Вступление. |Оглавление.
Предыдущая глава
Следующая глава
Все главы
И.И. Малышевский.
Западная Русь в борьбе за веру и народность.
ГЛАВА V.
Новые опасности вере и народности православных западно-руссов, возникшие при последних Ягеллонах и первых королях польского избирательного правления.
1. Реформация и сектантство в Польше, Литве и соседних с ними областях Западной России.
опасным сторонам союза Западной России с римско-католической Польшей и Литвой принадлежало и то, что разные, возникшие там, смуты и нестроения могли, как поветрие, заноситься в Западную Россию. Таковы были смуты религиозные, появившиеся в Польше и Литве при последних Ягеллонах, усилившиеся особенно при самом последнем из них, Сигизмунде Августе. Эти смуты начались впрочем не в Польше, а далее в Западной Европе, составлявшей область римской церкви, подвластной папам. А там произошли они по вине прежде всего самих же римских пап и их римской церкви. Старое лжеучение римское, будто папа есть глава всей христианской церкви, верховный владыка всего христианства, единый наместник Божий и Христов на земле, это учение принесло свои плоды. Власть пап, как духовное иго, стала в тягость многим и среди западных христиан, то есть римско-католиков или латинян. А между тем в римской церкви наплодилось много злоупотреблений. Выдающимся из них была продажа индульгенций, то есть папских грамот на отпуск грехов. Папские монахи расхаживали по разным римско-католическим странам и торговали этими грачатами, уверяя, что кто заплатит и купит их, тот избавит себя от вины за грехи, или же высвободит из какого-то чистилища своих умерших родителей, родных и тому подобных. Легковерные покупали такие грамоты. Но нашлись и такие, которые стали поговаривать, что это дело неразумное, что папы уже слишком забылись от своей непомерной власти. Самовластием стали называть и то, что в римской церкви богослужение совершается не на понятном народу языке, как в церкви восточной, а на латинском, далеко не всем понятном, что на этом же языке читается и само Слово Божие, которое поэтому недоступно народу, незнающему по латыни. Все это и многое другое вызвало у многих римских католиков недовольство, потом ропот, наконец и восстание против папы, Рима и римской церкви, как церкви папистической, а не подлинной христианской церкви. Вожаками восстания стали более отважные из среды самих латинских ксендзов и монахов, каковы: немец Лютер, француз Кальвин и многие другие. Сторону их приняли и многие сильные люди из князей и владетелей, особенно германских или немецких, а потом и других. Но были, конечно, и защитники пап и римской церкви, и во главе их стоял тогдашний германский император. А из этого возникли великие споры, смуты и кровавые войны на много лет. Кончилось это тем, что многие страны с своими князьями и государями отпали от папской или римской церкви и образовали свои христианские общества или исповедания. Это дело свое они назвали реформой, реформацией, то есть преобразованием бывшей у них дотоле римской церкви, исправлением её от злоупотреблений и ложных учений. Называли они свое дело и протестантством, а себя протестантами, то есть противниками, обличителями неправд римской церкви. К величайшему сожалению, эти вожаки-реформаторы и протестанты и сами впали в тяжкую ошибку. Они не подумали, что кроме Западной или римской церкви, есть Восточная православная церковь, которая верно сохранила истинное учение Господа Иисуса Христа, святых Апостолов и святых отцов, изъяснённое и определенное на святых вселенских соборах в те светлые времена, когда в единении с ней была римская церковь, уже потом отпавшая от неё. Правда, некоторые из протестантских учителей начали было сноситься с архипастырями Восточной церкви, желая разъяснить свои споры с римской церковью и свои собственные недоразумения в учении веры. Но уже было поздно, и ничего из этого не вышло. А не вышло особенно потому, что эти протестантские учителя и сами-то, по наследию от Рима, свысока смотрели на Восточную церковь и слишком уже увлеклись своими успехами в борьбе с Римом, слишком доверяли своему уму-разуму и не