Глава II. Предвестница Полтавы - виктория при Калише
2.1. «Светлейший Римского и Российского государства князь»
2.2. «Счастливая баталия»
2.3. Виват! Виват! Виват, преславная виктория!
2.1. «Светлейший Римского и Российского государства князь»
В Польше русские были такой же опорой для польских и саксонских союзников, как шведы для станиславцев. Русское командование, как и шведское, свободно перемещало свои войска по польской территории, уже не считая Польшу и Саксонию равноценными партнерами. После завоевания Ингрии, Дерпта и Нарвы Пётр был готов пойти на мир, однако «свейская гордость и упёрливость» препятствовала этому: шведы, считая себя непобедимыми в полевых боях, требовали возврата всего завоёванного и компенсации в 4 млн. ефимков за военные убытки.
Упустив весной 1706 г. Русскую армию, Карл XII выдавил отряды казаков из-под Минска и задержался у Пинска.
Очередное кровавое поражение отряду солдат, драгун и стрельцов воеводы С.П.Неплюева и казакам Д.П.Апостола, нанёс 19(20) апреля 1706 г. полковник К.Г.Кройц у Клёцка, в 45 км к востоку от Барановичей. Неподалёку в Ляховичах 1 000 кавалеристов Кройца окружили казаков. Как писал Карл XII Реншёльду, чтобы вызволить их, Неплюев подошёл к Клёцку с тремя пехотными, четырьмя конными полками и полком драгун (всего 6 000 чел.). Кройц не блистал талантами, но был хорошим боевым офицером. По оценке короля он совершил подвиг, после которого стал генерал-майором. Оставив у Ляховичей часть своих сил, он у Клёцка разгромил противника, который при бегстве срывал мундиры, амуницию, бросив ружья, 4 пушки, 16 знамён, штандартов и 4 пары литавр.1 Всех раненых и притворившихся мертвыми шведы прикончили.
С марта 1706 г. по русской и «литовской» земле от Смоленска до Пскова валился лес полосами шириной в 300 шагов. Опасаясь за Киев, усиливали его гарнизон и Печерскую крепость. На 21 июля 1706 г. урядников и солдат (вместе с больными) там было до 30 тысяч.
Среди высшего командования Русской армии (A.C. Шеин, Ф.А. Головин, Б.П. Шереметев, Ф.М. Апраксин, И.И. Бутурлин, кн. В.В. Долгоруков, кн. А.И. Репнин) только кн. М.М. Голицын и А.Д. Меншиков встали вровень с запросами нового XVIII века.
В 1706 г. Меншиков доказал, что и в поле русские могут одерживать победы. Известно, что битву при Лесной 28 сентября 1708 г. Пётр I назвал «матерью Полтавской баталии». Виктория светлейшего князя у Калиша может претендовать на «дедовскую степень» родства с Полтавской.
Фантастической карьерой лучший гвардеец Преображенского полка был обязан прежде всего своему таланту. Не зря на его гербе красовался девиз: «Доблесть ведёт, счастье сопутствует». «Господин мой товарищ» - так именовал Петр I своего главного сподвижника, который вместе с ним строил корабли, верфи, города, крепости, заводы и «всё государство правил» (Б.И. Куракин). «Полудержавный властелин» был таким же реформатором и генератором идей, как и сам Петр Великий. Его приказы, как и царские, подлежали безукоснительному исполнению. Второй человек царства имел карт-бланш с подписью государя и право менять его распоряжения, если это было целесообразно. При царе князь был только «слуга», но с другими людьми он обращался как Петр I: был самоволен, скор и крут на расправу. Этим князь обрёл много врагов, охотно распространявших ложь о его неграмотности и безродности. Эта легенда ныне убедительно развенчана. Меншиков имел большую библиотеку и умел читать не только чертежи и планы городов, крепостей, но письма и книги. Князь бегло говорил на голландском и «солдатско-немецком» языке. «А.Д.Меншиков был грамотен - умел читать и писать; он обладал познаниями в математике, готовил и изучал чертежи, в том числе архитектурные; был специалистом в области судостроения и мореплавания и вообще был образованным человеком... Очень вероятно, что А.Д.Меншиков - потомок древнего чешско-польско-литовского рода, восходящего к временам Рюрика (IX в.), или несколько более поздним (XI в.)».2
Лондонское королевское общество вполне резонно за заслуги в преобразовании России приняло русского самородка в свои члены. Меншиков, как и государь, обладал даром вдохновлять воинов. Позже царь разрешил ему издавать указы с использованием титула, близкого к царскому: «Мы, Александр Меншиков, светлейший Римского и Российского государства князь и герцог Ижорский, наследный господин Аранибурха, и иных Его Царского Величества Всероссийского верховный действительный тайный советник, и над войски командующий генерал-фельдмаршал и генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской и многих провинций Его Императорского Величества, кавалер Святого апостола Андрея и Слона, Белого и Черного Орлов, от флота Российского шатбенахт и прочая и прочая». Герои сражений награждались как золотыми финифтяными портретами царя, так и такими же портретами Меншикова. Семейные торжества Меншикова отмечались как государственные - на них съезжались послы и посланники3. В некотором отношении Меншиков превосходил даже своего гениального патрона: он был лишен взрывных эмоций и спадов настроения, которые случались у царя.
