. Это было время всеобщего замешательства, наступившего в Восточной церкви после Флорентийского собора (1439г.) и после падения столицы восточно-римской империи, Константинополя (1453 г.). В числе некоторых других (греческих) иерархов принявший унию, как известно, митрополит Киевский и всея Руси Исидор, кафедра которого находилась в Москве, не был признан русскими епископами и своей паствой и заключен в тюрьму, откуда он бежал в Рим. Путь из Флоренции на Русь (в Галич, Киев и Москву) митрополит Исидор совершал через Венгрию и через Пряшевщину (через города Пряшев, Бардов или Бардиёв, по-древнерусски Бардуев), причем на польской границе был встречен Краковским архиепископом. После бегства из Москвы митрополит Исидор последние годы перед падением Константинополя, по поручению Рима, провёл там. Русская церковь оставалась без митрополита. В Киеве же, в то время принадлежавшем к Литве, появился ученик Исидора, Григорий, под названием митрополита Киевского и Галицкого. К этим годам относится как-раз деятельность пресвитера Луки на Чернечьей Горе, при церкви «с обычною юрисдикцией»; он был избран в епископы, но не рукоположен, как сказано, в связи с церковными неурядицами и временным отсутствием русского митрополита, без которого никакие поставления епископов не могли состояться. Потому в королевских грамотах Лука назван пресвитером, т. е. титулом необычным, ибо священники именуются в латинских грамотах sacerdotes, parochi или plebani (plebanus от слова plebs - заведующий церковным народом, плебсом), и королевская канцелярия затруднялась, по-видимому, применить к Луке эти названия, назвавши его необычным словом пресвитер. Так как избрания православных церковных предстоятелей католическими королями не утверждались, грамоты же Матвея Корвина имели случайный характер, находясь отчасти в связи с его наклонностью к Восточной церкви, то есть основание думать, что Лука не был первым в ряду епископов на Чернечьей Горе, иначе в королевской грамоте не могло бы иметь места выражение» cum solita iurisdiccione «- «с обычной юрисдикцией».

На нынешней Пряшевщине местным средоточием церковной жизни был Краснобродский монастырь в долине реки Лаборца. Хотя старая история этого монастыря неизвестна, но древность его доказывается чрезвычайным влиянием, которым он пользовался в народе на Пряшевщине уже в начале XVII столетия. При возникшем тогда намерении деятелей против реформации ввести унию, казалось достаточным приобрести для этого дела Краснобродский монастырь (1614 г.), чтобы весь народ Пряшевщины этому примеру последовал, о чем речь будет ниже. Хотя этот монастырь со времен первой мировой войны лежит в развалинах, но народ собирается туда в обычные дни ежегодно, называя это место монастырём без прибавления обозначения места («Краснобродский»), между тем как другие монастыри именуются обязательно, но месту (Буковская Горка и т. д.) монастырский праздник, начинавшийся в пятницу (в предпразднество) перед Сошествием, до сих пор празднуется всем народом начиная с указанной (Русальной) пятницы.

V.

Начало XVI столетия ознаменовано восстанием крепостных селян под предводительством мелкого трансильванского дворянина Юрия Дожи (1514 г.). Крестовый поход, для которого было собрано множество панских подданных, вместо того, чтобы идти против Турок, обратился с оружием в руках против своих угнетателей — богатых панов. Хотя крепостная зависимость на южных склонах Карпатских гор еще не успела развиться до такой степени, как на мадьярской равнине, ибо в большой мере тут сохранялись еще старые вольности, свободное положение народа, жителей гор, но все-же многие села и отдельные южнокарпатские города присоединились к восстанию, которое было подавлено войсками трансильванского воеводы Яна Запольского. Последствием было полное закрепощение народа на мадьярской равнине, что, однако, на южном Прикарпатье в такой мере проведено быть не могло.

Начавшееся после битвы при Могаче (1526 г.), где погиб последний самостоятельный король Людовик 11, турецкое завоевание новело к разделу Венгрии на три части. Вся серединная, равнинная часть попала в руки Турок, Трансильвании с восточной частью южного Прикарпатья (Мороморытем) стала самостоятельным княжеством под покровительством Турции, третья же часть — узкая полоса гор Словакии и западной части южного Прикарпатья стала принадлежать Габсбургам, которым часть магнатов по выбору вручила королевскую власть. В связи с таким положением всё XVI и XVII столетия наполнены с одной стороны войнами против Турок, с другой же стороны беспрерывной борьбой между трансильванскими князьями и Габсбургами за владение свободными от Турок землями. Местом, где эти столкновения происходили, были южные склоны Карпатских гор. в том числе Пряшевщина. В течение этих двух столетий многие города этой области (Мукачево, Ужгород. Пряшев, Кошицы) переходили из рук в руки, меняя своих владельцев и терпя разрушениями.

Это беспокойное время было временем реформации, взаимной кровавой борьбы католиков с реформатами (протестантами) — силой оружья и средствами религиозного гнета — за счет беззащитного населения. Восточная церковь находила себе защиту под покровительством протестантских трансильванских князей, которые взамен за эту поддержку, старались подчинить ее духовенство и церковную жизнь своему воздействию. Важное значение имели стремления реформации в области просвещения. Уже в XVI столетии возникли учебные заведения протестантов; имевшие целью воспитать население южного Прикарпатья в протестантском духе: кальвинская коллегия в Сиготе. позднейшая лютеранская коллегия в Пряшеве и др. Из Сиготской коллегии вышел автор сочинения «Поучения на Евангелие» конца XVI столетия, представляющего замечательную попытку дать литературную обработку одному из местных народных говоров (мороморышскому), вместо господствовавшего тогда литературного и церковного старославянского языка, — в согласии со стремлением протестантов поставить народные языки на место мертвой латыни. Противореформация XVII столетия дала начало иезуитской коллегии в Гуменном (1613 г.), перенесенной потом в Ужгород (1646 г.), позднее преобразованной в гимназию. В ней тоже воспитывались Руснаки-южнокарпатцы.

