Предыдущее Чтение - Следующее Чтение
Все главы книги
ЧТЕНИЕ XII.
Организация козачества в 1590 г. Её последствия в связи с церковною унией. Вопрос козацкий отсрочивается волнениями шляхты в Польше и самозванческими смутами в России. Крайняя порча начал козачества во время этих смут. Пробуждение народного сознания в козаках. Конашевич Сагайдачный. Поворот в политических стремлениях Козаков. Хотинская битва. Бедствия западно-русского народа. Кунцевич—выразитель латино-польского фанатизма; его смерть. Народный призыв Козаков. Гонение православных. Лишение козаков всех прав. Их волнения и поражения. Смерть Сигизмунда III. Расположенность Владислава ІV к козакам. Противодействия поляков и новые меры против Козаков в 1635 г. Новые бунты. Меры сейма 1637 г. Крайне бедственное положение Малороссии. Появление Хмельницкого 1).
ервым последствием спутанности козацких начал, о которых мы говорили в прошедший раз, было то, что они чаще и чаще стали превращаться просто в кулачных борцов, ремесленников борьбы и нападать без разбору на своих и на чужих. Документы XVI столетия наполнены жалобами на их беспрерывные разбойничьи нападения, грабежи и убийства. Польское правительство решилось принять новые меры против этого зла, но приняло такие меры, которые не могли не увеличить его. В 1590 г. оно постановило: поставить Козаков в зависимость от польского главнокомандующего, коронного гетмана, без воли которого они не должны ничего предпринимать; исключить в хлопство всех не реестровых Козаков, но и реестровых обложить данью в пользу панов.
Это значило уничтожить историческую задачу козаков, —борьбу с азиатами, порвать их связь с народом и, что составляло самую тяжелую новость, взять их из непосредственной власти короля, утверждавшего прежде свободно избранного гетмана, и подчинить их, в лице польского гетмана, польской шляхте.
Эти тяжёлые и необдуманные меры повели к следующим последствиям. Не желавшие выйти из козачества и многие из реестровых козаков нашли себе такой выход из тяжёлого положения, который расширялся по мере новых стеснений и поставил вскоре Польшу на край гибели.
Давно уже (в том же, однако XVI ст.) из украинского козачества стала выделяться особая группа и утвердилась на Днепре, за порогами его, в так называемой Сечи. Тут образовалась особая община людей, посвящавших себя добровольно исключительной борьбе с азиатским миром, или порвавших все связи с польским государством и искавших себе здесь спасения. Они образовали новую отрасль украинского козачества, так называемую Запорожскую Сечь. Сюда-то устремились все козаки, которые не могли вынести нового порядка, установленного в 1590 г., и особенно все не желавшие быть хлопами. Они свободно, независимо избирали гетманов, составляли отряды для нападения на татар, турок, а также и для нападения на поляков. В девяностых годах XVI столетия давали полякам знать о Сечи вожди: Косинский, Лобода, Наливайко, которые выступили теперь еще с новым знаменем, не только с знаменем гражданской русской независимости, но и с знаменем независимости религиозной против ново возникшей теперь унии. Поляки встревожились и стали жестоко расправляться с новыми козацкими силами. Вопрос козацкий готовился приблизиться к разрешению, но его отсрочили посторонние обстоятельства, отвлекшие внимание поляков в другие стороны.
В девяностых же годах XVI столетия начались известные уже нам волнения шляхты против Сигизмунда III, волнения, которые продолжались и в начале XVII столетия. Затем начались в России самозванческие смуты, которые, как известно, заняли поляков еще больше. Поляки теперь мало обращали внимания на своеволия козаков, напротив готовы были терпеть их, только бы козаки шли вместе с ними в Россию.