За его плечами были военные маневры в Кожухове в 1694, Азовские походы 1695-1696 гг. и служба в гвардейском Преображенском полку (с 1691 г.). В мае 1698 г. «дворянин А.Д. Меншиков» возглавлял большую часть Великого посольства царя в Вену. Свою отвагу Меншиков доказал в кровавых осадах и штурмах Орешка, Ниеншанца, Нарвы и в абордажном бою против двух шведских кораблей в устье Невы в 1703 г., за что он получил орден св. Андрея Первозванного. После кампании 1704 г. он стал - поручиком гвардии и генерал-губернатором Ижорской земли (Ингерманландии) и Карелии. Тогда же царь запросил для своего любимца титул князя «Римской империи» у императора и позволил ему обзавестись собственной гвардейской бригадой - Ингерманландским пехотным и кавалерийским полком из дворянских недорослей, а также личным «шквадроном» из 330 драгун. На красных знамёнах конного полка Меншикова пылала основная эмблема князя - золотое сердце с короной над ним, окружённое двумя победными пальмовыми ветвями.
Любовь к коням князь унаследовал от отца, служившего в царских «потешных» конюхах и сам стал заядлым кавалеристом и коннозаводчиком.4 Естественно, что в «Свейской войне» умевший и хотевший делать всё, «светлейший» прославился, прежде всего, как лихой кавалерийский командир. Правда, «Данилыч» не имел ни времени, ни возможности на одиночное обучение всадников или конных масс атакам на разных аллюрах в манежах и на пересеченной местности, как это делали позже блестящие прусские генералы Ф.В. фон Зейдлиц или Х.И. Циттен. Но, начав с круглого нуля «марсово дело», он ухитрялся бить шведских генералов, окончивших европейские университеты. Не на маневрах, а в битвах князь учил драгун прикрывать отходящих, преследовать врага и взаимодействовать с пехотой и артиллерией. Признавая разницу эпох, Меншикова можно поставить в ряд с наполеоновским маршалом И. Мюратом (1767-1815). Обладая такой же «наглой отвагой», он превосходил последнего сметкой и панорамным взглядом на военные и государственные дела.
За два десятка лет (1695-1714) проведённых на полях битв, Меншиков вместе с царём заложил основы регулярной пехоты и драгунской конницы, идеально приспособленной для просторов России, боёв в конном и пешем строю и для малой войны.
С неограниченными полномочиями Меншиков мог делать больше, чем все кавалерийские генералы русской истории, начиная от К.Э. Ренне (1665-1716) и РХ. Боура (1667-1717) до М.И. Платова (1751-1818) и Ф.П. Уварова (1773-1824).
К 1705-1706 г. полководческое мастерство статного, ростом в 195 см, 33-летнего красавца-генерала развернулось в полную силу. 23 ноября 1705 г., в день св. князя Александра Невского, Меншиков заслуженно получил чин генерала от кавалерии и был награждён только что учреждённым Августом II орденом «Белого орла», имениями в Полонном и Орше, а также почётным шефством над саксонским полком Я.Г. Флеминга.5 21 января 1706 г. император Иосиф I подписал (но не отослал) диплом на титул князя Священной Римской империи.
Из песни слова не выкинешь - у выскочившего на вершину царства «римского князя» неуёмно раздулось честолюбие. По указу «Данилыча» его имя поминалось на молитвах в православных и лютеранских церквах Ингерманландии. Волевой и крутой как царь, «прегордый голиаф» не только умело подбирал помощников, но в бараний рог был готов свернуть любого, кто встал бы поперёк реформ. Сверх всего князь был не только «зело лаком» до богатства, но буквально ненасытен - ради денег рисковал даже государственными интересами и своей головой.
Назначив Меншикова генерал-аншефом над всей кавалерией, Петр I поставил его вровень с фельдмаршалом Шереметевым, которому оставлена была российская пехота.
Русская стратегическая разведка была налажена плохо. На случай, если бы неприятель вздумал спуститься водой на Киев, Меншиков распорядился устроить небольшую крепость с пушками при впадении Припяти в Днепр. Для прикрытия смоленского направления князь с драгунами с 22 мая начал напрасный марш через Чернигов и Гомель к Быхову. Возможно на такое решение повлияла шведская дезинформация: ещё в июне резидент при Августе II кн. Василий Лукич Долгоруков из Кракова механически пересылал Меншикову слухи из «ведомостей» то ли о марше
Карла XII прямо на Москву через Быхов и Могилёв, «ища где слабее», то ли через Брест к Кракову против Августа.6 Дальше шмеля, к счастью, идти не пришлось. 22 мая 1706 г., когда Меншиков двинулся на север, Карл XII и Станислав Лещинский начали «Волынский поход» от Пинска к Луцку, заставляя шляхту беспощадными контрибуциями и арестами присягать Станиславу I. «Чёрный шлях» стелился за ними - это горели местечки, сёла и имения тех, кто противился шведам. Страшные опустошения вызвали ненависть и партизанскую борьбу на Волыни. Некоторое количество пленных русских солдат шведами было послано в Чернигов и другие малороссийские города для диверсионных поджогов. Август II, боясь, что попадёт в тиски между Реншёльдом и Карлом XII, бежал из Кракова на север в Литву к Новогрудку.
6 июля в направлении Киева был отправлен поисковый отряд Смоландской кавалерии с валахами, который атаковал русские форпосты на Киевщине и пленил 200 человек.7 Русское командование было почти уверено, что шведы вторгнутся Россию в 1706 г. Для защиты «матери городов русских» в Киев 5 июля прибыл сам царь. Киево-Печерский монастырь с его 219 пушками, 21 мортирой и 6 гаубицами превращался в сильную фортецию, а в городе наготове стояло 26 полков пехоты (26 668 чел). От Пскова до Брянска спешно укреплялась оборонительная линия.
7 (18) июля «шведский геркулес», рискуя обострить отношения с императором Иосифом I, Британией и Нидерландами, решил прикончить «саксонскую гидру» там, где она отращивала головы взамен отсечённых и от Луцка свернул на запад к Саксонии. Уже 26 августа (5 сентября) 1706 г. Карл XII стал грозить жестокими карами тем саксонцам, кто сбежит, скроет или закопает своё добро.
Когда опасность шведского вторжения спала, Пётр I увёл около 20 тыс. войск от Западной Двины для осады Выборга. Из Петербурга туда же было направлено 5 драгунских полков (5 465 чел.). Его любимец в это время, не покладая рук, поднимал боеготовность конного корпуса. Конечно, образцовой выучки и дисциплины быть ещё не могло. Драгуны научились держать линию на конях и в пешем строю, отработали стрельбу из мушкетов и удар во фланг противнику, но с трудом перестраивались из походного в боевой порядок и вряд ли могли как шведы заворачивать, смыкая колено за коленом. Караулы выставлялись «спустя рукава». Снабжённые в достаточной мере мукой, сухарями, гречкой и овсяной крупой, кавалеристы охотились по хатам на кур, гусей, ветчину и горилку. Негодных приходилось отчислять в солдаты. Помня поражение Б.П. Шереметева при Гемауэртгофе 15 июля 1705 г., где конница, в беспорядке бросалась в атаку с криком и гиканьем, генерал сумел вдолбить самое главное - атаковать строем без отрыва от пехоты. С конца июня 1706 г. в Фастове, потом в Полонном, Меншиков пополнял полки гренадёрскими ротами, ревизовал оружие, посещал больных, менял конский состав из конфискованного на Украине 6-тысячного поголовья (в каждом полку более 200 лошадей были негодны), следил за фуражом и, самое главное, делал то, что умел лучше всех - подстёгивал своей энергией (и венгерским токайским) «кураж» командного состава - будущих участников Полтавской победы - Ренне, Боура, Волконского, Пфлюга, горбова, Астафьева и др. Вместе с тем князь, когда брал подряды на поставку обмундирования для драгун, не брезговал «содрать копейку» с подопечных - для одной из партий в 1 000 мундиров он просил шить строевые кафтаны, камзолы и штаны не из плотного английского сукна ценой в 75 копеек аршин, а из самого дешёвого по 40 копеек и красить русскую сермягу - «непотребной краской», сходившей после дождя - берёзовым листом.8
Драгунское вооружение всё ещё оставалось разнопёрым - сабли соседствовали со шпагами, палашами и унтер-офицерскими тесаками, фузеи - с карабинами, а огнестрельное оружие - с копьями. К фузеям полагались багинеты, которые с начала 1700-х гг. постепенно стали заменяться «кривыми багинетами» - штыками. Помимо личного вооружения в полки выдавались полковые регалии - знамёна и барабаны, шанцевый и хозяйственный инструмент - серпы, топоры, мотыги, кирки, заступы, котлы, палатки, слесарные и кузнечные инструменты. На полковые средства приобретались необходимые богослужебные книги и церковная утварь. Для конного строя полагались большие тупоносые ботфорты с раструбами и железными шпорами. За всем следили, слесари, кузнецы, мортирщики, лекари и коновалы. «Строение» каждого полка обходилось дорого - в 18-20 тыс. руб., годовое содержание - 10-15 тыс. руб.9 Впервые введённым и потому действенным новшеством Петра I была мобильная конная артиллерия с прислугой, посаженной на верховых лошадей. Она состояла из 2-3 фунтовых орудий, которых звали «сынами полка». (Только в 1759 г. прусский король Фридрих II по примеру русских лёгких единорогов с конной прислугой завёл конную батарею из десяти 6-фунтовых пушек). Драгуны гренадёрских (с 1703 г.) рот держали по две гранаты в сумах. Меншиков просил также выслать ему 300 драгунских шведских фузей, отобрав их у гвардии и разрешить ему самому раздавать жалованье и брать штрафы с провинившихся офицеров.10
20 июля русская конница отправилась из Фастова на запад. Перед этим князь утвердил наставление «Артикул краткий», который поднял дисциплину и боеспособность. В походе воины должны были ежедневно просить милости Бога и, не медля собираться на молитву и смотры. За попойки провинившимся грозил арест. Запрещалось обсуждать приказы, отставать от рот, спать на караулах, покидать посты, играть в кости, затевать свары и тайные сходки, распевать «скверные песни» и держать блудниц. Командирам предписывалось отдавать приказы «без стыдного ругания и бесчестных слов». При штурмах указывалось щадить женщин и детей, «разве что от генеральства для причины какой иное что приказано будет». Устрашающие наказания должны были предупреждать преступления: прогон сквозь строй предусматривался за воровство (за неоднократное - обрезание носа, ушей или виселица). За матерщину заставлялось просить прощения или гнать сквозь строй. За пьяные убийства - «гвоздить» на 1 час руку к виселице. За поджоги из баловства стогов и гумен, за уличные разбои, за пьянство ввиду врага, изнасилования, ското-и мужеложство - смерть. В бой предписывалось идти с «бодрым сердцем» и биться до последней капли крови.11
Обладая развитой интуицией и как бы предчувствуя падение польского короля, Пётр I убеждал Августа II не ввязываться в крупные сражения, «чинить поиск» конницей, а не пехотой, и за два месяца до отречения того от польской короны обнадёжил, что сам собирается в Польшу. Август II просил дать ему под команду на Волынь 8 драгунских полков, 4 000 калмык и казаков Мазепы. Но Меншиков счёл, что отправлять днепровских казаков на Правобережную Украину, где поляков ненавидели, нецелесообразно: «от многого от них разорения на нас излишнее нарекание и нам как в провианте, так и конских кормах от них обида».12 Для подкрепления духа союзника русские силы преувеличивались: регулярных войск у Меншикова якобы было 20 тыс., нерегулярных 20 тыс., выборных казаков от Мазепы 5 тысяч, донцов и калмыков 5 тысяч, пехоты фельдмаршала Б.П. Шереметева, которая вышла из Киева четырьмя колоннами 19 (30) августа 30 тысяч, в Литву с генерал-майором Чамберсом отправлено 5 тысяч, в Полоцке стоит гарнизон генерал-майора фон Вердена в 8 тысяч.13 Шереметеву было приказано не удаляться далеко от границ, чтобы не быть отрезанным, как случилось с армией в Гродно.
«Головоломный» австрийский план спасения Саксонии не был принят: из Вены предлагали - если русские подавят венгерское восстание Ференца II Ракоци, разгоревшееся в 1703 г., тогда император и его союзники позволят Дании послать против Швеции флот, который вместе с кораблями адмиралтейца Ф.М. Апраксина вынудит Карла XII отказаться от оккупации Саксонии.14
В начале августа 1706 г. польский король встал на путь измены. Веттин давно боялся потери саксонской короны и шведского вторжения в свои наследственные земли. Проведав, что враг повернул в Саксонию, он 5 (16) августа дал полномочия своим двум дипломатам добиться сепаратного мира с Карлом XII даже ценой польского трона. Тогда же саксонский резидент в Киеве фон Арнштедт заявил начальнику Посольской канцелярии Г.И. Головкину, что если саксонское войско не получит русских денег, то будут приняты «иные поступки».15 Тем не менее, криводушный король всё же надеялся, что русский корпус помешает оккупации Саксонии. 20 (31) августа Веттин настаивал на срочном марше самого царя вместе с пехотой к Дубно, конницы к Люблину и передачи ему не менее двух тысяч лошадей, драгун или рекрут. Одновременно он советовал навести мосты через Припять у Чернобыля, Турова, Пинска и Киева на случай отступления. В ответ на аресты шведами семей сандомирян, он просил захватывать семейства видных станиславцев, разорять их усадьбы, а также отдать ему пленных шведов для обмена их на пленных саксонцев.
18 августа царский любимец обвенчался в Киеве с юной и знатной красавицей Дарьей Арсеньевой. Посажёным отцом на свадьбе и распорядителем брачного пира был сам царь, приказавший устроить по случаю торжества фейерверк. Через пять дней вместе с новобрачной генерал отправился в «свадебный марш» вслед за драгунами. (Дарья Михайловна не разлучалась с мужем, умела ездить верхом и проделала с ним весь поход 1706-07 гг.). Конный корпус, который должен был «дать отдух» саксонцам и сандомирянам, насчитывал 8 756 драгун. В каждом из 17 полков было в среднем по 500 драгун. К корпусу присоединили небывало много иррегулярных - 6 тыс. донских казаков и 4 тыс. калмыков, захвативших с собой верблюдов. Длиннокосых ламаистов впервые должны были увидеть поляки. (Польный литовский гетман Г.А. Огинский 1 июня 1706 г. просил на помощь именно калмыков, как наводящих больший страх на противника).
Выбора для стратегического использования конницы в позднее предосеннее время не было - она посылалась для «диверсии», чтобы «Сильный» Август не был потерян для Польши. (Англичане и голландцы, боясь, что «северный огонь» перекинется в «Римскую империю», уговаривали послать русских драгун против рижского губернатора Левенгаупта. Тот, по слухам, из района Ковно, якобы собрался маршировать в Великопольшу для удара в тыл Меншикову. В связи с этим европейские дипломаты советовали не рисковать глубоким рейдом на запад, а прочнее закрепиться в Лифляндии. Шафиров тогда же писал царю, что дипломаты морских держав, боясь, что Карл XII силой принудит Августа II примкнуть к Швеции, занимают антишведскую позицию и надеются, что «диверсия» Меншикова заставит шведского короля оставить земли Империи в покое.
Впервые русские войска уходили так далеко на запад. За шведским королём следовали на почтительном расстоянии. Все военные историки высоко оценивают дисциплину и выносливость каролинцев, однако психическая и физическая закалка русского воина была не меньшей - всего за одно украинское лето была восстановлена боеспособность конного корпуса. После гродненской блокады и бесполезного марша к Гомелю степной путь в девять сотен километров в жару, без палаток, при безлесье и безводье был стойко выдержан, хотя многие из драгун пострадали от солнечного удара. (Этот марш в целом оказался легче, чем 550-километровый Прутский поход в июне-июле 1711 г. от Киева до Прута). Исключением стал бунтарь поручик князь Василий Кропоткин, о котором Меншикову пришлось писать к царю. Он разбойничал, избил ксендза, а в итоге ушёл к шведам. Валашские отряды шведов на Галичине разоряли сёла перед наступающим корпусом.
Хлеб приходилось добывать прямо с полей. В июле полный рацион получали только старослужащие, рекруты шли впроголодь. Традиционно «беззапасные» казаки и калмыки кормились грабежом, «чинили разорение и вырубали жидов», население разбегалось перед ними. Поляков первое нашествие калмыков поразило: те облачались в церковную одежду, пили из костёльной утвари, и, случалось, насиловали женщин в виду войска. Вместе с тем, иррегулярная конница не только охраняла и вела разведку, но и прикрывала плотной «завесой» движение корпуса, препятствуя узнавать его силы. «Шкода» от калмыцких и казацких партий, рассыпавшихся вдоль маршрута, вызвала бурю протеста и поляки грозились расправляться с ними. Русскому командованию пришлось одного из пойманных мародеров четвертовать, двух повесить, а в Сандомире был повешен сам «калмыцкий атаман» вместе с калмыком и казаком.16
Шведское командование близоруко пренебрегло русским наступлением. Для отдыха в беззащитной Саксонии Карл XII забрал с собой всю армию с фельдмаршалом Реншёльдом, рискуя потерей контроля над Польшей. (Первый министр и начальник полевой канцелярии К. Пипер советовал послать в Саксонию Реншёльда, а Карлу XII остаться на месте). Не в середине, а у крайнего пограничья Польши по р. Варте, шведский король оставил сколоченный по «остаточному принципу» почти 5-тысячный наблюдательный корпус генерала Арвида Акселя Мардефельта (1660-1708).
Получивший этот чин в 1706 г., барон Мардефельт был честным и храбрым служакой, но вряд ли мог сравниться с Реншёльдом, и с М. Стенбоком. В 17 лет Мардефельт поступил в королевскую лейб-гвардию, и в 1677 г. получил чины прапорщика и лейтенанта. Капитаном гвардии стал в 1686 г. В 1697 г. стал полковником Зюдерманландского полка, участвовал в шести сражениях в Западной Европе и Польше, в том числе под Фрауштадтом,17 где как и другие, отличился истреблением русских. В Шведской армии барон пользовался большим уважением. О его жестокости после Фрауштадтской победы в России вспомнили в 1720-е годы при составлении «Гистории Свейской войны», в которой после пометки «написать, как Мардефель живых колол» было вставлено: «И ругательски, положа человека по 2 и по 3 один на другова, кололи их копьями и багинетами».18 Однако этот дебелый человек был серьёзно нездоров - страдал астмой и подагрой. В 46 лет он называл себя «больным стариком», просился на пенсию, предчувствовал свою смерть и умер через два года после Калишского сражения. Позже, попав в плен к русским, он безнадёжно смотрел на себя: «Я сказал королю [Августу II]: чтобы удовлетворить как-нибудь русских, пусть король лучше оставит меня в их руках, лишь бы другие пленные были освобождены. Русские будут довольны иметь в плену у себя командующего. А ведь я стар и болен и могу скоро околеть (!), так что они ничего не получат за меня».19 Скверное здоровье не могло не сказаться на восприятии Мардефельтом военной обстановки и на ошибках, стоивших ему потери сражения. В своё оправдание он составил «Реляцию о том, что происходило в Польше после того, как Его Королевское Величество пошёл 14 августа [шв.ст.] от р. Варты в Саксонию и каким образом на самом деле проходила акция под Калишем».
Перед шведскими полками у Вислы жались 112 лёгких хоронгвей конницы «киевского воеводы» Юзефа Потоцкого (1673-1751). В 1706 г. тот был назначен Станиславом I великим коронным гетманом и подавлял восставших казаков на Правобережной Украине. Его военная квалификация не превышала уровень обычного полковника. (Всего тогда на стороне Лещинского было около 15 тыс. поляков, находившихся в неустойчивом состоянии). Казалось, что станиславцы брошены на произвол судьбы. Но 1706-07 гг. приходились как раз на пик славы Карла XII. Исходя из опыта «польской войны» в 1702-06 гг., шведский король не сомневался, что снова станет хозяином Польши, как только вернётся обратно. По сути, «наблюдательный корпус» оставлялся как тыловой заслон и символ шведского контроля над шляхетской республикой. Воспрепятствовать же соединению Августа II, сандомирян и Меншикова Мардефельт не мог и не собирался.
В это время круживший по Польше в карете под охраной саксонских гвардейцев король-беженец, (находившийся тогда под Краковым с примерно 6 тысячами саксонцев и 10 тысячами поляков), даже не думал выставить щит перед Саксонией и укрылся на северо-востоке у Новогрудка, обогнув слабый шведский отряд у Бреста.
После Фрауштадта перед «последним викингом» стал заискивать сам император Иосиф I и шведы уже не опасались ни нарушить суверенитет Империи, ни протестов морских держав Великобритании и Нидерландов. Когда 11 сентября солдаты короля вместе с несколькими хоронгвями Лещинского перешли границы Саксонии, то она, в отличие от России, Польши и Литвы, сдалась «не боронясь». Сокрушительный разгром у Фрауштадта деморализовал и предопределил её бескровную оккупацию. Саксонские протестанты не заперлись в городах и замках, не стали партизанить против единоверцев и отвергли план Флемминга и Шуленбурга «ломать свои дома и сады». Дрезден и Лейпциг лишь вздохнули с облегчением, когда освободились от страха обстрела и штурма. (О русской тактике «выжженной земли» не могло быть и речи, но Пётр I выражал недоумение, почему такой крепкий город, как Лейпциг без боя сдался «нечеловеколюбимому неприятелю»). 4 тыс. человек поспешно собранной генералом Шуленбургом резервной милиции сбежало через Тюрингию на запад под защиту имперских войск. (Ещё до вторжения Карла в Саксонию тайный советник на русской службе И.Р. фон Паткуль предложил отдать русских солдат императору Иосифу I в гарнизоны Рейнской области).20
В начале сентября 1706 г. 19 084 шведа вошли в Саксонию и 13 (24) сентября в замке Альтранштедт под Лейпцигом К. Пипер и К. Реншёльд, продиктовав саксонским дипломатам «вечный, твёрдый и истинный мир и дружбу» для Августа и его наследников, «освободили» Польшу от «саксонского ярма». (Посланцы Веттина ради спасения польской короны предлагали даже союз против Москвы, расчленение Речи Посполитой на Корону и Великое княжество Литовское и признание Лещинского королём после смерти Августа). Сбылось предостережение Петра I, советовавшего Августу Сильному избегать полевых битв, иначе тот «не точию от неприятеля, но и от... поляков с срамом выгнан и веема престола лишён бытии может».
Но и без этого пришлось пойти на неслыханное унижение: польско-саксонская уния разрывалась. Речь Посполитая потеряла короля, а Россия - опору в Центральной Европе. Саксонский «воскреситель счастья Польши» навечно должен был отречься от польского трона в пользу Станислава I, которого он признавал «державнейшим принцем, братом, другом, соседом и королём Польским и Великого княжества Литовского», освободить шведских пленных, разорвать «святой нерушимый союз» с Россией и выдать остатки войск царя, проливавших кровь за Августа. Саксония обязывалась выплачивать громадную контрибуцию (по 625 тыс. талеров в месяц), вся Шведская армия должна была содержаться без определения срока на саксонских харчах. Военные действия в Саксонии прекращались немедленно, а в Речи Посполитой - спустя три недели. Не была забыта и подстраховка - в случае мести царя, Август получит помощь от Карла XII и Станислава I. «Вечный мирный трактат» был замаскирован под «10-недельное перемирие», пока не будет получена ратификация. (Только Полтавская победа освободила Польшу от шведской оккупации, а Саксонию от Альтранштедского унижения). И Карл и Лещинский направили сообщение Мардефельту и Потоцкому не вести враждебных действий против саксонцев.21
В шведском официальном заявлении от 14 (25) сентября и универсале от имени Августа II 16 (27) сентября объявлялось окончание военных действий и отношение друг к другу «во благости и чести». В Дрездене по случаю мира служили молебны и пели гимн «Тебя, Бога, хвалим». На памятной медали Карл XII и Август II пожимали руки друг другу. Оккупация наследственных земель лишила Августа средств - и финансовых и военных. С этого времени его дипломатия свелась к виртуозному обману шведов, русских и поляков.
В Европе поход Меншикова, который мог оттянуть шведских победителей обратно в Польшу, воспринимался с сочувствием. В Вене гадали, куда двинутся русские: в Силезию, Саксонию, шведскую Померанию или Лифляндию, или за поздним временем они останутся в Польше для окончательной ликвидации станиславцев. Некоторые дипломаты намекали послу в Париже А.А.Матвееву, чтобы царь не пропустил «благовременного случая» и осадил Ригу и другие города Прибалтики, которым король не в силах будет скоро помочь. Английская королева Анна Стюарт и голландские Штаты, по мнению Матвеева, высказанному в письме Ф.А.Головину от 13 сентября 1706 г., и «не заикнутся» за Ригу. Пруссия предлагала царю, оставшемуся один на один с Карлом XII, пойти на мир, отказавшись от всех завоеваний в Прибалтике.22 Использовать шведское вторжение в Германию как повод для вступления России в антифранцузский Великий союз не удалось - страна не обладала тогда достаточным военным и политическим весом. Из дипломатических соображений Москва предложила признать того польского короля, который удержится в Польше после вывода как русских, так и шведских войск.
16 (27) сентября русские, поляки и саксонцы соединились около Люблина. Через три дня состоялся общий смотр с пушечным и ружейным салютом. После общего «веселья» Меншиков язвительно поиздевался над «оголодавшим» саксонцем: «королевское величество зело скучает о деньгах и со слезами наодине у меня просил, понеже обнищал так, что есть нечего... Ево скудость видя, я дал ему своих денег 10 тысяч ефимков». На деле Август II получил от него лишь 6 тыс. ефимков; 10 тысяч князь рассчитывал компенсировать из казны.23
Меншиков знал, что у Мардефельта меньше войск, чем у него, однако он должен был считаться с вероятностью броска Карла XII из Саксонии. Отвлекающий марш Левенгаупта с 20 сентября (1 октября) из Курляндии на Ковно и Вильно (и далее, по слухам, на Полоцк) не мог спасти Мардефельта. Князь сообщал, что совместный поход будет до Познани и что шведский король оставил в Польше 4 тыс. конницы и 4 тыс. пехоты, которые он собирается атаковать. Уход шведского короля в Саксонию взбодрил и сандомирян - великий коронный гетман А.Н. Сенявский сообщал Петру I о желании биться со шведами. 23 сентября союзники подошли к Висле, отбросили заслоны «шведских поляков» и переправились через эту реку. Взятые в плен две рейтарских хоронгви князя Любомирского присягнули Августу II.
Мардефельт выслал тревожные депеши своему королю о приближении крупных сил противника, но не получил ответа. Станиславцы укрылись за отряд в 450 чел. драгун шведского Северо-Сконского полка, выставленных к Пётркуву для сбора контрибуции, провианта и наблюдения за наступающими. Из-за «завесы», устроенной казаками и калмыками, ни шведская, ни польская разведка так и не выяснила силу союзников, о которой им пришлось узнать только в день Калишского сражения. Шведские драгуны, соединившись с конницей Ю. Потоцкого у Велюни, отступили к Калишу.
С 27 сентября в районе Пётркува концентрировались русские, саксонские и польские силы. Отсюда они уже наскоро без обозов продвигались тремя колоннами - поляки справа, саксонцы посредине, русские слева. Против отступавших станиславцев Меншиков послал трёхтысячный авангард генерал-лейтенанта К.Э. Ренне. (К нему присоединилось и 30 хоронгвей сандомирян). Перед авангардом были пущены все 10 тыс. калмыков и казаков. 3 октября вечером у р. Варта при г. Видаве калмыцкая конница на низкорослых лошадках, вооружённая только пиками с широкими наконечниками, саблями и луками (их, как и башкир, Москва не снабжала «огненным боем») бросилась к польскому обозу, «не дождався драгун», выманила и навела на засаду 3 тысячи станиславцев. Правое крыло Ю. Потоцкого «из 10 полков» было разнесено в пух и прах и всё его войско в беспорядке бежало. По данным перебежчиков, за трёхчасовой бой тот потерял до 600 человек и якобы собрался через Калиш уходить к Познани. Калмыки, потеряв до 30 чел. ранеными и убитыми, показали явное превосходство над поляками. Несколько десятков пленных были распластаны калмыцкими саблями по приказу Меншикова: «А которые были взяты драгуны и рейтары, и тех всех калмыки после той потребы прирубили, понеже о том такой указ им от нас был дан... Перемётчики сказывали, что подлинно в тое потребу убито 600 человек драгунов и рейтар, в том числе несколько офицеров, понеже такая в их войске конфузия была, что ежели бы драгуны наши подоспели, то б конечно всех прирубили. А поляков всех числом было 13 000 человек» - писал, преувеличив силы врага, Данилыч 7 октября 1706 г.24Практиковавшейся тогда всеми воюющими сторонами расправой с пленными, Меншиков, возможно, намеревался сбить гонор с приверженцев Лещинского. Успех под Видавой укрепил уверенность русской кавалерии в своих силах. Зная, что у шведов есть инфантерия, Меншиков, тем не менее, не собирался ждать русской пехоты, которая вышла из Киева 19 (30) сентября и находилась тогда за полтысячи километров, в районе между Дубно и Полонным. Примерно в тогда же Меншиков проведал о 10-ти недельном «перемирии» саксонцев со шведами, что привело его в «сомнение».
В день калмыцкой победы 3 октября у Мардефельта состоялся бурный военный совет. Разногласия вспыхнули по поводу боеспособности поляков. Генерал-майор Э.Д. Крассау, и полковник В.Б.Мюллер предлагали разбить вместе с ними противника, учитывая «равно низкую боеспособность одной и той же (славянской - В.А.) породы» и привычность поляков к боям с «московитами». Три полковника - Маршальк, Густав и Карл Хорны, учитывая перевес врага, говорили, что поляки ненадёжны и могут предать в бою. Великий коронный гетман Ю. Потоцкий, взбодрённый вестью, что противник идёт без пехоты, заверял, что поляки кипят желанием сразиться с русскими и будут стоять «до последней капли крови», тем более, что в обозе у них жёны и дети. Мардефельт корректно указывал, что поляки «не всегда стойки» и возможно, имеет смысл отступить к Познани, где стоял Вестерботтенский полк с полковником Функом. В конце-концов, Мардефельт, уповая на всегдашний успех шведского оружия в полевых боях, решил дать сражение. Оправдывая ставку на бой, в котором потерпел поражение, Мардефельт в своём «Отчёте-рассказе» 17 раз (!) упомянул о польских заявках на баталию.
Тогда же 3 октября, за две недели до Калишского сражения, Август II узнал о шведском диктате 13 (24) сентября 1706 г. и принял «мерзостный и поносный от всего света мир» (так позже квалифицировала его русская дипломатия). Наступление для него становилось не только бессмысленным, но опасным из-за ответных шведских расправ в Саксонии. Казалось, для короля приспело время скрытно покинуть союзников, но улизнуть из кольца русских и поляков незаметно (в 1708 г. подобное удалось Мазепе) было невозможно. Оставалось только замедлять движение. Нет сомнения, что именно Август подкинул мысль отпустить «на отдых» русскую конницу к Львову, а саксонскую к Кракову. 7 октября Меншиков послал (вместе с 20 бочками токайского) царю депешу: «Мы здесь будем стоять ещё неделю, и буде неприятель сего далного от нас походу не оставит, то пойдём на зимовые квартиры, понеже время своих людей, также и лошадей покоить...».-' Царь тоже остерегал от чрезмерного удаления от русских рубежей, т.к. кружили слухи о специальном заманивании русского корпуса. Будучи в «великой печали» от оккупации Саксонии, Пётр I тоже начал сомневаться, что коннице удастся сделать что-либо серьёзное в Польше и предлагал пехоте идти в Литву, чтобы вытеснить Левенгаупта в Лифляндию и занять квартиры у Риги.
9(10) октября Мардефельт получил весть от Реншёльда с упоминанием о воинском долге и славе генерала, из чего был сделан вывод, что шведский король не особенно беспокоится об оставшихся в Польше и не желает отступления. 10 (21) октября Ю. Потоцкий провёл пышный смотр польских сил и продолжал настаивать на сражении.
Лишённый польской короны саксонец как мог, тянул с развязкой и сдерживал движение. 10 октября, чтобы предотвратить столкновение, Август II тайно заслал к Мардефельту вестника-трубача с оповещением о мире с Карлом XII. Он сокрушался, что «ничего не может поделать с московитами, которые намереваются драться во что бы то ни стало» и предлагал отступить перед соединёнными союзниками. Шведскому командующему тайная подсылка показалась подозрительной - он счёл, что Август, боясь шведов, всегда громивших превосходящие силы врага, пытается примитивной хитростью выдавить его из Польши.26 Его ответ гласил, что, не имея сведений о мире, он должен следовать приказам своего короля, а не советам врага.