Тревожное время, не прекращавшиеся войны способствовали тому, что связи православной церкви южного Прикарпатья (Мукачевской епархии) с русской церковью ослабели, и Мукачевские епископы поставлялись у митрополита Молдавского в Яссах. С усилением против реформации, оружье иезуитов обратилось и против стоявшей в стороне от этой борьбы Восточной церкви. В местностях, подчиненных Габсбургам. произошли попытки ввести унию с Римом, в первый раз в Краснобродском монастыре на Пряшевщине (1614 г.), где, однако, народ, собравшийся на престольный праздник, восстал против прибывшего для этой цели из Перемышля униатского епископа Афанасия Крупецкого. Мукачевский епископ Сергий, окончательно присоединивший к своей епархии Грушевский монастырь, сохранил епархию в прежней вере. Уния была осуществлена лишь позднее, а именно в то время, когда Мукачевская епархия оказалась в руках Галичан, каковыми были епископы Василий Тарасович (вернувшийся к православию, + 1648 г.), Иосиф Волошиновский (1667 г.) и др., когда в Мукачеве распоряжались католики (владелица Мукачевского замка София Батори). Мукачевская кафедра переходила из рук в руки. В 1665 году был изгнан из Мукачева православный епископ Иоанникий Зейкан (Южнокарпатец). Православное епископство возобновилось в Мукачеве во время восстания Текели (1686 г.), когда епископом был избран Мефодий (Южнокарпатец), отстраненный в 1690 году Греком Иосифом Декамелисом, ставленником Вены, призванным из Рима. Сопротивление среди духовенства возглавлял замечательный писатель и борец, иерей Михаил Росвиговский, тяжело за это преследуемый (1639—1710); главные его сочинения — «Логос» (1696) и «Оборона» (1701). На жестокие меры епископа Иосифа Декамелиса народ отвечал мщением (убийство в Биксаде, во время монастырского праздника, Дебреценского протопопа Грека Исаии в 1701 году разбойником Шугаем).

Положение земледельческого населения на южном Прикарпатье в XVI столетии было еще довольно свободное. В особенности это относится к селам, принадлежавшим к владениям Мукачевского замка и некоторых других замков. Во внутреннем укладе своей жизни народ руководствовался унаследованными от старины национальными законами, напоминавшими древнерусское право (из древнерусского законодательного сборника Русской Правды), как это видно из доклада Кошицкой камеры Венскому двору от 4 августа 1570 г. В таких местностях население управлялось своими местными выборными, частью наследственными национальными властями (князьями - - Knöscn). От стремления помещиком к полному закрепощению населения оно защищало себя тем, что целые села снимались с места, где находились до тех пор, и переходили на участки, предназначенные для основании новых поселений, что давало право на свободу от всех повинностей на двенадцать лет. Но истечении этого срока население опять снималось и переходило на новое место, пользуясь свободой опять на двенадцать лет. Это было возможно благодаря национальным властям и благодаря тому, что в этом их поддерживало и духовенство. Такую картину рисует о положении земледельческого народа в XVI веке упомянутая записка Кошицкой камеры, которая считает, что должны быть приняты строгие меры против этих «грубых и негодных Русских (Reissen)» с их «московитскою верой" (Moschkhoviterischen glauben). (Годинка Okmánytár, I, 28-30).

