Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ XI.
Попытки к защите западно-русской самобытности со стороны западнорусской аристократии. Соединение православных и протестантов для общей борьбы с иезуитством. Неудачи. Характеристика западно-русского дворянства в начале XVII столетия в сочинении Фринос. Усилия западно-русского мещанства к защите своей самобытности. Бедственное положение мещанства. Изображение этого бедствия в прошении жителей западной России, по поводу гонений, к польскому сенату, 1623 г. Дело народное переходит в руки народа. Западно-русское козачество. Его история. Борьба козачества с азиатским миром. Значение днепровского козачества для западно-русского парода. Влияние на него польского правительства. Организация козачества. Порча начал днепровского козачества 1).
заключении прошедшего чтения высказана была нами следующая мысль: с подрывом протестантства и православия в западной России начинается история простого народа. Высшее западно-русское сословие падало, ополячилось, народное дело переходило в руки народа.
Само собою разумеется, в истории нельзя обозначить рубежа, где кончилось одно направление и началось другое. Оба направления некоторое время существовали совместно, —одно доживало свою жизнь, другое начинало. Об этом-то периоде времени в западно-русской жизни мы и будем говорить в настоящий раз, —будем показывать, как высшие сословия западно-русские истощали последние свои силы в борьбе с латинством и полонизмом, и как поднимались на смену им чистонародные силы, во главе которых стало западно-русское козачество.
Чтобы лучше понять нам этот поворот в исторической западно-русской жизни, мы должны возвратиться несколько назад, и снова посмотреть на общее положение западной России во второй половине XVI столетия.
Люблинская уния, как мы уже говорили, открыла настежь двери западной России перед Польшей. Поляки нахлынули в нее, как хмара, по выражению приведенной нами малороссийской песни. Все особенности западной России и Польши встретились теперь прямо, столкнулись. Борьба между ними непременно должна была возникнуть. В те времена религиозного оживления, столкновение всех особенностей между западной Россией и Польшей вылилось, как бы воплотилось в религиозном столкновении, в религиозной борьбе. Православные западной России выражали народные её стремления. Поляки под знаменем латинства стремились к полонизации страны. Поэтому-то иезуитство было в то время самым логичным явлением или последствием Люблинской унии, и в его борьбе с протестантами и православными даже невольно для иезуитов достигались цели Польши. Неудивительно затем, что при такой обстановке иезуиты, в самом скором времени, - достигли невероятного могущества и нанесли западно-русским началам жизни самое жестокое поражение.
Мы видели, что уже при Батории иезуиты стали в западной России на твердую ногу. Но все еще они тогда приобретали более общественное, чем государственное значение. После же Батория им представилась возможность достигать своих целей не только общественными, но и чисто-государственными, правительственными путями. После Батория вступил на литовско-польский престол (1587 г.) Сигизмунд III, потомок по женской линии рода Ягайлы, шведский королевич, о котором мы уже упоминали. Иезуиты, можно сказать, выкачали в люльке, вынянчили этого Сигизмунда. Поэтому, как только он вступил на престол, то немедленно иезуиты окружили его со всех сторон. Они были его духовниками, проповедниками, секретарями. За этими явными иезуитами, мало по малу стали подходить к престолу и окружать его иезуиты тайные, —миряне и вообще ревностные латиняне, т. е. друзья иезуитов. Они начали занимать придворные, государственные должности, оттесняя более и более иноверцев, так называемых диссидентов, т. е. протестантов и православных. В сенате образовалось большинство и потом решительное преобладание латинян. Направление умов на сеймах двигалось чаще и чаще по указаниям иезуитов.
Вот, с какими врагами и при каких обстоятельствах пришлось защищать самобытные особенности западной России—православным и протестантам высшего сословия, под знаменем веры. Общая опасность естественно сближала и соединяла тех и других, — православных и протестантов. Так еще в 1570 г, протестанты составляли в Вильне и Сандомире съезды между собою для примирения разных своих сект и на это дело приглашали православных, от которых действительно были депутаты. Примирение, как естественно, не могло выработаться. Слишком различны были принципы желавших мириться и слишком воспламенены были их страсти. Иезуиты обратили в насмешку все это шумное дело диссидентов, распуская через печать, что по вопросам о вере там могла быть только драка, что собственно мирные беседы между пасторами происходили о том, по чем овес, как дороги яйца и т. под.