Многие козаки имели бестактность увлечься общим потоком и обнаружить крайнее извращение своих исторических задач. Они вместе с поляками пошли в восточную Россию, вместе с ними разрушали её государственность и вместе с ними терзали русский народ. К чести, однако западно-русского народа, явились в этой стране люди, которые показали истинное понимание дел, именно, понимание того, что в восточной и западной России народ один, что этим половинам одного и того же народа не следует враждовать, а нужно думать об общем их враге—Польше, поляках. Такое народное понимание дел вышло из лучшего тогда по чистоте сил пункта братской деятельности, из Вильны. Когда Сигизмунд III шел к Смоленску в 1609 году, подвергая на пути православных преследованию за противодействие унии, то Виленские мещане-братчики послали в Смоленск предостережение, чтобы русские знали, чего ожидать от польского короля, который хочет властвовать и в восточной России; а когда Сигизмунд подошел к Смоленску и требовал сдачи, то поляки увидели на стенах крепости и некоторых мещан западно-русских. Под влиянием этих-то известий и этих людей, жители Смоленска объявили полякам, что скорее сами зарежут своих жен и детей и все погибнут, чем сдадутся полякам. Мало по малу и козаки стали проникаться теми же светлыми взглядами, которые высказаны лучшими западнорусскими людьми. Опустошая Россию вместе с поляками, терзая вместе с ними русских, козаки невольно приходили к сознанию, что опустошают и терзают родное. Народное единство сказывалось невольно и заговаривало о себе среди самых страшных неистовств. Но козаки вместе с тем приходили и к другому убеждению, которое должно было коренным образом изменить их политическое направление. Они видели, что родное русское, православное страдает и на востоке, и на западе России от одного и того же врага: латинской Польши, от поляков-латинян.
Оба эти убеждения ясно сказались и решительно изменили политику козаков, как только Московское государство начало оправляться от самозванческих смут. Двигателем этого нового направления козаков был замечательный человек своего времени, до сих пор не оцененный в истории Малороссии, Конашевич Сагайдачный, свободно избранный козацкий гетман, управлявший обеими частями козачества: украинскою и запорожскою, и имевший такое значение, что поляки не осмеливались не признавать его гетманства.
Когда в 1618—19 г. Владислав, сын Сигизмунда, после неудачного похода в Россию принуждён был заключить с нею мир, то козаки, бывшие тоже в этом походе, заключили особую мировую или, лучше сказать, дружбу с русскими восточной России. Мало того, они торжественно сознались в своем грехе, что воевали против русских, и приняли разрешение от этого греха от бывшего тогда в России Иерусалимского патриарха Феофана. Под влиянием этого нового направления и под руководством Конашевича Сагайдачного, козаки стали ближе и ближе становиться к чисто-народным интересам западной России, яснее и яснее определять свои отношения к Польше. При их содействии и под их охраною в 1620 году, восстановлена в западно-русской церкви тем же патриархом Феофаном высшая иерархия, без которой народ изнемогал в борьбе за веру, и которая сильно подняла его не только религиозный, но и народный дух. Вместе с тем в политике козацкой произошел следующий переворот. Уяснив себе, что Россия им родная страна, а Польша враг, они решительно изменили свои старые исторические отношения к азиатскому миру, к татарам и туркам. Те и другие представлялись им теперь друзьями в сравнении с Польшей. По свидетельству польских писателей, козаки вступали теперь в дружеские отношения к тем и другим на погибель Польши. Явился союзник козакам и на противоположной стороне по отношению к Крыму и Турции, шведский король Густав Адольф, с которым враждовал польский король Сигизмунд III, и как с соперником по делам шведского государства, и как с главою протестантов. Козаки имели дружеские сношения и с этим врагом Польши. Против Польши теперь легко мог образоваться союз Швеции, России и Турции (Россия тогда тоже готовилась завоевать Польшу), и в этом союзе западно-русские козаки могли занять первую роль, от которой зависело бы быть или не быть Польше... Этот страшный кризис приблизился к Польше в 1621 г. и разрешение его действительно зависело от козаков.
Против Польши выступил один из указанных врагов, самый страшный и сильный тогда, турецкий султан Осман II, при котором Турция имела огромное могущество. Польша собрала свои силы, но главная её надежда в этой борьбе была на западно-русский народ, на козаков. Русские западной России очень хорошо понимали, что судьба Польши теперь в их руках и решились прямо высказать ей это, как бы в последний раз вразумляя ее добрым словом.