Против невыносимого угнетения со стороны Габсбургов весь край занявших войском пол началом итальянских генералов, южнокарпатский народ поднял восстание в 1697 г. Эти притеснения Франц Раковци описывает в своей «Исповеди" в следующем виде: «Цесарские воины подражали языческому тиранству в отношении способов, какими они вымогали долги (недоимки), а к этому прибавлялись преступления. Ибо тем. кто не мог заплатить, насиловали жён и ради уменьшения долга принуждали мужей, чтобы им отдавали жен, и на их же глазах злоупотребляли этим. Других они мучили, причем от мучений многие умирали. Также незначительные оскорбления, иногда нарекания, вызнанные бедой, являлись причиной убийства. Такие и подобные мучения, придуманные со злым умыслом, производил простой воин в отношении народа, офицер в отношении передовых людей» (Исповедь, I, 89). Восставшие селяне из окрестностей Токая в нижнем Земилине овладели замками Шаришско-Потоцким и Токайским, взобравшись при помощи веревок на стены и перебивши стражу. Сельское войско, вооруженное косами, вилами и храбро наступавшее, было разбито напавшими на них четырьмя отрядами немецкой и сербской конницы из цесарского войска на южно-земплииской равнине. Остатки бежали за Тису к Туркам, частью же в Кошицкие (Сланские) горы. Засевшие же в замках селяне сдались после осады, которой руководил граф Водемонт, давший осажденным селянам цесарское слово с обещанием полной безнаказанности. После сдачи были все казнены (посажены на кол или повешены на деревьях вдоль путей, ведущих к замкам). Новое восстание началось в 1703 году, когда цесарские войска были отозваны в Италию. Сельское войско, собравшееся у села Долгого на Боржаве, было разбито подоспевшими цесарскими отрядами. Чтобы не повторить ошибки 1697 года, восставшие южнокарпатские селяне призвали из Польши для возглавления восстания скрывавшегося там Франца Раковци, который был любимцем и другом угнетенного народа и считался знатоком военного дела. Со встретившими его на польской границе остатками разбитого сельского войска (500 пеших и 50 конных), число которых увеличивалось в каждом селе, через которое они проходили, Франц Раковци вступил в Мукачево. Вскоре восстание охватило все южные склоны Карпатских гор, и повстанческое войско возросло до 75. 000. Вся пехота состояла из южнокарпатцев («exercitus, praesertim pedestris, totus Ruthenus — войско, в особенности пешее, — целиком русское», — слова из письма Петрония Каминского из Мукачева Перемышльскому епископу Георгию Винницкому). Народ воспользовался восстанием для восстановления своей веры: униатский епископ Иосиф Декамелис, изгнанный из Мукачева, бежал в Новую Весь у Пряшева, где и умер. Епархией распоряжался православный епископ Иосиф Стойка, возобновивший Грушевский экзархат в Мороморыше (1691 г.) и имевший теперь широкие возможности, при полной свободе веры, но погубивший свое дело неслыханным легкомыслием и разнузданностью поведения. Униатское духовенство находилось всё на стороне Габсбургов, от которых оно ожидало восстановления унии и упрочения своего материального положения. После смерти Декамелиса (1706 г.) появилось сразу два ставленника на эту должность. Франц Раковци назначил униатским епископом своего верного сторонника, Петрония Каминского из Галичины, исполнявшего различные поручения для своего господина в Польше и Галичине, в том числе и военного характера (скупал в Польше оружие для повстанческого войска, следил за движением войск во время шведско-польской войны и т. д.). Однако, Рим его не утвердил, имея о нём сведения как «о человеке величайшего соблазна» (vir summi scandali). Венский же двор наметил с своей стороны в епископы униатского игумена Иосифа Годермарского, приверженность которого к цесарю и его планам доходила до того, что он, находясь при цесарских войсках, собирал вооруженные банды и из Полыни нападал на повстанческие войска. Венскому двору он предлагал свои услуги для того, чтобы устроить убийство Франца Раковци при помощи подосланных убийц (andare tuccidare il Ragozzi. как доносил в Рим Венский нунций).

Годермарский, несмотря на хлопоты Венского двора, тоже не был утвержден Римом по тем же причинам, а епархией Мукачевской на всем протяжении ее от южных Карпат и начала равнины у гор по Токай — Дебрецин распоряжался православный епископ Иосиф Стойка. Восстание, в начале имевшее крупные военные успехи против цесарских войск, погубило участие магнатов, вошедших в доверие Франца Раковци при виде военных успехов и связавших восстание с целями восстановления самостоятельности венгерской короны и своих привилегий. Напрасно Франц Раковци рассчитывал на помощь царя Петра I, благоволившего к нему. Довершила неудачный конец восстания измена магнатов, сдавших замки цесарским войскам ради обещанных выгод, а Сатмарский мир 1711 года вернул южное Прикарпатье в прежнее угнетенное положение. Удалившийся в Польшу Франц Раковци умер в Турции.

VI.

XVIII столетие было для Пряшевщины и вообще для южных склонов Карпатских гор временем, когда было завершено окончательное закрепощение народа. Венское правительство постепенно и последовательно подчиняло своим целим династического и католического империализма все проявлении жизни народа, чтобы изгладить воспоминании о пережитом восстании. Обширные Мукачевские владении Франца Раковци, ушедшего в Турцию, были даны Бамбергскому архиепископу, графу Шенборну, чем должно было быть усилено непосредственное немецкое влияние и проведено устройство положения подданных, но немецкому образцу. Была окончательно запрещена православная вера и подавлена православная епархия, существовавшая до 1735 года на крайнем востоке южно-карпатской области, в Мороморыше (последний епископ Досифей + 1735 г.). Обращение в унию монастырей и храмов (приходов) довершил в 1751 и последующих годах униатский епископ Мукачевский Мануил Жидик-Ольшавский, по приказу Марии Терезии объехавший всю епархию и составивший протоколы о каждом селе. Среди духовенства ставленники православных епископов (своих и заграничных — молдавских), которые еще имелись повсюду, в том числе и на Пряшевщине, утверждались или отстранялись епископом. Другим важным мероприятием Венского правительства было упорядочение положении крепостных подданных селян, что на Пряшевщине и на южном Прикарпатье вообще имело для них тяжелые последствия. Введение новых правил, предвидевших даже число палочных ударов при наказании паном мужчин и женщин, явилось для Южнокарпатцев новшеством, упразднявшим остатки прежнего более свободного положения земледельческого населения. «Урбар» Марии Терезии, как назывался новый крепостной устав, был отпечатан для южнокарпатского края церковнославянскими буквами, на смеси различных местных говоров, — достойный памятник просвещенного абсолютизма XVIII столетия с его заботами о народе, в Венском истолковании. На этот невероятный гнет, не пощадивший даже унаследованной веры и церковкой организации и попиравший человеческие права, народ ответил беспорядками, грозившими перейти в восстание (Valachorum Ruthenorumque tumultus). Организатором был иеромонах Софроний, студенты разносили верхом на конях по всему краю воззвания, в которых, со ссылкой на указы Марии Терезии о свободе веры, призывался народ к восстановлению своих прав. Против движения, разраставшегося с быстротой пожара, были двинуты войска под началом графа Антона Карольи и генерала Букова, занявшие все горные пути, а для ближайшего расследования и усмирения был направлен в наиболее угрожаемые места упомянутый униатский епископ Мануил Жидик. Движение было прекращено суровыми мерами — мучениями в тюрьмах и отдачей в солдаты (1760-1769). Но и после того народ не мог успокоиться при виде продолжавшихся насилий, и попытки восстановить свою прежнюю веру продолжались в разных местах. В южной части тогдашней Мукачевской епархии, в городе Дороге за Тисой (Гайдуцкого комитата или столицы), в 1780 году население, на основе тех же манифестов о свободе веры, обратило свои храмы из униатских в православные, что повлекло за собой строгое наказание, заключение в тюрьмы виновных, по личному распоряжению императрицы.