Более успеха обещала другая попытка диссидентов против латинства в 1572 году. Тогда умер Сигизмунд Август. Избирали нового короля. Диссиденты составили так называемую конфедерацию и потребовали, чтобы признаны были в государстве их права, чтобы из-за веры никто не был устраняем от прав и выгод в литовско-польском государстве. Постановление этой конфедерации было принято поляками из опасения смут; присягали исполнять его и Генрих и Баторий, и даже Сигизмунд III, но уже в первые годы после этой конфедерации латиняне насмехались над ней, объявляли ее недействительной, противной их совести. Со стороны поляков-латинян это было совершенно последовательно. И папа, и латинское духовенство Польши всегда отвергали постановления этой конфедерации и протестовали против неё, потому что латинская церковь, вопреки уверениям многих поляков, никогда не признавала и теперь не признает свободы совести. Диссидентам приходилось принимать новые меры. На Брестском соборе 1596 г., по делу унии, протестанты старались действовать вместе с православными, собрались на этот собор во множестве, предложили православным один обширный протестантский дом для совещаний и участвовали в этих совещаниях с православными мирянами особо от православного духовенства, составлявшего духовный собор. Но и от этой меры не было пользы, а напротив вышел вред. Изменившие православию епископы заключили с латинянами унию, не обращая внимания на православный собор, и стали еще укорять православных за то, что они, не желая соединиться с латинянами, которых вера не многим отличается от их веры, соединяются с еретиками-лютеранами, кальвинистами. Мало того, перед собором разнеслись слухи, что православные с протестантами собирают военную силу. Польское правительство, как мы уже упоминали, сильно встревожилось, не дозволило составить народный собор по делу унии, дозволило приезжать на собор только духовным, так что появление на нем мирян-православных и протестантов делалось противозаконным и все их действия, и требования по этому поводу могли быть не уважены, как действительно и сделало польское правительство. Иезуиты между тем с новыми союзниками-униатами налегли с новою силою на протестантов и православных. Тем и другим необходимо было собирать вновь свои силы и придумывать еще новые меры к защите. Они придумали, по-видимому, самую решительную меру.
В 1599 г. протестанты и православные составили съезд в Вильне. Сотни тех и других собрались на этот съезд. Члены съезда открыто высказались, что не могут дольше терпеть вопиющих нарушений своих прав и спокойствия, и открыто же заявили, что будут бороться с латинянами на жизнь, на смерть. Борьбу они обдумали таким образом: каждый сильный православный или протестант должен на всех путях жизни защищать всякого страждущего-православного или протестанта, по первому требованию или известию. Для большего успеха и удобства в этом деле, Виленский съезд выбрал так называемых провизоров или блюстителей, к которым могли обращаться все гонимые и которые в своем кругу принимали всех их под свою защиту.
Но члены Виленского съезда пошли дальше, чем следовало. Они задумали еще примирить, соединить православие и протестантство. Составлены были проекты этого дела. Пошли недоумения, раздоры. Православная иерархия отказалась от всякого участия в подобном деле. Не подписались и многие протестанты. Латиняне и униаты подняли новый, шум; посыпались новые обвинения на православных в единомыслии с еретиками. Виленский съезд не принес добра.
Последняя попытка высшего западно-русского общества к защите своей родины от латинского господства была следующая. Иезуитское преобладание в государстве давно не нравилось многим и в самой Польше, и еще в девяностых годах XVI столетия король должен был открыто защищаться на сеймах и принимать меры против восстания. В 1607 году такое восстание поднял Зебжидовский. Им руководили побуждения, которые не могли быть общими. Зебжидовский был предан австрийской династии и хотел ее видеть на польском престоле; но целей этих он не выставлял, а восставал против Сигизмунда, как против нарушителя прав народных. Поэтому предприятие его сначала встретило большое сочувствие. Шестьдесят тысяч шляхты подписались на конфедерацию Зебжидовскаго; Сигизмунд объявлен низложенным с престола и провозглашено междуцарствие. Друзья, однако помогли Сигизмунду выпутаться из беды. С небольшим войском он поразил конфедератов, расстроенных уже и до того разоблачением планов Зебжидовскаго.