Когда в 1620 г. на сейме обсуждалась предстоявшая война с турками, то посол волынской земли Лаврентий Древинский говорил между прочим: „В таковом нашем против главного врага святого креста предприятии смело могу сказать, что ваше королевское величество едва-ли не большую часть ратников потребуете от народа греко-российского исповедания, — того народа, который, если еще не удовлетворен требудет в своих нуждах и прошениях, то как может в защиту вашей державы преградою грудь свою представить? Как может усилие свое употребить к доставлению вечного мира, внутреннего в доме своем покоя не имея? С какою искренностью, мужеством, ревностью начнет угашать своею кровию горящие стены своего отечества, внутреннего пламени пылающих домашних стен, угашаемого не видя? Кто ж, о Боже живый! явственно сего не видит, сколь великие притеснения и несносные огорчения сей древний российский народ в рассуждении благочестия своего претерпевает? ... И так, заключает Древинский, милосердия ради Божия, именем всея братии нашей всенижайше прошу ваше королевское величество сжалиться в обиде не нашей, но Божией... В противном случае (что да отвратит Бог), если совершенное успокоение на сейме и уврачевание толь тяжких язв не последует, то принужденных себя увидим с пророком возопить: суди мя Боже, и рассуди прю мою! “Сагайдачный, как бы в подтверждение слов Древинского, с своей стороны, объявил полякам, что козаки не иначе примут участие в турецкой войне, как если польское правительство признает новопоставленную православную иерархию и остановит гонения западно-русского народа. Король дал на это согласие, по всему видно, устное. Козаки стали рядом с поляками. Польша при содействии их одержала знаменитую победу над турками в 1621 году под Хотином, так называемую Хотинскую победу.
Поляки жестоко отплатили за эту помощь. Они вспомнили теперь всю опасность, какой грозили им козаки, и обратили все свои силы на то, чтобы сдавить их. Начали они дело, впрочем, не прямо с козаков, а вообще с русского парода. Посыпались на него с их стороны укоры в измене отечеству, в готовности предаться туркам. Укоры и преследования обрушились больше всего на главный тогда центр православия, на Виленское братство. Православных преследовали в судах, на улице, в домах; запрещали иметь с ними какие-бы то ни было сношения, даже говорить с ними; в братский монастырь св. Духа— новое средоточие виленского братства после отнятия у него Троицкого монастыря—бросали камни из пращей и головешки. Было это в самую страстную седмицу. Преследования эти были до крайности жестоки и невыносимы. „Вы, как огонь пожирающий, накинулись на нас, говорили потом православные латинянам; вы повернули нам всю душу и переполнили ее горечью. Мы думали, что наступает последний день мира и страшный суд “.
Особенно видным и неутомимым представителем латино-польского фанатизма был в то время Полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич, неистовствовавший в Белоруссии. Жестокости его вывели из терпения русских, и они его убили в Витебске в 1623 г.
На разбирательстве этого злодеяния обнаружилось одно явление, которое быстро потом развилось и потрясло все основы польского государства. Жители Витебска, замышляя убить Кунцевича, вошли в тайные сношения с козаками и условились, чтобы, как только будет убит Кунцевич, козаки подняли восстание и вступили в Белоруссию. В белорусской стране, бедной населением, разбросанным на огромном пространстве, заговор этот не удался. Козаки не успели двинуться, правосудие поразило виновных в убийстве. Но мысль о призыве козаков к защите народного дела упала на жизненную почву, и тем быстрее созревала, что это дело выпало из рук аристократии и подвергалось теперь той же участи в изнеможенных, дрожащих руках мещанства.
Событие витебское, в котором были замешаны и козаки, повело к очень важным последствиям. Латиняне-поляки и папа призывали всех к преследованию русских. Польское правительство нашло теперь удобный случай употребить решительные меры против козаков. Оно лишило их всех прав и снова подчинило управлению коронного гетмана. Козаки стали сильно волноваться. Запорожская Сечь выставляла, одного за другим, вождей, как например, Тараса, Павлюка, которые сокрушали польскую власть на Украйне и жестоко расправлялись с панами, жидами и ксендзами. Польша посылала против войска. Завязывалась упорная борьба. Успех чаще всего бывал на стороне поляков, тогда еще очень воинственных. Но Польша не могла окончательно расправиться с козаками. Ее отвлекала шведская война в 1626—9 г. Борьба возобновилась с большей решительностью в 1631—2 г., между тем же Павлюком и гетманом Конецпольским. Но опять неожиданное событие отсрочило ее. В 1632 г. умер Сигизмунд III, старый иезуит-греховодник, 45 лет томивший русский народ западной России. Поляки занялись избранием нового короля, козаки лелеяли надежды на лучшее будущее. Избран был на польский престол сын Сигизмунда, Владислав, под именем ІѴ-го.
Владислав имел много времени и случаев присмотреться к началам правления отца и оценить их. Он видел непомерное господство крайней латинской, иезуитской партии и получил к ней сильное нерасположение, тем более, что она вносила в литовско-польское государство иноземное влияние, разрушавшее все древние основы жизни, польской и западно-русской. Владислав задумал ослабить латинскую, иезуитскую партию и опереться на туземные силы польские и западно-русские. Но в Польше он увидел на этом пути самые грустные и неодолимые препятствия. Вместе с латинским, иезуитским господством, в Польше развилось необычайное своеволие, разнузданность шляхты, которая с поразительной ненасытностью благами свободы и еще с более поразительным неразумием старалась, как можно более, ограничить власть и средства короля. Для молодого, даровитого и воинственного Владислава такое положение было невыносимо. Он задумал усилить свою власть. Твердую опору для подобного дела он видел в западно-русском народе. Исторические обстоятельства поставили его в необходимость узнать ближе русский народ. До его слуха с самой ранней юности доходили вопли этого народа, страдавшего от неистовых преследований за веру и народность. Он был избран на московский престол и лишился его, благодаря тому же фанатическому отношению Польши к русскому народу. Он не мог не вникнуть в положение, в свойства этого народа, понять, что русский народ имеет на своей стороне правоту дела, и что особенно было важно для Владислава, что этот народ, не смотря на все разрушительные влияния Польши, твердо хранит в себе начала монархизма, следовательно, может служить для Владислава самой надежной опорой в его борьбе с шляхтой за права власти. Представители западно-русского народа—козаки выступили тут перед Владиславом сами собою на первый план. Козаки знакомы были с образом мыслей Владислава. Еще на избирательный сейм они послали своих депутатов и потребовали не только восстановления своих прав, но—неслыханное до тех пор требование, требовали, чтобы их допустили к избранию короля т. е. желали стать рядом с польской шляхтой. Владислав, не сомневавшийся в своем избрании, смело поддерживал желания русских, ласкал козаков. Для православных вообще по делам веры он действительно и сделал много—добился значительных льгот. Признано законным существование Киевской православной митрополии, на кафедру которой тогда же возведен был знаменитый Петр Могила, основатель Киевской академии; дано право быть еще четырем православным епархиям: Львовской, Перемышльской, Луцкой и на место Полоцкой учреждена епархия Могилевская; возвращены также православным некоторые монастыри и приходские церкви, и всем гражданам государства вменено в обязанность жить в мире и из-за различия по вере не нарушать прав друг друга; дозволен даже свободный переход как из православия в унию, так и из унии в православие. Не смотря на протесты против этих прав со стороны униатского, латинского духовенства и папы, король утвердил их. Но для козаков Владислав не мог сделать ничего. Поляки поняли еще яснее, чем прежде, опасность от козачества и накинулись на него с большим еще озлоблением. Депутаты козацкие устранены были от избрания короля, и на счет их прав даны самые сомнительные обещания. Действительный взгляд поляков и действительные их намерения по отношению к козакам обнаружились на ближайшем сейме в 1635 г. Постановлено вновь и как можно строже подчинить козаков гетману коронному. Но так как это значило усилить Запорожскую Сечь и вызвать на себя оттуда новую силу, то решились употребить новую меру против этого несокрушимого гнезда козаков. Постановили построить подле Сечи (немного выше) крепость Кодак. Крепость эта должна была нанести смертельный удар запорожскому козачеству и всему западно-русскому делу. Она запирала козаков в Сечи, удерживала их экспедиции к стороне Польши, в Крым, в Турцию, словом, держала Сечь в осадном положении во всякое время. Само собой разумеется, козаки смотрели на эту крепость с самыми враждебными чувствами и немедленно же стали бунтоваться и громить ее. Но теперь было неблагоприятное время для козаков. Польша, спокойная от внешних врагов и оживленная избранием нового короля, могла двинуть против них большие и бодрые силы. Силы эти действительно двинулись, козаки жестоко поражены были гетманом Потоцким в самой Сечи. Успех этот вызвал новую и еще более тяжелую меру против козаков. По определению сейма 1637 г., они подчинены новой власти—сеймовым комиссарам. Мера эта имела следующий смысл. Когда козаки сами избирали себе гетмана, они зависели прямо от короля, а Польши как бы не знали. Подчинение их коронному (польскому) гетману означало ослабление над ними королевской власти и усиление польской шляхетской, от которой значительно зависел гетман коронный. Теперь же, подчиняя козаков уже не гетману, а сеймовым комиссарам, польская шляхта решительно забирала козаков в свои руки.
Взрывы отчаянных восстаний, особенно под начальством независимо избранного гетмана Остраницы, были ответом козаков на эти новые распоряжения. Но сила польская и теперь брала верх. Особенно сильный удар нанес теперь козакам свой человек, предавшийся полякам, князь Иеремия Вишневецкий, о котором народное предание потом гласило, что ему за это нет места на том свете. Вишневецкий жестоко разорил самое гнездо козачества, —Сечь Запорожскую.
После этого, перед поляками была открыта и становилась безопасною вся Малороссия. Целые толпы панов и ксендзов устремились сюда и забирали все, что принадлежало даже реестровым козакам. Этим путем явились огромнейшие имения Вишневецких, Потоцких, Конецпольских, Калиновских. Вместе с лишением земли, все козаки обращались в хлопство и подвергались неистовому угнетению. Поляки руководствовались явно мыслью истребить совершенно козачество. Они задумали даже задержать увеличение малороссийского населения. С этою целью они наложили особую плату за браки и особую поголовную плату за каждого новорождённого мужеского пола. Наконец, безразсуднейшее глумление: чтобы извлекать выгоды из всего и во всем давать чувствовать народу свое фанатическое господство над ним, они отдавали в аренду жидам православные церкви.
Под тяжестью всех этих мер, казалось, истощились все лучшие силы западной России, вся её надежда на козачество. Но поляки ошиблись в своих расчётах. Малороссийская земля и малороссийские матери были более плодородны, чем думали поляки. Незаметно, как бы случайно, встал один человек малороссийский, который вдруг поднял погибавшее народное дело западной России и всколебал самые основы польского государства. Это был Богдан Хмельницкий, сотник и потом писарь козацкий. Хмельницкий принадлежал к реестровым козакам и владел имением Суботово. Шляхтич Чаплинский, следуя примеру других панов, отнял у Хмельницкого Суботово, мало того—похитил его жену и потом публично высек его малолетнего сына. Хмельницкий в 1647 г. поехал в Варшаву и на сейме жаловался на Чаплинского. Поляки смеялись над жалобой Хмельницкого на похищение жены, и утешали тем, что много есть красавиц на свете, Хмельницкий может выбрать другую жену; что же касается до имения, то и в этом случае объявили, что удовлетворения не может быть. Хмельницкий отправился с жалобой к королю, с которым давно уже был знаком лично. Владислав принял живое участие в положении Хмельницкого, но должен был объявить, что сам ничего не в состоянии сделать; при этом он прибавил то, что говорил еще при избрании своем казацким депутатам, что они имеют сабли, им остается самим добиться своих прав. Эту мысль король даже высказал письменно, писал в этом смысле к козацкому полковнику Барабашу. Хмельницкий поехал назад и по пути делился с своими родичами своим горем и советом короля. Мысли Хмельницкого быстро облетали области и поднимали дух народа. Поляки обратили внимание на пропаганду Хмельницкого, поймали его и доставили к гетману Потоцкому. Народный вождь очутился на краю гибели. Но недаром он был выдвигаем тяжелою жизнью. Не даром был знаком с иезуитским образованием. Он разыграл перед Потоцким такую невинность, так искренно проливал слезы, что гетман поверил его невинности и даровал ему жизнь. Хмельницкий полетел в Сечь, открыл свою душу остаткам вольного козачества, призвал к спасению родины; но так как силы козацкие были слабы, то Хмельницкий понесся в Крым, чтобы призвать на помощь исторических врагов западной России, татар. Призыв Хмельницкого между тем облетал западную Россию; в Сечь стремились отовсюду козаки; Малороссия подымалась на смертельную борьбу с Польшей.
1) 0 козаках за это время: акты и объяснение их изданы в 1 т. 3-й части Архива юго-западной России, издаваемого киевск. комиссией, напеч. 1863 г. О Конашевиче Сагайдачном, см. во 2 томе моего исследования об унии. Я там излагаю дело на основании тогдашних полемических сочинений, в особенности на основании драгоценного сочинения — Weryficatia niewinności (1621 г.). О восстановлении прав православной церкви в 1632—3 г. см. недавно вышедшее (1883 г.) богатое по разработке предмета сочинение С. Т. Голубева—Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники.
Предыдущее Чтение - Следующее Чтение