Важным событием XVIII столетия явилось на Пряшевщине переселенческое движение. Наплыв поселенцев из Польши был направлен в опустошенные во время турецких и междоусобных войн и восстаний места в плодородных долинах Топли, Торисы, Горнада и на равнине по нижнему течению Лаборца, Ужа, Латорицы. по Бодрогу и Тисе, т. е. в область древнейшего расселения Южнокарпатцев. Поляки селились среди жившего тут коренного русского населения, являясь иногда в таком числе, которое в некоторых местах достигало численности коренного населения. Переселенческое движение охватило отчасти и коренных жителей Пряшевщины. К нему присоединилась переселенческая волна, шедшая со словацкого северо-запада, из гористых местностей на запад от Татр. Картину, какая создалась к половине XVIII столетия от этих передвижений, рисуют нам современные документы и сочинения (Бель, Compendium Hungariae geographicum, 3-е издание, Братислава 1777). В протоколах объезда Мукачевской епархии 1750 года отмечены тогдашние жители сёл с разделением на коренных жителей, имевших собственные дворы (хозяйства), и на поселенцев («жидлярей» -Siedler), собственных домов не имевших и отличавшихся от первых своей верой или обрядом, т. е. они были часто римские католики или лютеране. Решительный перевес создали себе пришельцы в городах. Присутствовавшее повсюду римско-католическое духовенство пользовалось унией для того, чтобы заставлять Руснаков стать римскими католиками, не допуская к ним своего священника. Такое положение городов упомянутые Протоколы объезда отмечают относительно Михаловец, Сечовец, Воронова, Стропкова, которые к тому времени стали уже только приписными церквами одного из ближайших сёл, ибо в городе полновластно распоряжался латинский настоятель-плебан. То же происходило часто и в селах, из которых многие, прежде православные, а тогда униатские, ныне являются римско-католическими (например, Добра, Домаша, Мерник и т. д.) или лютеранскими, отчасти на основе правила: cuius regio, eius religio - чья земля, того и вера. Последствием переселенческого движения из Полыни и из словацкой языковой области в упомянутые части Пряшевщины явилось смешение говора коренного населения Руснаков с польским и отчасти словацким: создался из западнославянских составных частей, польских и отчасти словацких, на русской основе новый смешанный говор, так называемый цотацкий (названный так по употреблению польского цо вместо карпатского што), который в течение XIX века распространился на весь юг Пряшевщины, за исключением незначительных островов — остатков прежней народной речи в неприступных гористых местах. В полосе этого говора римские католики, потомки упомянутых Поляков, до сих пор известны у Руснаков под названием Ляхов (в именительном падеже Ляси).

XVIII столетие было время организации школ и просвещения на Пряшевщине и на южных склонах Карпатских гор вообще — в духе просвещенного абсолютизма. Для воспитания духовенства в новом духе в Мукачеве была устроена богословская школа, потом перенесенная в Ужгород, а также школа дьяко-учительская (1644 г.), с довольно обширной программой по образцу иезуитских школ. Открывались церковно-приходские школы, a в конце века действовали и свои инспекторы русских школ. Край был и прежде богат учебными заведениями, как было сказано выше, а к концу века умножилось и число высших учебных заведений в крае и в Венгрии, по системе Иосифа II. Воспитание униатского духовенства, ради латинизации, в римско-католических семинариях в Ягре (Эгере) и Тернаве, а также в Тернавском университете (позднее перенесенном в Пешт) нарушило национальные традиции просвещения, шедшие от церковнославянской старины. Для богослужебных целей, однако, традиция церковнославянского языка поддерживалась знакомством с славянорусскою грамматикою Мелетия Смотрицкого (1-е издание, Вильно 1618). Самостоятельно была составлена грамматика Арсения Коцака, преподавателя монастырских школ (1788 г.). В практической же жизни была в ходу в XVIII столетии грамматика Ломоносова, многие экземпляры которой, в ее первом издании (1755 г.), находятся в южнокарпатских старинных книгохранилищах (в Пряшеве, Ужгороде, Мукачеве). Подъем умственных сил сказался в увеличении числа лиц, окончивших высшие учебные заведения. Михаил Балудянский, уроженец села Вышних Ольшав на Пряшевщине, стал известен как профессор юридической академии в Великом Варадине (с 1789 года). Иван Орлай, позднейший врач и педагог, был первым, который, не видя возможности применить свои силы в пользу угнетенной родины, к концу столетия переехал в Россию (1791 г.), Его примеру последовали в начале следующего столетия и другие ученые, о чём речь будет ниже.

XVIII столетие в церковном отношении завершилось окончательной организацией унии. Униатский епископ добился, при помощи Вены, признания самостоятельности униатской епархии (1771 г.), которая после упразднения православного Мукачевского епископства, существовала лишь как отделение (обрядовый викариат) римско-католической Ягерской (Эгерской) епархии. Произошло, на особом совещании в Вене, при участии епископа Иоанна Брадача, приспособление церковных книг к требованиям в согласии с состоявшейся унией (1773 г.). Признание самостоятельности соединилось с перемещением униатской кафедры из Мукачева в Ужгород, ради пресечения староцерковных восточных традиций епархиального города. Первый пребывавший в Ужгороде епископ, Андрей Бачинский (+ 1809 г.), известный книголюб, создал там значительную библиотеку. Пряшевщина, как часть Мукачевской епархии, продолжала иметь свое викариатство в Кошицах.