В числе этих конфедератов было много шляхты и магнатов западной России. Для них особенно было чувствительно поражение. Пропадало их вековое дело, — дело народное, и неудивительно, что пропадало. Православные западно-русские, соединяясь с протестантами, уже ослабляли этим свое русское, православное значение. Теперь же они соединялись еще с поляками. Интерес родной, интерес народа сглаживался, исчезал, —выступал более и более интерес шляхетства. Сливалось шляхетство западно-русское с шляхетством польским и находило себе смерть, воображая, что поддерживает жизнь. Эту смерть превосходно изображает автор знаменитого сочинения „Фринос “(1610) Мелетий Смотрицкий. Он оплакивает от лица православной церкви погибель в латинстве лучших родов западно-русских; но в этом религиозном плаче ясно слышится плач родины о погибели этих людей в полонизме. Вот замечательное место этого плача:
„Где теперь тот неоцененный камень, который я носила вместе с другими бриллиантами на моей голове, в венце, как солнце среди звезд, —где теперь дом князей Острожских, который превосходил всех ярким блеском своей древней (православной) веры? Где и другие также неоцененные камни моего венца, славные роды русских князей, мои сапфиры и алмазы: князья Слуцкие, Заславские, Збаражские, Вишневецкие, Сангушки, Чарторыйские, Пронские, Рожинские, Соломерецкие, Головчицкие, Коширские, Массальские, Горские, Соколинские, Лукомские, Пузыны и другие без числа? Где вместе с ними и другие роды, — древние, именитые, сильные роды славного по всему миру силою и могуществом народа русского: Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Дорогостайские, Воины, Воловичи, Зеновичи, Пацы, Халецкие, Тышкевичи, Корсаки, Хребтовичи, Тризны, Горностаи, Бокеи, Мышковские, Гурки, Семашки, Гулевичи, Ярмолинские, Челненские, Калиновские, Кирдеи, Заборовские, Мелешки, Боговитыны, Павловичи, Сосновские, Скумины, Поцей и другие?.. Вы, злые люди, (своею изменою) обнажили меня от этой дорогой моей ризы и теперь насмехаетесь над немощным моим телом, из которого, однако вы все вышли. Но помните: проклят всяк, открывающий наготу своей матери! Прокляты будете, и вы все, насмехающиеся над моей наготой, радующиеся ей. Настанет время, что все вы будете стыдиться своих действий “.
Когда пала западно-русская аристократия, народное западно-русское дело перешло под защиту среднего сословия, —городского, мещанского и еще больше, чем у аристократии, сосредоточилось в вопросе о вере. Замечательно, что необходимость этой передачи забот о церкви раньше всех понял и серьезно ей содействовал первейший из западно-русских вельмож и первейший защитник православия князь Константин Константинович Острожский, этот всеми признаваемый столб западно-русского православия, но можно также сказать, —последний западно-русский дуб, кругом которого падали другие русские дубы и у которого даже самого, как мы видели, быстро увядали и засыхали в полонизме и латинстве его собственные молодые ветви, — родные дети.
Нам уже известно положение западно-русских городов. Русские люди в них были сильны прежде всего своей численностью, затем своим Магдебургом устройством, дававшим им возможность сгруппировать свои силы и действовать за одно. Но еще более были сильны западно-русские мещане своим непосредственным отношением к защищаемому делу. Как люди простые, они всецело отдавались защите своей веры. Их не легко было сдвинуть с этого пути. Притом, будучи близкими к народу по своей жизни, по своему образу мыслей и чувств, они постоянно оживлялись и обновлялись чисто народными началами, стремлениями. Подле их городских братств формировались везде и примыкали к ним братства сельские. Наконец, мещане находили очень важную опору в остатках высшего своего сословия, не изменивших своему народу. Некоторые из этих последних, не смотря ни на какие затруднения, исполняли постановления Виленского съезда, были действительными попечителями над западно-русским народом, страдавшим от полонизма и латинства, действительно защищали его в разнообразных случаях жизни, между которыми особенную важность имел следующий. Как люди благородного (шляхетского) сословия, они имели право быть депутатами на сеймах. Благодаря участию этих людей, бедствия и нужды народа часто заявляемы были на сеймах, к крайнему изумлению и негодованию польской латинской шляхты, не хотевшей знать прав ни мещанства, ни хлопства. Борьба теперь между латинской Польшей и православной западною Русью естественно должна была сделаться упорнее, жесточе. Укажем на несколько фактов, характеризующих эту борьбу.