умели с должным вниманием и смирением выслушать голос старейшей Восточной церкви. Вместо разума древней, христианской церкви, которому они могли бы научиться у верной наследницы её Православной церкви Восточной, пришлось им пробавляться своим разумом в выработке вероучения для своих новых протестантских обществ. Правда, они думали держаться при этом слова Божия, евангелия, почему называли себя еще и евангеликами. И то хорошо, что они, по подобию Восточной церкви и в противность римской, старались распространить в народе знание Слова Божия, перевели его на народные языки, ввели и богослужение на народных языках. Но то забыли они, что Слово Божие предано Богом Его святой церкви, которая, как говорит и само Слово Божие, есть столп и утверждение истины, что истинное толкование Слова Божия, а потому и истинное, православное определение содержащегося в нем учения веры утверждается на священном предании и разуме Вселенской церкви, а не на разуме всякого умствователя и самозваного учителя. Иначе всякий станет толковать, судить, мудрить и рядить по-своему. Так и вышло у реформаторов, протестантов или мнимых евангеликов. По различию учителей, явились у них и разные толки и секты, на которые и распались новые христианские общины на западе. От Лютера пошли лютеране и лютеранское вероисповедание; от Кальвина—кальвинисты и кальвинское исповедание; от Социна (в Италии) социниане, которых называли также арианами, потому что, подобно древнему еретику Арию, они (страшно сказать!) отвергали таинство Святой Троицы и Божество Господа нашего Иисуса Христа. Из общего омута сект возникли еще анабаптисты или перекрещенцы, дерзнувшие перекрещивать своих последователей. Были и другие секты, перечислять которые нет надобности. А то надобно сказать, что дух реформации, поветрие сектантства не замедлили проникнуть в Польшу и Литву. Из разных стран Западной Европы понаходили в Польшу и Литву учителя и проповедники новых учений и толков. Нашлись здесь у них слушатели и последователи среди поляков и литовцев, принадлежавших дотоле к римской или латинской церкви. А нашлись потому, что и в Польше многим стали в тягость иго папской власти и соблазн злоупотреблений римской церкви. Иные же увлекались новыми учениями и толками просто по их новости и заманчивой вольности, льстившей панской вольности. Все это зачалось еще при Сигизмунде I, но особенно усилилось при сыне его Сигизмунде II Августе, который в молодости и сам дружил с протестантами. Как в Западной Европе, так в Польше и Литве протестантство оказалось в разных толках или сектах. Сильнее всех был кальвинисткий толк. К нему пристали многие из польских и литовских панов, бывших латинян. Знатнейшие паны Радзивиллы (Николай Черный и Николай Рыжий) были главными покровителями кальвинизма в Литве и Вильне. Выли в Польше и Литве и лютеране, преимущественно среди городских мещан. Был еще особый толк Моравских братьев, выходцев из Чехии и Моравии. Были социниане или ариане, также имевшие последователей и покровителей среди польских и литовских панов, а рядом с ними появились перекрещенцы и даже полу-жидовствующие. Польско-литовское сектантство представляло собою опасный соблазн и для православных соседней Западной России. Правда, сами же поляки, поминая то бурное время, замечают, что русские православные с благородной твёрдостью стояли при своей праотцовской вере и не поддавались соблазну с такою лёгкостью, как римско-католики польские и литовские. Но надо сознаться, что и между русскими православными панами нашлись соблазнившиеся, хотя их было и не много. Так например, в Литве знатный пап Ян Ходкевич, внук основателя православного Супрасльскаго монастыря, дал себя увлечь в кальвинизм. А на Волыни нашлись и такие легкомысленные паны из русских, которые пристали даже к арианству, по примеру своих польских знакомцев. Прискорбны были для церкви православной такие отпадения от неё хотя бы и немногих панов. Но в связи с польско-литовским сектантством возникли для неё еще другие беды и напасти.
2. Иезуиты в Польше, Литве и Западной России. Борьба их с сектантами; замыслы против церкви православной.
В то время как в Западной Европе была в самом разгаре борьба между римскими папами и их римско-католическою церковью с одной стороны, и с реформаторами или протестантами с другой, на помощь папам и римской церкви в этой борьбе выступил новый римско-католический монашеский орден иезуитов. Орденами в Западном латинском монашестве назывались такие монашеские сообщества, которые, кроме общих монашеских обетов, одинаково свойственных и восточному и западному монашеству, поставляли для себя еще особенные обеты и правила. Назывались они обыкновенно по именам основателей ордена, каковы, например: францисканцы от Франциска, доминиканцы от Доминика и тому подобное. Орден иезуитов основан (в 1540 г.) испанцем Игнатием Лойолой. Но он и его последователи усвоили себе название иезуитов в той горделивой мысли, будто они какие-то особенные общинники или товарищи Христа Иисуса (по латыни Іеzusа). Главным обетом их было бороться за папу и римскую церковь по всему свету, распространять и растить по всему свету их власть, а с тем вместе и могущество своего ордена. Они любили говорить, что подвизаются для большей славы Божией. Но слава Божия сливалась для них с славой и величием папства и их ордена. Между тем, прикрываясь своей поговоркой „для большей славы Божией", иезуиты приняли в свою орденскую веру ту страшную мысль, что можно не разбирать средств в достижении той цели, какой задались они, что тут позволительны и добрые и худые средства. Рядом с такими, по виду добрыми средствами, как наука, проповедь, благотворительность и тому подобное, допускались у них всякие хитрые происки, проделки, обольщения, насилия. Они говорили „цель освящает, оправдывает средства". Скоро римские папы и многие латинские епископы приметили, что в иезуитах римская церковь приобретает сильное и искусное воинство для борьбы с отпадшими от неё протестантами и для новых завоеваний в среде православных, других христианских и нехристианских народов в мире.
К помощи иезуитов прибегли папа и латинские епископы в своей борьбе и с польско-литовским разноверием и сектантством. Устрашаемый слухами об этом сектантстве, папа прислал в Польшу чрезвычайного посла (нунция), одного из своих кардиналов, то есть старших епископов, числившихся при папском дворе. Этот посол сперва напугал короля Сигизмунда-Августа за его потворство разноверцам. „От них, говорил он королю, пойдут мятежи и войны, а отсюда великие беды государству". Король испугался, стал чуждаться разноверцев-протестантов и обещал стоять за восстановление в его государствах господства единой римской церкви. Это было в 1564 году. А в 1569 году, в последний день Люблинского съезда, король в своей речи на закрытии съезда сказал: „теперь, когда на съезде утверждена политическая уния, то есть государственное единство наших стран, хочу я подумать о восстановлении и единства веры, единства религиозного, то есть господства единой римской церкви". В эти же годы состоялся вызов и иезуитов в Польшу и Литву. В Польше, по совету с тем же папским послом, вызвал иезуитов в свою епархию один из польских бискупов (Осия епископ Варминский), отличавшийся наибольшею ревностью в борьбе с разноверием и в защите папы и римской церкви. Примеру его стали следовать и другие польские бискупы. А в 1569 г., ровно через месяц после Люблинского съезда, по совету того же польского бискупа, вызвал иезуитов в Литву, в Вильну Виленский латинский епископ (Валерьян Протасович). Тот же польский бискуп и прислал ему первых пятерых иезуитов. На встречу им Виленский бискуп послал свою крытую телегу и отряд вооруженных слуг, боясь, чтобы Виленские сектанты не учинили нападения на неприятных им пришельцев. Так иезуиты и въехали в Вильну и смиренно явились к бискупу. С радостью приняв их, бискуп дал им на житье свой большой дом, а потом и другие два дома с разными доходами к ним. Затем, по их просьбе, отнял у своих местных ксендзов и отдал иезуитам костел святого Яна, один из важнейших костелов в Вильне 5). Вскоре к первым иезуитам, бывшим большей частью из иностранцев, присоединились и другие, уже из поляков, — ксендзов, приставших к ордену иезуитов в Польше.
5 Все эти дары утвердил за иезуитами и король Сигизмунд-Август.
Так устроившись, иезуиты начали свои подвиги. Надобно правду сказать, что и между Виленскими иезуитами были люди весьма ученые, речистые, искусные, и все были горячие ревнители своего дела. Завели они торжественные службы костёльные, привлекавшие народ. В проповедях на этих службах сейчас принялись они громить сектантов, как заблудших и отступников, и защищать римское вероучение и папство. Смело выступали они и на устные прения (диспуты) с сектантами. Заметили сектанты, что не легко препираться с иезуитами и стали уклоняться от прений. Тогда иезуиты устраивали подобие этих прений. Делалось это так: один иезуит представлял собою лютеранина, другой кальвиниста, третий социнианина или арианина, а четвертый—римско-католика или паписта. Прения велись пред толпой любопытных, и выходило так, что иезуит римско-католик-папист побеждал и лютеранина и кальвиниста и социнианина. Оно и не трудно было побеждать. Ибо в сектантстве было много заблуждений и неправды. А в учении римской церкви было и есть больше истины, оставшейся в нем от учения древней, вселенской православной церкви и после отпадения её от последней. Жаль только, что не вся эта истина сохранилась в римской церкви, что защищая ту часть истины, которую она унаследовала от древней вселенской и православной церкви, иезуиты еще с большим усердием ратовали за новоизмышленные учения римской церкви, каково например учение о главенстве папы. Но как скоро иезуиты на подобных лицедейных прениях казались толпе победителями в одном, в чем были они правы, то толпа думала, что они правы и во всем остальном. Так стали они слыть победителями и посрамителями сектантов. Еще более сильное оружие нашли иезуиты в своих школах, которые назывались коллегиями, то есть сотовариществами. Были уже такие коллегии в Польше. Основали иезуиты свою коллегию и в Вильне. Будучи сами хорошо обеспечены, они принимали в нее даром. Впрочем они старались заманивать в нее детей особенно из знатных и богатых фамилий, которые и без просьбы хорошо вознаграждали за учение своих детей. Притом они и задались мыслью овладеть чрез свое учение детьми, а чрез них и родителями знатных и богатых панов, чтобы чрез все это увеличить свою силу в обществе. Они умели льстить своим питомцам из знати, давали им первые места в школе, делали потачки в шалостях, чтобы те больше любили их. Учили же они разным наукам, особенно латыни, которая считалась тогда великой мудростью, учили красно говорить, тонко и хитро рассуждать и спорить. А все это годилось тогда для блеска в свете, для успеха на службе, в собраниях панов на сеймах, судах и тому подобное. Само собой разумеется, что в своих питомцах иезуиты старались и умели воспитать неприязнь к иноверцам и ревность к римской церкви и папству. Так приобретали они в своих питомцах будущих союзников себе, а некоторых из них, более способных, заманивали прямо в свой орден, так что к старым иезуитам прибавилось немало молодых. Умели также иезуиты действовать чрез исповедь, как искусные духовники. Умели проникать в семьи и как духовники и как вообще учителя и советники, и пользовались этим для возбуждения неприязни к разноверцам и ревности по вере своей римской церкви. Так укрепившись в римско-католическом обществе, иезуиты могли уже смелее, решительнее направить свои силы и на польско-литовских разноверцев, сектантов. И тут начали они прежде всего с знатных фамилий, чтобы отнять у сектантов сильных покровителей. Одной из первых блестящих удач их было приобретение старшей линии из фамилии Радзивиллов. После старшего из Радзивиллов Николая Черного, бывшего главного патрона кальвинистов, остались четыре молодых сына, которым отец перед смертью завещал твердо держаться кальвинистов. Теперь, по внушению иезуитов, они один за другим отреклись от кальвинизма, стали ревнителями римской церкви и папства, а один из них (Юрий) стал со временем латинским бискупом и кардиналом и жестоко преследовал своих прежних единоверцев. Подобную удачу имели иезуиты и с несколькими другими из знатных сектантов. Пример и успехи иезуитов оживили ревность к борьбе с сектантами и в прочих польско-литовских, латинских ксендзах, монахах с бискупами во главе. А ко всем им стали более и более примыкать паны и шляхта. Одновременно с этим более и более редели ряды польско-литовских разноверцев. Правда, их оставалось еще много, и борьба с ними иезуитов и их пособников затянулась на многие десятилетия. Но надеясь со временем осилить и остальных польско-литовских разноверцев, иезуиты и союзные с ними польско-литовские ксендзы, монахи и бискупы, направили свои сплоченные силы и на православных Западной России, чтобы и их привести под власть римской церкви, а чрез это сильнее прикрепить к Польше.
Сильной помощью им в этом замысле была уже сама Люблинская государственная уния, открывшая пути к усилению власти Польши и поляков в Литве и Западной России. А вскоре затем на подмогу замыслам их явилось новое обстоятельство. Когда последний из Ягеллонов Сигизмунд Август скончался (1572 г.) бездетным, то после полугодичного бескоролевья, настало в Польше избирательное правление. Оно состояло в том, что в Польше уже не было одного королевского рода, как прежде род Ягеллонов, не было королей по праву законного наследства, а были короли избираемые на сеймах, которые могли брать таких королей из разных родов чужих и своих польских. Понятно, что когда, после Люблинской унии, Польша считала себя главной властительницей в соединенных с ней землях, то и само избрание королей происходило уже в Польше и зависело главным образом от польских панов, бискупов с польской шляхтой и польскими сеймами. Понятно, что и самой властью таких избираемых королей польские паны и бискупы могли заправлять, как хотели, и потому могли пользоваться ею для выполнения иезуитских и своих собственных замыслов против православной веры и русской народности в Западной России. Правда, на сеймах, бывших во время бескоролевья, в виду еще сильного числа разноверцев, ради мира и спокойствия постановлено было для выборных королей, в числе других обязательств, и то обязательство, что они будут уважать свободу вероисповедания и права всех жителей своего государства. Это могло бы быть полезно и православным. Но дело в том, что латино-польские бискупы и союзные с ними паны умели не дозволять королям исполнять такое обязательство, или же избирать таких королей, которые и сами в угоду им не захотят исполнять его. Так и сталось.
Первого избранного короля польские бискупы и паны в сговоре с папским послом добыли себе из Франции в лице брата тогдашнего короля французского. Устроили они это дело, как сами говорили, во славу римско-католической церкви. Ибо тогда во Франции, в Париже, при дворе короля верховодили иезуиты и паписты, и еще недавно с его ведома устроили страшную резню протестантов будто бы для защиты и во славу римской церкви 6). Надеялись поэтому, что и брат французского короля покажет себя в Польше рьяным ревнителем римско-католической церкви и врагом несогласных с нею. Новый король и прибыл в Польшу, в её столицу Краков. Оказался он ветреником. Да и побыл недолго—не более полгода. Узнав о смерти своего брата короля в Париже, он ночью тайком бежал туда из Кракова на посмех польским панам и бискупам (1574 г.). Пришлось теперь искать другого короля. Нашелся охотник и был избран в короли князь небольшой страны Семиградья или Трансильвании (принадлежащей теперь Австрии). То был Стефан Баторий (1575—1587 Г.). Был он способный король. Поляки рады были ему. Не могли радоваться ему русские православные. Ибо он благоволил гораздо более полякам, чем русским и готов был потакать замыслам папы и латино-польских бискупов, ксендзов и панов против церкви Православной. Был он усердным покровителем и польских и литовских иезуитов. При нем они стали так сильны, что сам, он не то в шутку, не то в правду, говаривал: „если бы я не был королем, то был-бы иезуитом". Много обогатил и возвысил он Виленских иезуитов и их коллегии. А в Полоцке, тогда чисто русском городе, насильно отнял у православных и отдал иезуитам большую часть церквей и монастырей с их имениями. Это была вопиющая несправедливость, но иезуиты воспользовались ею ради пользы и славы римско-католической церкви, держась своего правила: цель оправдывает средства.
6 Была в Париже придворная свадьба, на которую съехалось много протестантов. И вот, во время свадебных празднеств, в ночь пред днем святого Варфоломея (25 авт. 1572 г.), паписты внезапно кинулись на ничего не подозревавших протестантов и перебили множество их. Когда слух о кровавом подвиге изуверов дошел в Рим, то во славу его устроили иллюминацию.
После Стефана Батория († 1587 г.) стал королем Сигизмунд III (1587—1632), избранный из шведских королевичей. То был уже прямо питомец иезуитов; они же орудовали им, как польским королем, имея опору в его духовнике иезуите. С ним советовался король во всем, и без его совета не предпринимал ничего, даже в делах общественных. Ревнуя о господстве и славе римско-католической церкви в землях своего государства, Сигизмунд III готов был всячески стеснять свободу и права христиан других исповеданий, особенно православных, и готов был вообще на всякие средства к тому, чтобы привлечь их под власть папы и римской церкви. При этом то короле созрел у иезуитов замысел о церковной унии, о чем они стали высказываться еще при Стефане Батории.
Мысль об этой унии была старою мыслью римских пап. Образец её имелся у них в известной уже нам Флорентийской унии, бывшей за полтораста лет пред сим. Не удалась им тогда эта уния ни на Востоке, ни в России. Но они не забывали о ней. Теперь она казалась им особенно желанной и возможной. Реформация отняла у пап и у римской церкви целые народы и страны в Западной Европе. Несмотря на все усилия пап и иезуитов не чуялась надежда на скорое возвращение этих потерь. И вот возникло усиленное желание пополнить эти потери новыми завоеваниями в среде православного мира. Чаще прежнего стали появляться от папы или союзных с ним государей послы и миссионеры в России Восточной и Западной. В Восточной или Московской Руси пытались они действовать на самих царей, склоняя их на унию, то есть на признание главенства папы и римской церкви. Чрез царей надеялись они привлечь в унию и весь народ. Некоторые из таких послов, возвратясь из Московской России, говаривали между своими: „если бы папам удалось привлечь под свою власть такую великую страну и такой многочисленный и набожный народ, то они могли бы не жалеть о своих потерях среди народов Западной Европы“. Но надежды на подчинение папе Восточной Руси оказались напрасными. В этом имел случай убедиться даже самый искусный иезуит Антоний Поссевин, бывший папским послом у царя Ивана Васильевича Грозного. Задумал он повести с царем речь о вере. Сначала царь совсем не хотел и говорить с ним о вере. Но иезуит усиленно напрашивался, и царь позволил ему повести речь о вере. Сейчас услышал царь от него старые и подновлённые речи о Флорентийской унии, которую будто бы приняли и греки, о главенстве папы, как наместника Христова по преемству от святого апостола Петра, бывшего будто бы единым верховным наместником Христа в церкви Божией. Царь сперва терпел, потом заговорил сильно против речей иезуита. Про Флорентийскую унию сказал: „знаем мы про ту унию и про тот собор неправый, который отвергли и греки и наши предки. А хотя бы и были некоторые греки когда ни будь принявшие ту унию, то мы верим Христу и Евангелию, а не тем грекам. Знаем мы и то, что были в Риме и папы—епископы правоверующие, благочестивые и даже святые; тех и мы почитаем. Но потом папы с своей римской церковью отпали от единой православной Вселенской церкви, стали выситься и самовластвовать, ввели разные свои новые учения, противные вере православной. Этих пап мы не признаем истинными наместниками святого апостола Петра, власти их не подчинимся". Иезуит позволил себе криво толковать некоторые из благочестивых обычаев, замеченные им в Москве. Царь сказал ему: „называешься ты ученым, а теперь вижу, что ты невежа. Если бы ты читал наши церковные книги, то нашел бы там истинное толкование этих обычаев". После всего царь сказал иезуиту: „Антоний! побывай ты завтра в нашей соборной церкви Успения Божией Матери. Там увидишь ты, как мы молимся по православному. Там будешь иметь утешение видеть чудотворную икону Божией Матери". Иезуит обещал побывать, но не был. Так ни с чем он и уехал из Москвы. На пути из неё в Рим, он остановился в Вильне и тут держал совет с другими иезуитами о том, чтобы унию ввести пока только в Западной России. Он говорил: „нечего теперь думать об унии в Восточной или Московской России. Там царь и народ одной веры. Надежнее эта уния в Западной России. Она подвластна польскому королю, который сам принадлежит к римско-католической церкви, и потому его властью и можно воспользоваться для этой цели; нужно еще действовать на русских князей и господ, чтобы их склонить к унии. А для этого нужно усиленно издавать и пускать в оборот книжки с наставлениями о римской церкви, как единой истинной и об унии с нею." Такие книжки польско-литовские иезуиты начали издавать еще и прежде. Один из славнейших в Польше и Литве иезуитов Петр Скарга, издал (в 1577 г.) такую книжку под заглавием „о единств» церкви Божией", доказывая, будто единая истинная церковь есть только римско-католическая, что соединиться с нею, то есть принять унию, должны и русские православные. Эту книжку он посвятил славнейшему из православных князей Константину Константиновичу Острожскому, надеясь совратить его в унию, а именем его подействовать и на других; но это ему не удалось! Теперь по общему совету и дружной работой иезуитов пущены в оборот уже многие книжки с речами об унии, о которой усиленнее стали голосить они и в своих проповедях. Будущую унию они описывали так, что это будет только братское единение с римской церковью под главенством или властью паны, что затем и при унии в западно-русской церкви останется все по прежнему: останутся свои русские епископы, священники, церкви, монастыри, обряды, таинства и все богослужение на церковно-славянском языке. А про себя говорили: „уния эта будет только мостом к латинству, средством к переводу, то есть к превращению русских православных в латинян таких же, как и поляки“. Это-то и было особенно угодно папе, бискупам, ксендзам и панам. Поэтому они вместе с королями и оказывали всякую поддержку иезуитам в их замысле об унии. Впрочем иезуиты не опускали случая теперь же, не дожидаясь унии, совращать отдельных лиц из русских панов прямо в латинство, и это еще более нравилось полякам, потому что такие совращенные уже становились поляками.
3. Опасности для православной веры от умножения беспорядков в церковном управлении.
Велики были те опасности, которые грозили вере и народности западно-руссов от чужих, то есть от польско-литовских разноверцев и от иезуитов, поддерживаемых польскими бискупами и королями. Но к опасностям от чужих присоединились беды от сродник, от своих русских той же Западной Руси. При последних Ягеллонах и первых королях избирательного правления множились в ней нарушители церковного порядка и нерадивцы о благочестии. От этого множился и беспорядок в церкви, это же грозило умалить духовные силы её, так нужные ей для борьбы с соблазнами и напастями отвне. Святое дело правда. И вот, по этой правде, надо сказать, что были нарушители церковного порядка и нерадивцы о церкви и между теми русскими панами, которые считались ктиторами и патронами церквей и монастырей. Бывало например, так: начальный ктитор построит или обновит церковь, монастырь, заботится о благосостоянии их и о добром порядке в них, старается, чтобы при церквах были добрые священники, в монастырях добрые настоятели. А затем дети, потомки или родичи его начинают нерадеть о своих обязанностях, а больше думают о своих правах, даже злоупотребляют ими. Они расхищают церковное имущество, захватывают церковные или монастырские земли, отдают их в аренду, закладывают, и тому подобное. Они отдают настоятельские места в церквах и монастырях людям не по вниманию к их достоинству, а за плату и как бы в аренду. Бывало еще и так, что паны выпрашивали или покупали себе у короля право ктиторства и патронатства на тот или другой монастырь. Хотя, и между такими бывали лучшие люди, исполнявшие свои обязанности ктиторства, но бывали и худшие, которые только для того и приобретали право ктиторства над церквами и монастырями, чтобы пользоваться доходами с принадлежавших им земель и угодий. Подобные злоупотребления начались давно: с жалостью указывал на них, как мы говорили, еще митрополит Иосиф Солтан на Виленском Соборе 1509 г. Но к концу правления Ягеллонов, особенно при последнем из них Сигизмунде Августе и его преемниках, такие злоупотребления видимо умножились. И это потому еще, что Сигизмунд Август, хотя и король, нуждался в деньгах, никогда не выходил из долгов, и потому рад был продавать криторские и патронатския права на церкви и монастыри, то есть на их имения. Это несколько извиняет русских панов, но отнюдь не оправдывает. Но было еще нечто худшее. Бывало так, что бывшие русские имения, в которых находились православные церкви или монастыри, попадали в руки польско-литовских разноверцев или римско-католиков, чрез покупку или чрез брак с русскими. Понятно, что такие владельцы уже совсем не радели о православных церквах и монастырях, а то и обращали их в свои костелы и кирки.
Та же святая правда обязывает сказать, что были нарушители церковного порядка, бесчинники и нерадивцы о церкви и благочестии даже среди епископов, архимандритов, игуменов, монахов и вообще духовных лиц. Тут надо прежде всего помнить, что в появлении таких лиц на служении церкви не сама она была виновата. Уставы церкви святы; образ истинного порядка и благочестия есть в ней всегда, охраняемый духом веры, при помощи благодати Божией. Виноваты люди и та мирская среда, из которой выходили они на служение церкви. В епископы и настоятели монастырей поступали большей частью миряне из дворян, чиновников и других лиц, и притом таких, которые часто почти совсем не были приготовлены к церковному служению, мало и думали о нем. Епископства и настоятельства привлекали их только большими имениями, которые в течении многого времени накопились при кафедрах и монастырях от пожертвований людей благочестивых. Понятно, что такие люди достигали епископств и настоятельств не по церковному порядку, не по церковном испытании и не по церковному избранию, а путем искательств, платежей, подкупов. Но такой вредный обычай еще более усилился чрез вмешательство польских королей и придворных. Короли усвоили себе неограниченное право раздавать епископства и настоятельства; в этом смысле они называли себя „верховными подателями столищ духовных и всех хлебов духовных”. Короли стали раздавать епископии и монастыри своим служилым дворянам и чиновникам вместо награды за бывшую военную или гражданскую службу их, или же за службу их детей и родичей. Между получившими таким путем епископства и настоятельства могли еще попадаться и люди недурные, даже достойные, но чаще попадались просто искатели покойной и беспечной жизни в богатых имениях церковных. Но было гораздо хуже. Завелся при королевском дворе настоящий торг епископиями и настоятельствами. При предпоследнем Ягеллоне Сигизмунде I широко торговала ими его жена, королева Бона, жадная на деньги. Торговал потом и сын их Сигизмунд II Август, который из-за своей расточительности, как было уже сказало, всегда был в долгах и потому нуждался в деньгах. Держался этот торг и потом. И вот бывало так, что светские лица, желавшие захватить имения епископии, отправлялись к королю, упрашивали сенаторов, платили деньги и получали право вступить в управление епархией еще при жизни старого епископа. До посвящения они назывались нареченными епископами. Точно также и богатые монастыри, по воле короля и по ходатайству придворных, сенаторов, за деньги же, отдавались мирянам шляхетского сословия, будущим якобы игуменам, архимандритам. Такие же раздачи епископий и монастырей делались и по смерти епископов и настоятелей. Бывало и так, что получившие, то есть купившие право на епископию или монастырь, перепродавали его другим; бывало и так, что короли продавали право на одну епископию или один монастырь двум лицам в одно и то же время. Тогда эти лица вели тяжбы, а то и драки и настоящие военные бои между собою за епископию или монастырь. Понятно затем, каковы были все подобные епископы и настоятели монастырей по своим нравам и делам. Они прежде всего старались нажиться с епископий и монастырей, обогатить свою родню и приятелей, раздавая им церковные земли и доходы; о церковных делах, о добром воспитании и поведении духовенства, о школах, о добром назидании народа они не думали, да и неспособны были думать. Иные из них жили просто как буйные и распущенные паны, какими они были прежде до епископства и настоятельства. Понятно, каково было духовенство и монашество при таких епископах и настоятелях. Лучшие из духовенства и монашества страдали и болели душами: другие, глядя на своих начальников, старших, и сами распускались. Надобно прибавить, что все это в свое время было и в римско-католической церкви и в римско-католическом или латинском духовенстве, как и в других странах, так и в Польше и Литве. Но теперь, в виду опасностей от разноверцев и укоров благомыслящих людей из своих же духовных и мирян, римско-католическое духовенство в Польше и Литве старалось исправиться, восстановить церковный порядок. Думали и у нас о том лучшие люди, ревнители веры и церкви. Но рядом с этим, сторона замышлявшая овладеть Западно-русской церковью, подчинить ее римской церкви, выдвигала разные стеснения и обиды православным, в числе их епископам, с тем расчетом, что они вместо того чтобы опомниться, исправиться, трудиться над восстановлением церковного порядка, предпочтут поддаться римской церкви ради новых каких-либо выгод. Этот расчет отчасти оправдался, но далеко не так, как надеялись искусители. Ряд опасностей, угрожавших вере, церкви и народности русской, вызывал лучших русских людей православных на новые усилия и мероприятия к охранению и защите своей веры и церкви, а чрез них и народности.