VII.

Уже к концу XVIII столетия стали проявляться стремления мадьярских предводителей, организовавших постепенно свою национальную жизнь с тем, чтобы обеспечить мадьярскому языку государственное значение взамен немецкого и наравне с латынью. Однако, латинский язык как государственный, как язык образования и высшего общества дожил до 30-х годов XIX столетия. На нем сочинялись стихи, статьи и научные сочинения. По латыни писали и южнокарпатские писатели как научные сочинения, так и стихи: историк Базилович, автор обширного труда о прошлом своей родины, философ и поэт Довгович, историк и грамматик Лучкай-Поп, давший первое научное описание одного из говоров, Духнович, составитель первых учебников. Русская литература, которая с конца XVIII столетия была в обращении в крае, нашла отклик в оде Григория Тарковича (1805 г.), в которой он приветствует Сумарокова и оплакивает смерть великой княгини Анны Павловны, бывшей замужем за венгерским наместником-палатином Иосифом, на влияние которой возлагали надежды южнокарпатцы. В оде был высказан взгляд о колыбели Руси в Карпатских горах, обративший внимание Карамзина. Однако, большинство даровитых и блиставших знаниями ученых, не видя возможности применения своих сил для службы родному краю и народу, было принуждено оставить родину и переселилось в Россию, где могла широко развернуться их деятельность на пользу русской культуры и укрепления народного могущества. Это были упомянутые уже выше правовед Михаил Балудянский, в 1706—1804 годах профессор университета в Пеште, правовед и политический эконом Василии Кукольник с сыном Нестором Кукольником, который стал потом известным в то время драматургом — современником Пушкина, философ Лодий, Дудрович и др., действовавшие в русских университетах и в Нежинском институте. Благодаря их деятельности и сношениям с Родиной укреплялись связи Южнокарпатцев с Россией. Маленький край в глухих Карпатских горах внёс таким образом свой вклад в развитие могучей русской культуры, произведениями которой, взамен того, питалась Пряшевщина: читала историю Карамзина, восхищалась поэтами Ломоносовым, Сумароковым, Державиным, крепла в мысли о необходимости замены дожившего тут до тех пор старинного славянорусского книжного языка современным языком русской литературы, стремясь к сохранению и развитию своей культурно-национальной самобытности.

Крепостное право, оформленное с половины XVIII столетия упомянутым выше «Урбаром» Марии Терезии, стало невыносимым бременем для народа, находясь в прямом противоречии с развитием культуры и гуманных идей того времени. Свободный дух, который для жителей гор являлся традиционным с XVII и XVIII столетий, не только не угас, но нашел выражение в восстании селян 1830 года на Пряшевщине, которое возникло в связи с распространением холеры. Все села от Спиша до Шариша и Земплина объединились в организации восстания, причем для связи между отдельными местностями и для извещения о действиях руководителей восстания исполняли верную службу студенты. Для совместной борьбы создался союз общин, в котором объединились все три упомянутые столицы. Горели панские усадьбы, и ставились целью свободная жизнь и человеческие права для селян. При системе распределения войск и в условиях полицейского надзора в Габсбургской монархии, восстание кончилось разгромом селян, но все-же не прошло даром, явившись напоминанием и подготовкой к падению крепостного подданства, которое стало действительностью в 1848 году.

Подготовкой к событиям революции 1848 - 1849 года явились и стремления к мадьяризации, проявившиеся в особенности в 40-е годы XIX столетия. Проявилось стремление к мадьяризации городов путем школ. В гимназиях, где учение происходило по латыни, был введен мадьярский язык (в Пряшеве, в Ужгороде). Жители городов, не знавшие мадьярского языка, смотрели с удивлением и треножными мыслями на неожиданное явление. В селах было приказано вести метрические книги по-мадьярски. Мадьярская грамматика Ивана Фогарашия («для скорого и легкого языка обучения». Вена 1833) и трактат его о происхождении мадьярского языка (Origo et formatio linguae Ugoricae - Ungaricae, rectius Magyaricae, Вена 1833) были запрещены властями за резкие выражения о мадьярском языке, который для литературного употребления лишь приспособлялся и в то же время уже навязывался с насилием другим народностям Венгрии, до тех пор — при господстве латинского языка — мирно уживавшимся друг с другом.

В церковной жизни произошло важное изменение. Назначением Румына Алексия Повчи на епископскую кафедру в Ужгороде (1816 г.), после смерти Андрея Бачинского, последнего избранного по договору об унии, было нарушено это право и законный порядок. В 1818 году из Мукачевской епархии была выделена, ради обширности, новая епархия — Пряшевская, первым епископом которой был назначен упомянутый выше Григорий Таркович, цензор славянских книг в Пеште.

VIII.