Скромными своими усилиями, малыми в отдельности, но великими в целости, мещане-братчики, на многочисленных пунктах западной России, заменили своими трудами прежние труды своей аристократии на пользу своего народа. Их училища, их издания книг, их сношения между собой служили неодолимой поддержкой народного оживления, народного западно-русского духа. Важнейшим средоточием всей этой деятельности была Вильна. Здесь в Троицком монастыре, где теперь семинария, был центр Виленского братства. На него-то латиняне и униаты направили с особенною ревностью свои удары. В 1608 г. они решились уничтожить этот центр, взяли Троицкий монастырь на унию. Весь город встревожился по этому поводу. Наполнилась народом монастырская ограда. Православные не позволили себе оскорбить чиновника, передававшего монастырь униатам; но об этом деле сейчас же заговорили их верные покровители на сейме и подготовили суд над униатами. Обрадованные таким оборотом дела, Виленские православные открыто праздновали успех православия, совершали процессии, собирались торжественно изгнать из своего братского центра ненавистного им униатского архимандрита Рутского. Но торжество это было не продолжительно. С большими военными силами прибыл в Вильну (1609 г.) сам король Сигизмунд, направлявшийся тогда в Россию, чтобы завоевать ее. Православные обвинены были в мятеже, в оскорблении величества, многие из них подверглись суду. Большая часть церквей обращена в унию. Православные мещане задавлены были жестоко. Не лучше было положение и протестантских мещан. Решительное поражение нанесено им при следующем обстоятельстве. Кто-то выстрелил в один латинский костел. Разошлась молва, что это сделал протестант. Иезуиты, вместе с своими школьниками, двинулись на протестантскую кирху, разрушили ее, рассыпались по городу, оскорбляя и поражая всякого иноверца. Еще хуже было положение мещан как православных, так и протестантов в провинциальных городах. Их исключали из цехов, запрещали заниматься торговлей, даже жить в городе. Где было русское братское училище, там редко, когда ученики возвращались из училища домой с неповрежденными лицами. На них нападали и били иезуитские школьники, которые не давали житья и никакому иноверцу, так что иноверцы даже объезжали обыкновенно на далекое расстояние иезуитские школы. Смутные времена в России, постоянные переходы поляков через западную Россию по пути в Москву, давали огромную силу всему польскому и латинскому и страшно давили все русское, православное. Везде стало изнемогать и падать и западно-русское мещанство, и тем тяжелее и безотраднее было положение его и всех православных, что с самого начала унии было только два православных архиерея— оба в Галицкой области, а с 1606 г. один, наконец с 1613 г. ни одного. Вот описание положения русских людей из прошения к польскому сейму в 1623 г. от имени всех русских западной России: „В Белоруссии, в Орше и Могилеве владыка полоцкий (Иосафат Кунцевич) запечатал церкви и уже пять лет держит их так. В Полоцке и Витебске мы не можем иметь для богослужения ни церкви, ни дома. Мещане тамошние в воскресные и праздничные дни, чтобы не оставаться без богослужения, выходят за город в поле и совершают его, да и то без священника, потому что не дозволено иметь священника ни в городе, ни вблизи города. Бедный народ, не желая оставить веры, в которой родился, и предаться другой, возит детей для крещения дальше, чем за десять миль (около ста верст), при чем многие дети умирают без крещения от дальности и неудобности пути. Точно также далеко должны ездить вступающие в брак. Много уже есть таких, что во всю жизнь не могли сподобиться ни исповеди, ни причастия и отходят на тот свет без христианского напутствия. Но что всего хуже, что составляет варварство и зверство выше вероятия, в том же белорусском Полоцке, тот же отступник владыка полоцкий (Кунцевич), чтобы досадить тамошним мещанам, приказал вырыть недавно похороненные подле церкви христианские тела умерших и бросить на съедение собакам, как какую падаль. О нечестие! О невыносимая неволя! И подобные беззакония, и притеснения, подобную неволю, хуже турецкой неволи, терпим по всем воеводствам и поветам мы, народ русский, не сделавший ничего дурного ни против его величества, ни против отечества. Двадцать восемь уже лет терпим мы эти гонения. Двадцать восемь лет, каждый сейм говорим об них, плачем, умоляем о милосердии, справедливости и не можем получить их... Ничто не причиняет так скоро ослабления и падения государств, говорил король Баторий, как насилие, преследование веры. Дай Бог, чтобы далеко было от нас исполнение этого королевского проведения “! Ниже мы увидим, что это предсказание было высказано тогда же польскому правительству уже как прямая угроза и что оно начало исполняться при содействии малороссийских казаков, которые более и более выступали, как выразители народных сил и народных стремлений западной России.
Считаем необходимым изложить в кратком виде историю образования козачества, прежде чем станем излагать его дела на защиту родины от польской и латинской гибели.