Революция 1848—1849 года, потрясшая Габсбургской монархией, выдвинула на Пряшевщине самого замечательного деятеля края в XIX веке, А. И. Добрянского. Так как Кошут задался целью создать из народов дунайской котловины единую национальную, монолитную Мадьярщину, то все эти народы восстали против того для своей самозащиты. План Добрянского состоял в том, чтобы Пряшевщину и все южное Прикарпатье отделить от Венгрии и создать особое русское воеводство, согласуя эти стремления со стремлениями других славянских народов тогдашней Габсбургской империи. В этом смысле он выступил в том же году, вместе со Словаками, на славянском съезде в Праге. Средоточием этого движения была Пряшевщине, которую Добрянский объезжал, организуя население для защиты родины и посылая вооруженные отряды для борьбы против Кошутовых войск. После отступления цесарского отряда генерала Шликка, когда край был занят Кошутовыми войсками, мужское население бежало в леса, чтобы избежать службы в мадьярском войске, и продолжало оказывать сопротивление. Добрянский, повезший меморандум об отделении от Венгрии и спешивший навстречу русским войскам, вернулся вскоре вместе с ними, в качестве армейского комиссара при этих войсках. Между тем Пряшевщина успела пережить тяжелое время насилий, когда тюрьмы наполнялись политическими заключенными, ибо население было настроено против Мадьяр. В Пряшеве был взят под стражу Духнович и доставлен в цепях в Кошицкую тюрьму. Отец Добрянского в селе Завадке на Спише при вступлении мадьярского отряда отказался повесить на доме мадьярский флаг. Его вывели за село, чтобы повесить, но прискакавший отряд Козаков освободил его. При продвижении русских войск вглубь края Добрянский  как комиссар освобождал из тюрем заключенных, назначал должностных лиц в занятых местах из соплеменников, русские войска, хотя они явились для подавления мадьярского (Кошутова) восстания, приветствовались везде с радостью южнокарпатским (пряшевским) населением и Славянами Венгрии, как освободители и единокровные братья; ибо Кошут готовил, как сказано, «великую Мадьярию» с шовинистическим режимом за счет немадьярских народов, обреченных на поглощение (уничтожение). В селе Артранде, на мадьярской равнине, Добрянский был очевидцем редкого события, когда генерал Кошутовой армии Пельтенберг с двумя офицерами явились в отряд русского генерала Ридигера с предложением Николаю I венгерской короны ев. Стефана. Тот же Добрянский, присутствуя при капитуляции мадьярских войск у Вилагоша, принимал пленных и оружие сдавшихся. Этот успех русского оружия и поражение врага — векового угнетателя — воспринималось населением Пряшевщины и южных склонов Карпатских гор как счастливое завершение своей борьбы за человеческие права и свободу края.

Это воодушевление, охватившее весь народ южных Карпат, привело к объединению и выявлению умственных сил народа, что сделало возможным наступившее после восстания возрождение края. В первое время Венское правительство, разделившее Венгрию на пять областей или дистриктов, допустило в Кошицком дистрикте, обнимавшем южные склоны Карпатских гор, национальных чиновников и употребление русского языка как языка населения. Средняя школа в городах перешла революционным путем к русскому преподаванию. Во главе управления четырьмя комитатами стоял А. И. Добрянский, а его брат, Виктор Добрянский, управлял школами и просвещением. Но все это продолжалось недолго; русский язык в школах встретил сопротивление австрийских властей, стремившихся ввести в школы язык немецкий. Иноземцев начали раздражать русские надписи на улицах Ужгорода, встречал возражения русский язык в деловодстве канцелярий, введенный Добрянским при помощи назначенных им национальных чиновников, а кирилловские буквы высмеивались. Мадьяры опять вели агитацию против коренного населения, стараясь найти союзников среди высших немецких чиновников. Условия становились менее благоприятными, но все же многое было закреплено без возврата. Взамен устаревшего славянорусского книжного языка, ставшего анахронизмом, был принят современный русский литературный язык, и вместо церковных букв, была введена гражданка. Это преобразование, проведенное Добрянским, нашло себе выражение в переводе законов, который издавался в Пеште под редакцией ближайшего сторонника и соратника Добрянского, Ивана Раковского. Для обучения в школах служила в первое время «Грамматика письменного русского языка» Духновича, изданная в Пеште в 1853 году; в позднейшее время ее заменили грамматики Раковского (1865 г.) и Кирилла Сабова (1867 г.). В Пеште начала выходить «Церковная Газета» Раковского — первый журнал Пряшевщины и южных склонов Карпатских гор (1856 г.). Однако, высшие австрийские власти возражали как против русского литературного языка, так и против гражданских букв, требуя вернуться к старинному языку и буквам церковным (1858 г.). Однако, повернуть обратно колесо истории не удалось. Упорядочение русского обучения в средней школе было достигнуто лишь в 60-х годах XIX столетия, когда для преподавания русской литературы был допущен венгерским министерством учебник, изданный в России (Христоматия Галахова). Издание учебников и организация литературной работы находилась в руках литературного общества св. Василия, основанного Добрянским в 1866 году. Министерство в Пеште издавало по-русски «Газету для учителей» педагогического содержания (1868 и след. ).

В 50-х годах XIX столетия Добрянский был занят устройством хозяйственных дел освобожденных от панщины селян на Пряшевщине (в Кошицком дистрикте), что создало чрезвычайную его популярность в среде земледельческого народа, неоднократно избиравшего его в последующие годы в венгерский сейм. Желание отстранить его от непосредственного соприкосновения с краем заставило поручить ему руководство гидротехническими работами в Великоварадинском крае. Но его деятельность на пользу своего народа, никогда не прекращавшаяся и находившая пути при всех затруднениях, нашла подходящую почву вовремя его действования при управлении наместника в Пеште (1862 г.), а потом при угорской придворной канцелярии в Вене (1864— 1867). Служебное его положение не мешало чрезвычайно смелым его выступлениям в пользу прав своего народа в венгерском сейме, куда он был избран трижды от населения северной Пряшевщины (от Маковицы), несмотря на мадьярский террор на выборах. Замечательная «Речь» Добрянского, которую помешали ему произнести в сейме в 1861 году, появившаяся отдельной книжкой на немецком языке в Вене, заключала в себе обоснованное историческими документами требование признания государственно-правового положения южнокарпатской области как особого края, пользовавшегося самоуправлением в прошлом. Добрянский требовал изменить шовинистическую государственную систему, направленную к удушению славянских народов Венгрии, заканчивая свои объяснении предсказанием неминуемого развала Венгрии, когда угнетенные народы от нее навсегда отделятся, что и сбылось после первой мировой войны, в 1918 году. Наконец, Добрянский требовал для своего народа, если не будут удовлетворены его человеческие права, возможность переселения в другую страну.

В области церковной Добрянский создал движение, направленное к тому, чтобы сделать невозможным использование церковной организации в руках угнетателей против народа и края. Целью движения было восстановление в обоих епархиях канонического порядка, свойственного Восточной церкви, и других особенностей церковной жизни, поврежденных или преобразованных в унии по образцу латинскому. Часть духовенства присоединилась к движению, со стороны другой части во главе с епископом Мукачевским Стефаном Паньковичем оно встретило отпор. Движение нашло себе выражение на конгрессе католиков Венгрии, который состоялся в Будапеште в 1870 году, с целью осуществить церковную автономию римско-католической церкви в Венгрии. На съезде, где участвовали избранные от обоих южнокарпатских епархий, Пряшевской и Мукачевской, представители светские и духовные, Добрянский со своими сторонниками выступил с требованием признания за этими епархиями права составлять особую восточную церковную область, на основе условий унии, изложенных на Флорентийском соборе и при заключении унии Ужгородской (1646 или 1652 года). Предполагалось, что обе епархии восточного обряда не по праву подчинены римско-католическому Остригомскому архиепископу, имея каноническое основание составить особую митрополию восточного обряда. Ответом на эти требования со стороны епископа Стефана Паньковича явилось устроенное с его ведома покушение на жизнь А. И. Добрянского в Ужгороде, в день торжественного общего собрания литературного общества св. Василия (1871 г.). По ошибке подосланные мадьярские воины-гонведы напали на его сына, ехавшего в коляске отца. Это послужило началом общего преследования. Священник Мондок, выступавший вместе с Добрянским, принужден был уехать в Россию. В гимназии было запрещено русское преподавание, в том числе и преподавание русской литературы. Составитель русских учебников Виктор Кимак бежал в Россию, другие преподаватели были переведены вглубь Венгрии. Выло разгромлено литературное общество Василия и передано в другие руки. Закрыты русская газета «Свет" и журнал «Сова", выходившие в Ужгороде. Народный поэт на Маковице, Александр Павлович, отозвался на эти преследования негодующими стихами.

Политическая борьба Пряшевщины и южных склонов Карпатских гор выражалась в том, что Добрянский выступал, как сказано, на выборах в угорский сейм, куда он избирался все от того же маковицкого округа на Пряшевщине. На выборах и в сейме он работал вместе с представителями Словаков, кандидаты которых, однако, относительно избрания не имели такого успеха. В сейме деятельность Добрянского была направлена к тому, чтобы добиться разделения Венгрии на национальные самоуправляющиеся области, о чем он составил проекты (о Русском воеводстве 1862 г.). В этой борьбе он находил поддержку со стороны всех славянских членов сейма, а также со стороны Румын. В последний раз Добрянский был членом сейма в 1868 году. Борьба славянских депутатов успехом не увенчалась. Мадьярская шовинистическая государственная система усиливала гнет, стараясь задушить всякое свободное проявление жизни славянских народов в Венгрии.

IX.

Безвыходность положения народа заставляла искать способов к тому, чтобы усилить экономические силы народа, создавая основу для сопротивления возраставшему гнету. Ради того Добрянский (с 1869 г.) на своем хозяйстве в селе Чертежном на Пряшевщине практически испытывал способы улучшения обработки земли с применением различных культур, но при усиливавшемся гнете всё оказывалось напрасным. Оставалось одно только средство, о котором он высказался уже прежде, — искать опоры в чужих странах. Ради того он отправил в Америку человека, чтобы искать возможностей работы за морем и улучшить хозяйственное положение народа притоком заработанных в Америке средств. Мадьяры этому противодействовали, и люди тайком бежали через горы на австрийскую сторону, чтобы там сесть на поезд. Так началось переселение с Пряшевщины и вообще с южных склонов Карпатских гор в Америку, широко развившееся к концу XIX и в начале XX столетий и давшее возможность окрепнуть народу экономически, увеличивая тем силу сопротивляемости в отношении системы мадьярского гнета и распространяя в «старом крае» свободный дух.

В 1878 году, накануне русско-турецкой войны, Добрянский был вызван, как знаток славянского вопроса, на совещание в Петроград к Александру II, где он выступил с планом обмена между Россией и Австро-Венгрией русской Полыни на южное Прикарпатье, а также Галичину и Буковину, вместо того, чтобы вести войну на Балканах. В этом он видел разрешение вопроса о своей родине. В 1882 году Добрянский был обвинен в государственной измене на политическом процессе во Львове, вместе со своей дочерью Ольгой Грабарь, матерью известного, ныне проживающего в Москве ученого и художника Игоря Грабари. Хотя он был на суде оправдан, он был принужден проживать до конца жизни (1901 г.) вдали от родины, в немецком городе Иннсбруке. Его сторонник и друг Раковский был отравлен вскоре после процесса (1885 г.)

В конце XIX столетии на Пряшевщине и на южных склонах Карпат умирало всякое проявление национальной жизни. Выходившие тут русские газеты «Новый свет», «Карпат» и др. прекращались одна за другой. В средней школе русский язык допускался уже лишь как необязательный предмет, который при системе насильственной мадьяризации учащимися почти не посещался. Наступил полный упадок в отношении знания родного языка и литературы, как о том свидетельствует грамматика Евмения Сабова, изданная в Ужгороде в 1890 году и отпечатанная с параллельным мадьярским и русским текстом, с отступлениями от обычных правил. Безнадежность положения родной Пряшевщины изображал в мрачных красках южнокарпатский поэт Попрадов-Ставровский. Одиноко гремела смелая обличительная гражданская лирика Евгения Фенцика, не боявшегося преследований (не напечатан роман его «В отчизне без отечества»). Его журнал «Листок», с литературным и религиозным содержанием, поддерживавший национальную жизнь, дожил до смерти своего издателя (1903 г.). Мрачная картина удушения была завершена школьным законом графа Аппоньи 1907 года, когда обучение на мадьярском языке было предписано даже для церковно-приходских школ. Родная речь была таким образом запрещена и оказалась изгнанной даже из начальной школы.

При таком положении края, когда лаже церковь начала служить орудием мадьяризации и угнетения в руках шовинистического правительства Венгрии, в народе пробудилось движение в пользу отказа от Рима и унии, и восстановления своей старой веры. Это движение возникло в Мороморыше, где еще были живы предания из времен религиозной борьбы и восстаний XVIII столетия. Движение установило связи с Киевом, Почаевом, откуда привозились книги религиозного содержания и церковные, а также с монастырями на горе Афоне. Центром движения было село Иза близь Хуста, где жил в свое время священник Раковский и откуда оно с быстротой распространялось, вызывая тревогу духовных и светских властей. Мадьярское правительство рассматривало это движение как опасное для государства и шовинистической мадьярской системы. На суде против 108 участников движения, состоявшемся в Сиготе в 1913 году, был вынесен ряд приговоров к тюремному заключению на разные сроки, причем вещественным доказательством служили найденные у обвиненных церковные книги и религиозная литература.

Еще более усилились преследования, религиозные и национальные, во время первой мировой войны (1914—1918 г. г.). Были отменены церковные праздники по старому стилю (юлианскому календарю), и запрещена русская азбука. Учебники и газеты печатались латинскими буквами (учебники Волошина, журнал «Неделя» в Будапеште).

С окончанием войны в 1918 году распалась, как известно, Австро-Венгрия на свои составные части. От Венгрии отделились все народы. Южные склоны Карпатских гор, под историческим названием Карпатской Руси, составили четыре Рады для устройства судьбы края: в Ст. Любовне, Пряшеве, Ужгороде и Хусте. Было принято решение добровольно присоединиться, на правах автономной области, к возникшей тогда Чехословацкой республике, но край оказался разделенным на две части: отдельный край составила Карпатская Русь по реку Уж, а Пряшевщина была включена в состав Словакии. Самоуправление осуществлено не было.

 

Литература:

• Иоанникий Базилевич. Brevis notitia fundationis Theodori Koriathovita, olim ducis de Munkacs. I—II. Кошицы 1799—1804.
• Инан Орлай. Краткая исторiя о Карпато-Россахъ. Северный Вестник 1804 г. Петроград.
• Михаил Поп-Лучкай. Historia Carpatho-Ruthenorum (История Карпатороссов). I—V. 1830 г. Рукопись в епископской библиотеке в Ужгороде.
• А. И. Добрянский. Rede in der Adressangelegenhelt (- Речь по делу об адресе). Вена 1861. (О государственно-правовом положении старинной южнокарпатской Руси, с приложением документов).
• Бидерман. Die ungarischen Ruthenen. I - II. Иннсбрук 1862—1867.
• И. Дулишкович. Историческiя черты Угро-Русскихъ. I — III. Ужгород 1874—1877.
• A.    Л. Петров. Старая вера и уния. I—IÍ. Статьи по славяноведению. Петроград 1905, 1908.
• Урбар и иные связанные с крестьянской Марии Терезы реформой документы. Сборник отд. русскою языка и словесности А. Н. 84 1908. Пределы угрорусской речи в 1773 г. Записки Историко-филологического факультета. Петроград 1911.
• Древнейшие грамоты по истории карпаторусской церкви и иерархии. Прага 1930.
• Антон Годинка. A munkácsi puspökseg tórlénete (= История Мукачевской епархии). Будапешт 1910.
• A munkácsi gör. szert. puspokség okmánytára (= Сборник документов по истории Мукачевской епархии). I Ужгород 1911.
• Л. Нидерле Počátky Karpatské Rusi. Národopisný Véstnik. XV, 1922. XXIV. 1931.
• B.    Халоупецкий. Staré Slovensko. Братислава 1923
• Евг. Перфецкий. Socialně-hospodařské poméry na Podkarpatské Rusi ve století XIII—XV. Братислава 1927.
• И. Мелих. A honfoglaláskori Magyarország (-- Угорщина во время занятия родины). Будапешт 1929.
• Вас. Гаджега. Додатки до истории церквей Науковый Зборник Просветы. I—XII Ужгород 1922—1937
• Ст. Книежа Zur Geschichte der ungarisch-slovakischen ethnischen Grenze ( = К истории мадьярско-словацкой этнической границы). Archivum Europae centro-orientalis. VII Будапешт 1941 Стр. 279—305. Георгий Геровский. Нынешнее состояние исторической науки о южнокарпатской русской языковой области. (Приготовлено к изданию).