Козачество развивалось не в одной западной России. Козачество формировалось и в восточной России на Дону, на Урале, в Сибири. У южных славян мы также видим общины, совершенно похожие на наше козачество. Так, вся Черногория справедливо может быть названа козачеством. Еще недавно в Сербии и Болгарии, на границах с Турцией, тоже бывали козацкие группы, известные под именем ускоков. Эти одинаковые явления в разных местах дают возможность определить общие причины, вызывавшие казачество, и главные его начала. Козачество везде являлось для защиты родины и для борьбы с азиатским миром крайними мерами, когда обыкновенные, государственные средства оказывались недостаточными. Те же самые обстоятельства вызвали и приднепровское козачество. Вся нынешняя южная Россия была безлюдною, необозримою пустыней, которая еще дальше подвинулась на север со времени татарского нашествия. Азиатские варвары по временам проходили ее до северных краев и опустошали их, уводили народ. Против них нужна была постоянная защита, постоянное охранение пограничных жителей. Можно думать, что такая защита формировалась еще во времена Даниила Галицкого; но особенно сильно стала она образовываться в ХV столетии. В конце ХІV в. татарский мир, как мы уже упоминали, стал распадаться на части. Одна часть его подвинулась на юго-запад от Волги и упрочила свое средоточие в Крыму, т. е. она придвинулась к западной России и стала чаще и чаще беспокоить ее. В это-то особенно время стало образовываться приднепровское козачество. Сильное в малороссийском племени общинное устройство давало возможность легко и скоро составлять самобытные, независимые военные общины, которые выступали против неприятеля. Этому помогала также малочисленность в Малороссии людей высшего сословия, для которого жизнь была здесь очень неудобна. Не многие, жившие здесь дворянские роды, поневоле сближались с народом, проникались его стремлениями, и становились во главе козацких отрядов в качестве их гетманов. Такими гетманами одновременно бывали в разных местах Малороссии: Вишневецкие, Корецкие, Конецпольские, Рожинские. В XVI столетии, когда крымское царство очень усилилось, все козацкие группы стали сливаться и народные начала получили решительный перевес. Гетманы чаще и чаще являлись по избранию народа и власть их больше и больше обнимала все козачество. Тогда козачество само, независимо предпринимало военные дела. Снаряжались экспедиции, которые громили Крым, заходили на азиатские берега Турции, осмеливались появляться даже в окрестностях Константинополя. Смелая борьба козачества с азиатским миром отвечала вполне, народным требованиям западной России, но она чаще и чаще противоречила государственным интересам Польши. Днепровские козаки считались поддатыми польского государства. Их дела в Крыму и в Турции не раз грозили накликать на Польшу татарско - турецкую войну. Польское правительство должно было принимать меры к обузданию воинственности козаков, требовать, чтобы они без его ведома не предпринимали военных экспедиций в Крым и в Турцию. Стеснения эти сильно парализировали козачество. Они содействовали тому, что козачество мало по малу стало терять из виду главную историческую свою задачу—борьбу с азиатским миром, и готовилось превратиться в ремесленных борцов для всякого дела. Впрочем, важнейшая деморализация козачества шла собственно, с другой стороны. Козачество было непримиримо с польскою теорией шляхетства и хлопства, и раньше или позже должно было обратить на себя внимание поляков и вызвать с их стороны все средства к его подавлению.
Козачество не было хлопством. Козаки постоянно сражались рядом с польским шляхетным войском и часто превосходили его своими подвигами. Но козачество не было и не могло быть признано шляхетством. Козачество постоянно наполнялось из простого западно-русского народа, который тем более возвышал в своих понятиях козачество и тем более стремился к нему, чем более касалась его польская теория хлопства. Польша очутилась в необходимости — как ни будь определить положение козачества, поставить его в границы, приладить к своей теории шляхетства и хлопства. Поляки еще при Батории поняли явную опасность для Польши от козачества и постарались наложить на него польскую организацию, которая, под благовидным предлогом поражала козачество в самых коренных его началах. Они стали давать козакам право избирать гетманов, но утверждать их должен был король. Затем, они назначали козакам определенное жалованье, но для этого число козаков должно быть приведено в известность и должно быть в определенном числе (6 т.). Это значило, что козаками будут управлять лица, более или менее отвечающие требованиям правительства, и главное, что затрудняется доступ в козачество хлопству. Козачество отрывалось от народа и как бы приближалось к шляхетству. Козаки сначала не поняли последствий этой ловкой, но пагубной меры. Ближайшим последствием её была новая деморализация козачества. Составлялись особые, независимые группы козаков, и действовали каждая по-своему. Начала, цели козачества спутывались больше и больше.
1) О церковных делах после Брестского собора говорится в моем сочинении: Литовская церковная уния, т. второй, изд. 1862 г. и во второй половине десятого тома истории русской церкви митрополита Макария, изд. 1881 г. О козачестве—сочинение Н. И. Костомарова, изд. исправленное и дополненное, 1870 г., —Богдан Хмельницкий, три тома. В первой главе первого тома этого сочинения есть краткая история возникновения козачества.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение