Вступление. |Оглавление.
Предыдущая глава
Следующая глава
Все главы
И.И. Малышевский.
Западная Русь в борьбе за веру и народность.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ГЛАВА III.
Положение православных при Владиславе IV до кончины Петра Могилы.
1. Приготовления православных к варшавскому сейму, имевшему избрать Владислава королем.
о смерти Сигизмунда III начались в Польше и подвластной ей Западной Руси приготовления к избранию нового короля. Таким королем имел быть сын Сигизмунда Владислав IV, но, по польскому обычаю, он мог стать королем только чрез избрание на сейме в Варшаве. По тому же обычаю на сейме ставились условия, на которых могло состояться избрание короля. Хотя это был польский обычай, причинивший Польше много смут и бед, но теперь православные Западной Руси считали благовременным крепко опереться на этот обычай и обратить его в свою пользу. Итак стали они совещаться и списываться между собою с такой единой и общей мыслью, чтобы пред избранием короля на сейме потребовать восстановления нарушенных при прежнем короле прав их православной веры и русской народности. В таком смысле даны были православными разных городов, областей и сословий инструкции или наказы своим депутатам или послам, отправляемым на избирательный сейм в Варшаву (27 июня). От киевского митрополита и всего духовенства избран был депутатом Киево-Печерский архимандрит Петр Могила, как знатнейший, разумнейший и ревностнейший представитель от духовного сословия. Он сносился с иноками, православными дворянами, с братствами, воодушевляя всех действовать согласно и твердо. Одному знатному пану он писал: „по истине настал час и нам, обиженным, отозваться и добиться своего, чтоб нам по справедливости принадлежит. Сам Бог там, где правда, основа всех добродетелей, а она с нами. Нужны нам только согласие и единодушие... Со всем шляхетским станом мы уже сносимся: наиболее же просим твоего мудрого совета и помощи"...
Волынские дворяне на своем съезде в Луцке избрали депутатами на сейм знаменитого Лаврентия Древинского и князя Юрия Пузыну; в своем наказе им, дворяне, называя себя русским народом, поручают сказать о притеснениях и несправедливостях, причиненных ему при прежнем короле, требовать прекращения их, а прежде всего стараться о том, „чтобы православному митрополиту и епископам возвращены были епархии и церковные владения, отнятые униатами, и чтобы православная церковь вполне была удовлетворена во всех своих правах, а без того не приступать ни к каким другим делам и к самому избранию короля". Такие же наказы были от дворян и других областей. Послали своих выборных на сейм и козаки, наказывая им добиваться полного успокоения старожитной Восточной веры и расширения своих, стесненных при прежнем короле, прав, как прав и южнорусского народа. Из братств наиболее поусердствовало виленское братство. Оно составило и напечатало целую книгу, заключавшую в себе краткое описание прав, какие в более давние времена даны были литовскими князьями и польскими королями православному русскому народу в Западной Руси, но были нарушены, а также изложение жалоб на обиды и притеснения из - за веры и просьб о том, чтобы сенаторы и послы сеймовые благосклонно приняли эту книгу и оказали справедливость невинно-страждущему русскому народу. Во главе послов от братства был старший его, настоятель Свято-Духова монастыря Иосиф Вобрикович, который наиболее и потрудился в составлении этой превосходной книги. И вот, когда открылся избирательный сейм, то послы православные от всех областей и сословий, оказавшиеся в большом числе, твердо объявили, что доколе не будут удовлетворены их просьбы о правах их веры и о защите от обид и угнетений со стороны униатов, дотоле они не приступят ни к каким другим делам. Волею - неволею польские сенаторы и послы сеймовые согласились рассмотреть их просьбы, тем более, что этого желал и королевич Владислав, ждавший избрания его в короли.
2. Сеймовая комиссия для рассмотрения жалоб православных; примирительные статьи её.
Итак, для рассмотрения дела между православными и униатами назначена была комиссия из нескольких сенаторов и послов под председательством самого королевича. Православным и униатам предоставлено было устно и письменно защищать свои права пред этой комиссией. В первом заседании, по уполномочивании от православных и с благословения Петра Могилы, первым начал речь православный дворянин Михаил Кропивницкий. он начал ее словами псалма: „сем день, его же сотвори Господ, возрадуемся и возвеселимся в он“ (Псал. 17, 24). В речи он, прежде всего, благодарил Бога, вложившего мысль в сердца королевича Владислава, сенаторов и послов выслушать изложение обид и прав стороны угнетенной, а потом благодарил самого королевича, сенаторов и послов за принятый ими на себя труд и покорнейше просил выслушать все внимательно, положить конец обидам, которые доселе терпели православные в Литве и Польше, возвратить православным митрополиту и епископам их епархии и имения и совершенно успокоить старожитную греческую веру. Затем выступил с речью униатский митрополит Рутский и, защищая свою унию, начал ложью, будто главным виновником её был славный князь Константин Острожский, а затем говорил о насилиях, учиненных православными над униатами, как-то убиении Кунцевича в Витебске, ударах Поцею в Вильне и проч. Из православных отвечали сперва Лаврентий Древинский, а потом Иосиф Бобрикович. Без труда опроверг он ложь о Константине Острожском, напомнив о том, как он ратовал против унии во время Брестского собора, и приведя грамоты и писания князя в защиту православия против унии. О Кунцевиче же сказал так: то правда, что его убили, но за одного убитого жестоко наказаны были сотни, и в том числе многие невинные. Жестоко наказан и бивший Поцея. Так говоря, он уже промолчал о том, что сами же Поцей и Кунцевич своими неистовствами накликали на себя беду. Прочие ссылки Рутского на обиды от православных оказались или не доказанными, или просто лживыми, к великому стыду его. С своей стороны православные могли указать на несравненно более длинный ряд обид и насилий им из-за унии и от униатов. В длинной записке их, прочитанной в комиссии, говорилось об этом так: „у нас еще в 1596 г., тотчас после Брестского собора, который низложил всех владык-отступников, принявших унию, отняты были архиерейские кафедры и имения, и, не смотря на все наши просьбы в продолжение стольких лет, на неоднократные решения сеймов и обещания короля возвратить нам отнятое, доселе остаются за униатами. Тогда же запрещено было королевскими универсалами пропускать к нам от константинопольского патриарха духовных особ, которые могли бы ставить нам священников. Затем последовали несносные притеснения нашей совести и нарушения наших прав. У нас отняты многие монастыри и церкви, иные доселе запечатаны, и нам не дозволялось молиться Богу даже в шалашах. Тех из нас, кто служил в ратуше, выгоняли из ратуш и лишали права быть их членами; изгоняли из ремесленных цехов и лишали права заниматься торговлей, а в королевских городах нам запрещено даже иметь оседлость. Вследствие таких стеснений по вере, многие младенцы умирали без крещения, а люди взрослые без церковного напутствия“... и проч. Переходя затем к частностям, православные продолжали: „в Киеве церковь св. Софии и другие опустошены, равно как и Выдубицкий монастырь, находящийся во владении униатов. В Луцке церкви обращены в корчмы. В Холме, Львове и других местах запрещено ходить открыто со святыми тайнами к больным и провожать тела умерших христиан до могилы. В Вильне церкви обращены в корчмы, кухни, гостиницы; православных выгнали из магистрата и цехов, и людей невинных заключали в оковы, сажали в подземные тюрьмы ратуши; если кто отказывал, по духовному завещанию, что-либо на церковь, запрещено было принимать; на шляхетских грунтах, по силе королевской грамоты, не допускали ставить каменную церковь (разумеется Свято-Духовская); приказами из надворных судов и иными позвами людям невинным причиняли всякое беспокойство и наносили им притеснения и обиды разными другими способами. В Минске церковный плац отдали на татарскую мечеть **). В Полоцке принуждали к унии оковами, а других выгнали из города. В Турове насильно отобрали церкви с имуществами, и православного владыку (т.-е. грека Авраамия стагопскаго) выгнали из города. В Пинске священников не униатов забивали в бочки и мучили. В Орше, Могилеве, Мстиславле и разных других городах церкви запечатывали и не дозволяли молиться Богу даже в шалашах. В Ковне церковь разграбили и церковные земли отобрали. Монастыри Тройский, Лавришевский, Гродненский и другие до крайности опустошены. В Бельске состоялся такой декрет: если кто из мещан не пойдет за процессией из церкви в костел, то будет казнен смертью. В Мяделе люди греческой веры были насильно принуждаемы к унии тамошним старостой и осуждены, подобно арианам, на изгнание из города... На все это есть верные доказательства, хотя и не все в точности расследовано на месте. Что же касается нашего виленского братства, то все причинённые ему обиды и притеснения мы можем перечислить по порядку и подтвердить выписями из книг трибунальных, земских и градских".
**) В Минске татары послились в XVI в. в северо-западной части города на землях, отобранных магистратом у православного Свято-Духовского монастыря. Татарский старейшина Салиман в конце XVI в. на месте разрушенной Воскресенской церкви построил татарскую мечеть, которая стояла на территории, отобранной у общины Воскресенской церкви. 26 января 1617 года минский кашталян Пётр Тышкевич подтвердил права мусульман на мечеть и выделенный участок земли.
Было еще четыре заседания комиссии, где в подмогу Рутскому явился его викарий, униатский епископ Корсак. он уже не говорил ни о Константине Острожском, ни о насилиях униатам от православных, а принялся за другое. Униатам, говорил он, по праву должны принадлежать епископства, монастыри, церкви с их имениями в Западной Руси, потому что уния дело давнее; даже святая Ольга и святой Владимир были в унии, т.-е. в послушании папе; хотя потом она упала, по ее возобновил митрополит Исидор, принявший и принесший в Русь флорентийскую унию; были-де в старину и другие униаты митрополиты еще до Брестского собора; да и прежние литовские князья и польские короли, когда давали грамоты на права русским епископам, монастырям и вообще православным, то давали это ради унии, которой держались тогда русские. Православным не трудно было сейчас же обличить всю лживость и просто смехотворную нелепость таких ссылок и доводов. Они напомнили, что святая Ольга и святой Владимир приняли веру не из Рима, а с православного Востока, что Исидор, хотя и явился было в Русь со своей унией, но был прогнан с ней из России, что вообще унии не было в течение более пяти веков, а явилась она всего тридцать с небольшим лет, а пред тем во всем русском народе Западной Руси существовала одна православная церковь, которой и давались тогда все великокняжеские и королевские грамоты на епископства, монастыри и церкви с их имениями, что только со времени унии все это стали отнимать у православных, нарушая их права, которые и следует теперь восстановить. Волею-неволею должна была комиссия признать правду за православными. Но, склоняясь к такому признанию, комиссия стала однако же на половине справедливости и поставила разделить епископские кафедры, монастыри и церкви между православными и униатами и тем пока прекратить их споры. Затем кончился и первый предначинательный сейм, и назначен к концу сентября другой сейм, на котором должно было состояться уже самое избрание короля. Между тем решением комиссии остались недовольны и православные и униаты. Православные имели право быть недовольными, ибо полная справедливость требовала, чтобы им возвращено было все, чтоб насильно захвачено у них. А униаты, уже привыкшие жить неправдою, не желали уступить православным и части того, чтоб у них захватили. Они подняли вопль об обиде им; заголосили в пользу их латино-польские бискупы и некоторые паны; заголосил из Рима и папа, как будто имел он какое-либо право распоряжаться чужим добром в Западной Руси.
Итак обе стороны, и православная и униатская, готовились к новой борьбе на предстоящем сейме. От православных были здесь прежние представители, прибавились и другие. Бурные были споры во время сейма. Кончилось тем, что составлены были так называемые „статьи для успокоения русского народа" или примирения православных и униатов. Этими статьями: 1) признавались права православной веры и народности русской в Западной Руси и Польше, т.-е. что русские православные пользуются такими же правами, как униаты и латиняне; 2) восстановлялись права православной иерархии, т.-е. признавалось за православными право иметь своего митрополита, епископов и прочее духовенство, и свои учреждения на пользу церкви, как братства, школы и др.; 3) киевскому митрополиту возвращался Софийский собор, бывший доселе в руках униатов, и все монастыри и церкви в Киеве и известные монастыри и церкви в пределах митрополии и епархий, простиравшихся до Вильны, Минска, Слуцка, Гродна пт. д.; 4) предоставлялись православным епископам кафедры львовская, перемышльская, луцкая и могилевская, вновь учреждаемая теперь взамен полоцкой, имевшей остаться за униатами. Униатам оставлялась своя митрополия, также 4 епархии, т.-е. полоцкая, владимиро-волынская, пинская и холмская. Положено было поделить православные монастыри и церкви между православными с тем, что это сделают нарочитые королевские комиссары, и что православные епископы могут ведать духовными делами православных в соседних епархиях, отданных униатам, и обратно—униаты делами своих униатов в православных епархиях, что наконец предоставляется духовным и мирянам тех и других свободно заявлять, к какой стороне они хотят принадлежать.
Королевич Владислав утвердил эти статьи своей подписью (1 ноября 1632 г.) и приказал занести их в актовые книги гор. Варшавы. Сейм пока еще не утвердил этих статей, латинские бискупы и униатские владыки протестовали против них, а последние послали жалобу и папе, но королевич остался при своей доброй воле; и когда затем, при участии православных, состоялось (9 ноября) избрание его королем, то он клятвою подтвердил, что исполнит „статьи успокоения". Все описанное дело имело величайшую важность для православных. Они торжествовали. После долгой и трудной борьбы, они достигли восстановления, хотя и не в полном объёме, прав своей веры и народности, из коих важнейшим было право иметь свою православную иерархию, признанную правительством. Но так как оно не признало уже бывших у них иерархов, поставленных патриархом Феофаном, потому что они были поставлены без дозволения короля, то православным предстояло избрать и поставить новых. И они немедленно приступили к этому еще в самой Варшаве.
3. Избрание новых православных епископов; Петр Могила— митрополит киевский.
Начали избранием киевского митрополита. В избрании его, как верховного архипастыря всей Западной России, участвовали духовные и светские представители из воеводств и поветов: киевского, галицко-русского, волынского, подольского, виленского, троцкого, новогрудского, брестского, минского, пинского, витебского, полоцкого, мстиславского, оршанского и др. Тут-то видно было, как еще много было у православия западнорусской знати из князей и дворян. В акте избрания все они называют себя людьми русского народа, веры православной, находящимися в послушании православному константинопольскому патриарху. Высказывая свою радость, что, после долгого и скорбного времени, восстановлены „нашему русскому народу" древние права и в особенности право иметь своих митрополита и епископов, они продолжают: „избираем тех, кого Сам Господь Бог указал нашим сердцам, как мужей, соединяющих в себе с знатностью происхождения, с высокими добродетелями, благочестием и мудростью— постоянство и ревность по вере православной". На митрополию избран был Петр Могила, как наиболее отличавшийся такими достоинствами и наиболее потрудившийся в деле восстановления прав православной церкви и иерархии. Затем бывшие на сейме местные обыватели предоставляемых православным епископий избрали: Иосифа Бобриковича—кандидатом на епископию могилевскую и Мстиславскую, и князя Александра (в монашестве Афанасия) Пузыну—на епископию луцкую и Острожскую. Впоследствии избран был кандидат и на епископию перемышльскую—Сильвестр Гулевич.
4. Краковский сейм; протест папы против статей примирения.
Между тем в феврале 1633 года открылся новый сейм уже в Кракове, для самого коронования Владислава IV. К этому времени приспели из Рима в Варшаву письма от папы. Он хотел замутить дело. Порицал короля за „статьи успокоения'', и своему нунцию (послу) и униатскому митрополиту Рутскому приказывал требовать, чтобы они были отменены или не приводились в исполнение. И пошли жаркие и долгие споры. Латиняне и униаты вопили: „мы не можем согласиться на утверждение каких - либо статей без одобрения их папой“. Православные отвечали: „статьи скреплены королем, это уже закон для нас, и слушаем мы не папы, а константинопольского патриарха. Да и наперед знаем, что папа не одобрит этих статей, чего же нам ждать? Мы не приступим ни к чему на сейме, пока эти статьи, данные королем для успокоения нашей веры, не будут утверждены''. И польский сейм, слушая папы и мутителей, не утвердил статей! За то король сдержал свое слово и клятву. Скоро после коронации он дал грамоты всем избранным на право кафедры, утверждая их избрание и прочие права. Через два года, на новом сейме 1635 года, удалось православным, хотя с великими усилиями, добиться того, что статьи были утверждены и сеймом, впрочем, уже с оговорками к выгоде униатов. А латино-польский арцибискуп и униатский митрополит Рутский, ссылаясь на повеления своего папы, опять заявили протест против „статей примирения", присоединяя, что униатские владыки добровольно не отдадут православным захваченных у них церквей и церковных имений, не откажутся от новых захватов, но уступят только там, где будут вынуждены к тому силою. Все это не предвещало православным спокойствия или близкого конца борьбы их за права своей веры и народности. Но пока они довольствовались тем, чего теперь достигли, и старались воспользоваться полученными правами для лучшего устройства своих церковных дел.
5. Каноническое возведение Петра Могилы, и других избранных кандидатов в архиерейский сан.
Петр Могила, тотчас по утверждении королем избрания его на киевскую митрополию, испросил чрез нарочитого посла требуемую давним обычаем благословенную грамоту от константинопольского патриарха. Затем для принятия архиерейского посвящения он отправился в галицко-русский Львов, где имелся на лицо признаваемый польским правительством архиепископ и патриарший экзарх Иеремия Тиссаровский, и куда прибыли с Петром Могилой и три епископа из посвященных патриархом Феофаном. Радостно приветствовали его православные жители Львова с братством во главе. В братской Успенской церкви, в присутствии членов братства и множества православных из дворян и горожан, совершилось торжество посвящения Петра Могилы в сан епископа, облечённого и властью митрополита. В последующее ближайшее за тем время уже сам он соборно совершал посвящения и других новоизбранных православных епископов. В начале июля 1633 года митрополит Петр Могила прибыл в престольный город митрополии Киев, где опять встречаем был торжественно, как полноправный архипастырь, оказавший великие услуги церкви в защите её прав пред королем и сеймами в Варшаве. Выразителями благодарности ему от имени всего русского народа явились лавра и коллегия (т.-е. высшее училище) киевского Богоявленского братства. Они выразили ее в двух книгах, напечатанных к приезду митрополита в Киев. Братское училище в своей книге обращалось к архипастырю, между прочим, с такими словами: „ты своим иждивением, своими заботами, своим бодрствованием даровал тишину православному русскому океану, волновавшемуся в продолжение целых столетий, и доказал, яснее полуденного солнца, на избирательном и коронационном сеймах права православной церкви, твёрдые по силе, как алмаз, золотые по своей драгоценности, святые по своей древности. Доказав неправду, которая тяготела над нами столько лет, ты уничтожил ее в прах пред помазанником Божиим... Теперь пожелай только отправиться до Вильны и других городов русского и литовского мира, и увидишь, как встретят тебя радостно те, которыми полны были темницы, полны были ратуши, полны были темничные подземелья за пречистую Восточную веру, как встретят тебя (в Вильне) и проводят до своего руководителя в терпении, предводителя в благочестии, подобного Златоусту в витийстве, за несколько лет пред сим скончавшегося архимандрита Леонтия Карповича. Увидев нетленные мощи его, увидев болеющих за веру пострадавших, ты почувствуешь, каким великим делом услужил ты несчастному народу нашему. То же самое, верно, подтвердят тебе Перемышль, Луцк, Холм, Бельз, Минск, Брест, Витебск, Могилев и множество других городов".
6. Труды Петра Моими на пользу гонимого православия.
Одним из первых действий митрополита в Киеве было возвращение от униатов захваченных ими здесь церквей и обновление как этих, так и других древних, но запущенных от бывших невзгод церквей и монастырей. Он начал с кафедрального Киево-Софийского собора, который, по изгнании из него униатов, оказался в крайнем разорении. Петр Могила обновил его на свои средства и при пособии благочестивых жертвователей. Не успев сам исполнить эту благую мысль, завещал ее последующим родам. За то, раскапывая развалины бывшей церкви, он открыл драгоценное сокровище—гроб святого Владимира и мощи его (главу). Так оживил он память о великом просветителе России и начальном восприятии им с Востока христианской православной веры, бывшей в течение веков единою верою всего русского народа. Заботился он об умножении благолепия в богослужении, просвещения, благочестия и благочиния в духовенстве и народе; собрал подле себя сподвижников, особенно из благочестивых и просвещенных иноков в лавре, в Никольском монастыре, в братском училищном монастыре. Трудился он сам, и под его руководством трудились и они в проповеди и школьном учительстве, в исправлении и издании богослужебных книг, в составлении и издании книг учительных, особенно книг в объяснение и защиту учения, обрядов и установлений православной церкви и в обличение латино-униатских клевет на нее и собственных лжеучений противников её. Особенно важно составленное ими и рассмотренное на соборах в Киеве и на Востоке „Православное исповедание веры“. Оно изложено в виде катехизиса в вопросах и ответах, чтобы православные лучше и тверже усвояли значение учения православной веры и могли всегда найти ответ её противникам. По мысли Петра Могилы, сподвижники его описывали жития Киево-Печерских подвижников и святых и чудеса от них в уверение и православным и иноверцам о силе и святости и благодати Божией в православной церкви. Они собирали надписи над гробами погребенных в лавре лиц из западнорусских княжеских и дворянских фамилий, чтобы напомнить о них потомкам их, неразумно отпадавшим от веры предков. Как первосвятитель всей Западной Руси, Петр Могила созывал церковные соборы для общего совещания о делах церкви, каков особенно собор 1640 года, на котором между прочим рассмотрено было упомянутое „Православное исповедание веры“. Он назидал православное население Западной Руси окружными посланиями, учительными письмами к братствам разных городов, временами и сам посещал города и братства в пределах своей митрополии, повсюду ободряя православных к твердому стоянию за свою веру. По примеру митрополита действовали и епархиальные епископы: созывали соборы из духовенства своих епархий для наставления его, а чрез него и народа, в правилах веры, благочестия и церковного благочиния. Такими подвигами ознаменовали свое служение особенно Афанасий Пузына, епископ луцкий и острожский, и Сильвестр Коссов.
7. Внутреннее благоустройство монастырей и братств при Петре Могиле; просветительная их деятельность.
Перейдя к речи о монастырях и братствах времени Петра Могилы и их участии в борьбе за веру православную, напомнит прежде речь о том самого Петра Могилы и его сотрудников в ответь на клеветы и хулы со стороны одного дерзкого отступника. Говорили они так: „вместо того, чтобы порицать православных, посмотри лучше на свою братию униатов, что они делают с монастырями и церквами, которые наделены были имениями. Мало ли было фундушей у славного монастыря в Литве Супрасльскаго? А теперь до чего он доведен униатами? Там было, когда он находился во впадении православных, до ста или, по меньшей мере, до восьмидесяти человек братии, при архимандрите, кроме певчих, а ныне живет едва несколько монахов. И, что еще хуже, там светский господин владеет церковным имуществом и селами, которыми прежде управлял архимандрит, и чрез своего слугу выдает монахам какое хочет жалованье, а все доходы с нескольких десятков сел обращает на свой пожиток,—и униаты ни мало о том не заботятся. Спроси только в том монастыре: где те древние иконы, которые со всех сторон обиты были серебряными позлащенными досками? И узнаешь, что униаты употребили их на свои прихоти, а в церкви, вместо серебряных, поставили иконы полотняные итальянские. Хорошо меняются с Богом: за позлащенное серебро дают Ему полотно малеванное! Посмотри на монастырь Лавришевский, который с давних времен богато наделен был имениями, и где, под нашим управлением, жило несколько десятков иноков и каждый день славилось имя Божие. Ныне он стоит пустой; в нем не живет ни одного человека. Посмотри на монастырь Новогродский, к которому отчислили села и имения лавришовские: несомненно, там не найдешь больше четырех или пяти иноков, а в церкви этого монастыря, которая есть кафедральная митрополичья, увидишь бумажные иконы. Посмотри на монастырь Черейский, где, под нашим управлением, обитало несколько десятков иноков, а теперь едва ли найдешь там десяток. Посмотри на монастырь, названный Лещ (Лещинский): там увидишь едва одного монаха, а иногда и одного не бывает. Посмотри на монастыри Онуфргевский и Пустынский-, увидишь, что, где прежде жило несколько десятков православных иноков, там живет ныне особняком один Корсак. А сколько у тех двух монастырей крестьян? Опускаю иные, меньшие монастыри в Литве, которые вашею унией до основания ниспровергнуты. Пойди еще на Волынь и спроси, что деется в старожитном Жидичинском монастыре, много ли живет там иноков, что там за чин. Посмотри на старожитный монастырь Дорогобужский: не одного ли только архимандрита с послушником увидишь ты там? И скажи, что за богослужение отправляется теперь там, где прежде, при нашем управлении, бывало, по крайней мере, до двадцати иноков с архимандритом. Посмотри и на мирские церкви, из которых иные наделены были богатым имуществом, а иные скудным: до чего доведения они под управлением ваших униатов? Пойди только в Вильну и спроси: кто теперь живет на том месте, где построена была церковь св. Параскевы мученицы? Тебе укажут, что там стоит теперь корчма и дом позорный. Пойди в Минск и спроси: на каком месте стоит мечеть татарская? Ты узнаешь, что—на том месте, где прежде была церковь во имя Рождества Господа нашего Иисуса Христа... Так-то униатская ревность о благочестии умножает славу Божию на Руси! Взгляни же теперь здравыми, беспристрастными очами на наши убогие православные монастыри, не имеющие фундушей, утесняемые различными бедствиями и нуждою. Посмотри в земле киевской (не упоминаю о монастырях, имеющих фундуши) на монастырь Межигорский: там более полутораста иноков живет в общине, питаясь трудами рук своих, по примеру великого Антония пустынножителя. Посмотри за Днепр, и там увидишь монастыри Мгарский и Густенский (о меньших монастырях не упоминаю), в которых братия благочестиво проводят жизнь свою в общине и в тесноте. Посмотри на монастырь Тригорский, также общежительный, и там найдешь до семидесяти иноков, пребывающих в великом смирении и тесноте. Иди на Покутье в Скит (т.-е. скитский монастырь): там найдешь до двухсот ангелов во плоти, живущих вместе и подражающих житию древних пустынников. Посмотри на монастырь Креховский под Львовом, и там увидишь, как и в Скиту, несколько десятков иноков, благочестиво живущих без всяких фундушей. Посмотри еще на Белую Русь: там, под Оршей, в Кутеинском монастыре найдешь до двухсот братий, точно также подражающих в теле житию ангельскому. То же увидишь и в монастыре Буйницком; не упоминаю о многих других. Посмотри еще и на православные братства: виленское, львовское, киевское, луцкое и многие другие в Короне и в Литве: как они, по благодати Божией, процветают в строгом благочестии! И согласись, волею или неволею, что, как было во времена апостольские, среди бедствий и всяких притеснений, и во времена гонения, так деется ныне и у нас, православных русских: сила Божия в немощах совершается.
Справедливо митрополит Петр Могила похвалял, как сейчас мы видели, ревность по вере и благочестию западнорусских братств его времени. Опираясь на состоявшееся на сеймах 1632—1633 годов, благодаря усилиям Петра Могилы и его сподвижников, признание прав православной церкви, братства приободрились. Они старались укрепить за собой эти права, как неразлучные с правами церкви православной, для блага и защиты которой они трудились. С этою целью они испрашивали от короля грамоты на право иметь свои церкви, монастыри, строить новые, содержать школы, типографии, богадельни и т. д., и все это делали. И теперь, как прежде, славились такою деятельностью старейшие братства: виленское Свято-Духовское, львовское Успенское, потом киевское Богоявленское, наиболее подвизавшееся под опекою митрополита Петра Могилы в деле образования и науки на пользу и защиту церкви православной, также братства могилевское Спасское, бельское Богоявленское, луцкое Крестовоздвиженское. Ободряемые примером этих братств, жители других городов основали у себя новые братства, каковы, паприм., пинское Богоявленское и кременецкое Богоявленское с монастырями при них. Теперь, как и прежде, братства имели своих союзников и сочленов в среде дворян, оставшихся верными православию. Здесь еще раз упомянем о знаменитом ревнителе православия, знатном волынском дворянине Лаврентии Древинском, который в течение почти сорока лет, начиная с Брестского собора 1596 года, подвизался на защиту веры православной и народности русской, и подвиги свои, в последние годы жизни, увенчал содействием к основанию братства в Кременце с церковью и монастырем, школою и типографией при том, получив на все это благословение от митрополита Петра Могилы. На Волыни славились своей верностью православию и союзом с братствами князья Пузыны, Четвертинские, дворяне Булевичи и другие. В Белоруссии, в пределах могилевской епархии, прославились тем же особенно дворяне Огинские и Стеткевичи, основавшие вместе со своей роднёй несколько общежительных монастырей, как Богоявленский в Могилеве, Кутеинский, Баркалабский и Буйницкий. Они же, как и некоторые другие, были союзниками и помощниками виленского Свято-Духовского братства. Было еще не мало дворян, у которых верность и усердие православию сказывалось делами ктиторства и союзничества с братством. Но, к сожалению, ряды таких дворян продолжали редеть, о чем впрочем будет речь ниже. А здесь докончим речь о братствах времени Петра Могилы. Братства и теперь, как прежде, старались скрепить союз между собою, при чем старшие служили примером младшим в уставах, порядках и учреждениях, уделяли им достойных лиц на игуменства и архимандритства в братских монастырях; а некоторые из братских монастырей имели даже в своем послушании и опеке другие монастыри. Особенно известен этим был теперь Виленский Свято-Духовский монастырь, в послушании которого считались монастыри Петропавловский в Минске, Евсиский в воеводстве Троцком, Цеперский и Сновский в воеводстве новогрудском, Новодворский и Купятицкий в пинском уезде, Силецкий в воеводстве минском и др. Это послушание отнюдь не исключало общей иерархической власти митрополита и епархиальных владык, ибо братства, в том числе и старейшие, теперь более, чем прежде, дорожили восстановленною в своих правах иерархическою властью церкви, а такой сильный и всеми высокочтимый первоиерарх, как Петр Могила, твердо внушал братствам как своей митрополичьей епархии, так и других епархий, оказывать должное, требуемое канонами, послушание иерархической власти. И братства внимали его властному голосу, чувствуя, что союз братств между собою укрепляется союзом послушания общей иерархической власти, и что все это служит к укреплению сил церкви православной в её борьбе с противниками.
8. Заботы Петра Могилы об окончательном утверждении «статей примирения»; двоедушие Владислава IV.
Борьба эта, как уже сказано, не прекращалась и после восстановления прав православной церкви, состоявшегося на сеймах 1632—1633 годов и утверждённого королем Владиславом IV под названием „статей примирения". Сами статьи эти требовали нового подтверждения, в виду сопротивления им со стороны униатских владык и латино-польских бискупов, занесших свои жалобы в Рим к папе, откуда поэтому ожидался еще ответ. И вот, когда приближался новый сейм 1635 года, православные стали опять сноситься между собой и собираться с силами, чтобы отстаивать то, чего достигли на прежних сеймах. И теперь, как прежде, призывал их на такой подвиг митрополит Петр Могила. Он обратился к братствам с призывной гранатой, в которой говорил так: „Не тайны для вас, думаем, наши труды и издержки, которые мы охотно понесли, не без пособия от всего благочестивого народа, для блага церкви Божией и успокоения всего православия, на двух прошлых сеймах во время междуцарствия и на третьем, во время счастливой коронации нашего милостивого короля. Вы теперь утешаетесь, что имеете в нас своего пастыря упривилегированного, равно и других боголюбивых епископов, которые внимательно, ревностно, деятельно заботятся о душах ваших. Дай Бог, чтобы и на приближающемся сейме мы сумели отстоять наши права,—и тогда настанут для нашего народа российского давние утехи. Но, истощив до великого убожества, в три первые наши экспедиции на сеймы, и наши собственные, отцовские достатки, и средства нашего монастыря, тем более, что на эти средства реставрируем и церковь святой Софии, нашу митрополитанскую, которая вся было опала, мы усердно просим вас не только о том, чтобы вы явились на сейм, но и о том, чтобы вы оказали нам вспомоществование, как для нашего путешествия на сейм, так и для обновления нашей кафедральной митрополитанской церкви“.
Подвиг митрополита Петра Могилы увенчался успехом, хотя и не полным. В феврале 1635 года „статьи примирения" утверждены сеймом; но когда затем пришлось выдавать грамоты на них, то король издал грамоту прежде в пользу униатов (14-го марта) и уже потом (18-го марта) в пользу православных, причем в первой грамоте оказались прибавки в угоду униатам и в обиду православным. Так наприм., король говорит, что он утверждает статьи примирения не для того, чтобы утвердить права схизмы (т.-е. православия), а для общественного блага, что остается более благосклонным к униатской церкви, как соединенной с римской; в частности король, вопреки обещанию, что церкви по городам и епархиям будут распределены между униатами и православными соразмерно числу их, запретил православным иметь свои церкви в Витебске, Полоцке, Новогрудке, хотя здесь было еще много православных. Так поступил король потому, что боялся польских бискупов, панов и папы. И боялся он не напрасно. Тогда как православные удовольствовались тем, что получили, терпеливо снеся обиду, униаты и латино-польские союзники их заявили, что они и теперь не соглашаются на статьи примирения и будут еще ждать, одобрит ли их папа. Конечно, одобрения от папы нельзя было ожидать, и потому утверждение статей примирения не могло принести мира. Задумал король достичь его другим способом. Предложил он православным и униатам сообща поставить для всей Западно-Русской церкви патриарха, подобно тому, как поставлен был (1589 г.) патриарх в Москве для России Северной. Расчёт был тот, что чрез поставление патриарха разорвется в православных Западной Руси союз послушания с константинопольским патриархом, за который стояли православные именно ради сохранения православия и независимости от иноверной власти. Рассчитывалось и на то, что удастся провести в патриархи Западной Руси такого человека, который втайне обещает стать униатом и затем объявит себя им, когда достигнет патриаршества. В эти лукавые расчёты входил и папа, надеясь, может быть, что и сам митрополит Петр Могила захочет быть патриархом, согласись притом признать унию и власть папы. С этою целью он в письмах к разным знатным лицам в Западной Руси расточал похвалы Петру Могиле, а потом писал льстивые письма и ему самому. Но вся эта затея кончилась ничем. Петр Могила, православные епископы и другие с ними остались верными православию и союзу с константинопольским патриархом, выражавшемуся и в том, что митрополит Петр Могила назывался также экзархом патриаршего константинопольского престола в знак своей иерархической полноправности в пределах всей Западно-Русской церкви.
9. Жалобы Петра Могилы -на чинимые православным насилия и обиды.
За то, как сам митрополит Петр Могила, так и другие православные епископы и паствы их продолжали испытывать обиды и гонения от униатов и латинян. От времени до времени им приходилось хлопотать в защиту своих прав на сеймах в Варшаве. Чего стоили поездки на сейм и хлопоты на нем, можно видеть наприм. из следующего письма Петра Могилы к членам минского братства, писанного в 1640 году пред поездкой на сейм: „в виду новых гонений на православную церковь, я приготовился ехать на сейм и готов отдать последнее мое здоровье на услугу вам, если вы меня поддержите. Не безызвестно вам, сколько потрудился я на прежних сеймах для нужд церкви, и как издержался: все сокровища моих предков - господарей на то пошли, и у меня не осталось ничего из золота и серебра и драгоценностей отцовских; а монастырские имения все истощены и опустошены во время недавних войн и набегов татарских. Прошу вас сделать складчину и прислать мне помощь в Варшаву; без поддержки от вас я, показавшись в Варшаве, тотчас должен был бы воротиться назад, ничего не достигнув. Обещаю вам приложить всякое старание и докучать послам, чтобы они исходатайствовали всем нам успокоение”. Чрез год, на сейме 1641 года, действительно состоялось постановление в ограждение прав церкви православной. Но униатский митрополит и некоторые польские бискупы и сенаторы заявили свой протест против этого, что уже ослабляло надежду на исполнение постановления. Так шло дело и далее, и Петр Могила до конца жизни не свободен был от печали видеть насилия и посягательства на веру и народность русскую со стороны латинян-униатов. Перечислять такие насилия и посягательства на всем пространстве Западной Руси было бы долго. Приведем лишь несколько примеров на это, начиная с Киева. Здесь во время Петра Могилы был воеводою Ян Тышкевич, потомок русского православного рода, но теперь ярый поляк и католик. И вот что писал в 1640 году о нем Петр Могила минскому православному братству: „Я терплю всякое преследование от папа воеводы; в Киеве вновь начали чинить над нами насилия и проливать кровь. Досадуя, что в моем коллегиуме обучается великое множество (громада) молодежи русской, и опасаясь, что юноши эти, изучив науки, могут показать правду всему свету и могущественно оборонять святую церковь, воевода приказал своему замковому наместнику взвести клевету на какого-либо студента в важном преступлении, чтобы студенты, устрашившись, все разбежались по другим училищам, в которых прежде учились. И вот, в первый понедельник великого поста, когда студент Федор Гоголевский шел через площадь, его схватили и повлекли в замок. Там слуга наместника Сёпач удостоверял, будто ночью, когда он с другими находился в корчме, студенты сделали нападение на дом и кого-то ранили. Наместник, вместо того, чтобы произвести расследование, приказал тотчас студента обезглавить,—и это случилось в мое отсутствие из Киева”.
10. Иезуиты, и латинские монахи в Киеве; преследование православных в Луцке, Белске, Парнове и других местах; подвиг мужества брестского игумена Афанасия Карповича.
В Киеве в это время уже успели осесть латинские монахи доминикане и бернардины, имевшие свои два монастыря на Подоле. Соблазнять православных им не удавалось. И вот Ян Тышкевич вызвал сюда из Кракова более искусных соблазнителей—иезуитов. Один из них, слывший между своими великим ученым, тотчас принялся в проповедях говорить против учения православной церкви о том, что Святой Дух исходит от Отца, как-то учит и Сам Спаситель в Евангелии (Иоан. 15, 26). Но ректор братского училища (Иннокентий Гизель) не побоялся учености иезуита, вызвал его на богословскую беседу и обличил папское лжеучение. Тогда иезуиты, при помощи Тышкевича, завели свое училище в Киеве, чтобы переманивать в него учеников из братского училища. Но не долго пришлось продержаться иезуитам в Киеве, как увидим ниже.
За то в других местах, где иезуиты засели и укрепились ранее, не было меры дерзостям их и их школьников. Вот пример. На Волыни, в городе Луцке, 24 мая 1634 года, совершалась по городу латинская процессия со святыми дарами, по случаю праздника тела Господня. Процессия миновала уже Крестовоздвиженский монастырь луцкого православного братства, как вдруг до двенадцати иезуитов луцкой иезуитской коллегии, а с ними множество слуг и разных городских ремесленников, всего около ста человек, с саблями, кортиками, ружьями, иные же с кольями и камнями, ворвались во двор православного монастыря под тем предлогом, будто бы в монастыре не производилось тогда колокольного звона. Одни бросились на колокольню и начали звонить и кричать неистово, чем привлекли новые толпы народа. Другие вторглись в церковь, опрокинули в ней подсвечники, посрывали завесы, ковры и проч. Еще иные устремились на училище, на богадельню, на братские кельи, и били, рубили, увечили бедных мальчиков-учеников, богадельных старцев и старух, монахов и всех, кто попадался; самому игумену Исаакию нанесли удары камнями и кирпичами по руке, спине и шее; учителю Босынскому отрубили палец на правой руке; многим побили головы, выбили зубы и глаза и проч. Потом разбили два сундука с деньгами, один богадельный, другой церковный, и похитили деньги; повыбили окна в церкви, училище, богадельне, повыломали двери и сломали гонтовую крышу на ограде. Спустя четыре дня, 28-го мая, они снова собрались, вооруженные, и сперва напали на дом одного православного, Николая Лихновича, ни в чем неповинного, и заставили его спасаться бегством; потом, расхаживая по улицам, хватали всякого попадавшегося русского, били его и секли; а в сумерки схватили дворянина Ивана Ломинского, служившего при луцком православном епископе Афанасии Пузыне, и пред квартирой ксендза Ласского, с его благословения, и пред глазами его и многих других людей, несколько раз принимались бить палками и мучить этого дворянина, пока не убили совершенно. Православный епископ от себя, и его родичи князья Георгий и Михаил Пузины от имени всех местных православных дворян, занесли на все это жалобы в городской уряд. Назначенные урядом следователи (возные) подтвердили справедливость жалоб. Но был ли и чем кончился суд над виновными, осталось неизвестным.
А вот что было в городе Дрогичине (Гродненской губернии). Здесь православным предоставлены были три церкви. Но местный староста Лешневольский отнял у них эти церкви, выгнал всех трех православных священников из города, лишив их имущества, а мещан православных преследовал разными притеснениями, побоями, тюремным заключением. Король, получив жалобу об этом, не похвалил старшины, приказал возвратить церкви и имущества православным и не притеснять их. Но королевские приказы плохо исполнялись своевольными панами. Тяжко было православным и в городе Бельске (Гродненской губернии), который, как и Дрогичин, числился тогда в епархии православного луцкого епископа Афанасия Пузыны. Сперва униаты пытались принудить здешних православных священников к унии. Не успев в этом, они пригласили польского ротмистра Яна Сокола, имевшего при себе свыше ста человек пехоты, напали вооруженной силой сперва на Богоявленскую церковь, потом на Николаевскую и Воскресенскую, овладели ими, отняли их у православных и запечатали своими печатями, и при этом бесчестили православных, иных избили, других ранили оружием, а наместника о. Паисия взяли под стражу, дергали за бороду, заключили в оковы. Все это подтвердил на суде коронный возный, бывший очевидцем случившегося, вместе с двумя дворянами. Церкви православным были возвращены в Бельске, но притеснения от униатов не прекращались. В 1644 г., 9-го января, священник Николаевской церкви, иеромонах Никодим Федорович, принес жалобу на униатского Троицкого священника Ивана Малишевского, что он издавна преследует православных, отнимает у них скот, подвергает аресту тела их умерших, нападает на их священников среди улицы, и недавно отнял у одного серебряный крест, и что на днях, когда приносящий жалобу возвращался от больного со святыми дарами домой, Малишевский, вместе со другими своевольными людьми, заступил ему дорогу на улице, поносил его всякими бесчестными словами, бил, таскал по земле за волосы, давил его коленами, стащил с него епитрахиль и иноческое одеяние, отнял у него потир с лжицей и воздухами, во время побоев пролил на землю из потира непотребленные больным частицы тела и крови Христовой, и все отнятое взял себе. Справедливость и этой жалобы подтвердил возный с двумя дворянами свидетелями. Еще не раз повторялись подобные насилия над православными в Бельске. В городе Холме и Холмском крае гонителем православных был особенно униатский владыка Мефодий Терлецкий, человек ученый, но злой изувер, в роде Иософата Кунцевича. Когда, на основании „статей примирения", прибыли в Холм королевские комиссары, чтобы разделить церкви между православными и униатами, то оказалось, что православных в Холме и Холмском крае больше, чем униатов, следовательно первым следовало по правде оставить и больше церквей. Но Терлецкий не согласился уступить им ни одной церкви в Холме, и когда комиссары заняли силою церковь Успенскую в предместий города и передали ее православным города, то епископ поспешил туда с толпой своих священников, шляхты и народа, и отнял церковь у неунитов, резко порицая комиссаров. Православные решились соорудить себе новую церковь на купленной ими площади, свезли строительные материалы и приступили к работе: епископ велел забрать весь этот материал к своей соборной церкви, а площадь отдал на странноприимный дом. Православные, естественно, оказали сопротивление, добивались воротить себе отнятое: Мефодий обвинил их, как бунтовщиков, и своими судебными преследованиями довел до того, что несчастные принуждены были покориться ему и клятвенно отречься от схизмы за себя и за своих потомков. То же повторилось и в других городах и местечках: Красноставе, Парчове, Острове, Тышове, Грубешовке, Сокале, Люблине, Пуске. Везде комиссары только силой могли отбирать от униатов некоторые церкви и передавали неунитам, и везде епископ также силой отнимал эти церкви у православных. И как только последние, выведенные из терпения, восставали, чтобы возвратить себе отнятое, он преследовал их судом, как возмутителей, а суды подвергали их самым тяжким приговорам: одних присуждали к обезглавливанию, других к сечению розгами у позорного столба, третьих к отсечению рук, к конфискации имуществ и под. Несчастные, в виду таких приговоров, невольно смирялись, просили прощения у епископа, а он требовал от них отречения от православия и клятвенного обязательства быть униатами, и прощал. Можно было бы привести еще много примеров подобных насилий православным от латинян и униатов в разных местах Западной Руси. Но оставим их и покончим на этот раз рассказом об одном подвижнике и страдальце за православие Афанасии Филипповиче. Он происходил из почтенной и зажиточной русской семьи; в молодости он получил хорошее образование, пройдя тогдашние русско-церковные науки, имел познания в языках русском, польском и латинском, так что мог обучать им и других. Движимый благочестием, Афанасий (в 1627 году) принял монашество в виленском Свято-Духовом монастыре, потом проходил иноческие послушания в Кутеинском монастыре в Белоруссии, Межигорском близ Киева. Искренний подвижник и ревнитель православия был затем поставлен в наместники Дубойской обители близ гор. Пинска, угрожаемой напастями от врагов православия. В 1636 году, по распоряжению канцлера Радзивилла, обитель насильно взята и отдана иезуитам, а православные изгнаны из неё. Тогда Афанасий перешел в наместники в недалекий отсюда Купятицкий монастырь, где была ветхая церковь, но славилась чудотворной Купятицкой иконой Божией Матери, к которой Афанасий возымел особенное благоговение. И здесь не было покоя от папистов и униатов. Ревнитель веры, он возымел благую мысль помочь монастырю и церкви и предпринял странствия в Белоруссию, а оттуда в Москву, для собирания милостыни на это. Много трудностей и невзгод испытал он в своих странствиях, но укреплял себя усердно молитвой, упованием на милость Божию и покров Божией Матери. В Москве он представил царю Михаилу Федоровичу о своей печальной судьбе, о бедствиях православия, но и о своем уповании на покров Пресвятой Богородицы. Возвратясь из Москвы в свой монастырь с собранной милостыней, он вскоре призван был на игуменство в брестский православный монастырь, при котором существовало некогда и православное братство, по уже вытесненное униатскими владыками. И вот, задумал ревнитель ходатайствовать пред королем в Варшаве о грамоте на восстановление православного братства при монастыре с школой и богадельней. Король дал грамоту, но польский канцлер и подканцлер не захотели приложить к ней печати, без чего, по польскому обычаю, грамота не могла иметь своей силы. Афанасий не упадал духом. Он укреплял себя подвигом благочестия, укреплял и монастырскую братию, убеждая вместе с тем не соблазняться лжеучениями и наветами от врагов и пребывать твердыми в православии. Сам он дни и ночи проводил в молитве, а каждую субботу читал акафист Божией Матери. В заботливости о монастыре и братстве он вторично отправился в Варшаву просить о приложении печати, но, не видя успеха и вообще насмотревшись на неправды униатов и латинян, явился на сейм пред королем со списком чудотворной Купятицкой иконы Божией Матери и сказал: „представляю вашему величеству сей чудотворный образ для того, чтобы была искоренена уния; если унию искорените, а православную веру успокоите, то поживёте счастливые лета; а если нет, то постигнет вас гнев Божий. Выбирайте себе, что хотите, пока есть время “. За это он был взят, содержался в заключении и потом отправлен в Киев к митрополиту Петру Могиле. Митрополит не одобрил горячности ревнителя, но потом утешил и отправил на то же игуменство в Брест, наказывая пылкому ревнителю быть осторожнее. Он готов был послушаться своего архипастыря, но его вывели из терпения новые насилия врагов православной веры. Иезуитские школьники и униатские ксендзы несколько раз нападали на его монастырь, преследовали самого Афанасия на улицах, били и запрещали ходить со святыней. А когда однажды Афанасий послал своих монахов с какими-то вещами в Купятицкий монастырь, то на пути в гор. Кобрин схватил их униатский архимандрит, отнял у них копей и все имущество, у священника отрезал бороду, а диакона, ограбив донага, нагим и прогнал. Афанасий съездил в Краков с жалобою на это; но едва возвратился оттуда домой, как взят уже был в Варшаву, заключен в тюрьму за выдуманную вину и пробыл более года. Из тюрьмы он не раз посылал свои записки с сильными и смелыми обличениями, а порой с просьбами об успокоении православия. Когда взведенная на него вина оказалась напраслиной, он был отпущен в Киев, а оттуда опять отправлен был в Брест на свое игуменство. Но здесь скоро опять схватили его и заключили в тюрьму, судили, требуя, чтобы перестал обличать и проклинать унию, но он не перестал, за что подвергнут жестоким пыткам, жжен огнём, но не отрекся от православной веры, как того требовали от него. Так святой исповедник вкусил и мученическую смерть 5-го сентября 1648 года. Но пред кончиною он в духе предвидения сказал: „конечно, отступники от святой веры, надменные ложной мудростью, еще не малое время будут преследовать исповедников истины небесной; но будет время, когда в Бресте и во всей стране процветет православие, и слава его уже не померкнет и козни отступников останутся бессильны''. То были пророчески-вещательные слова! Знаменательна в них сила веры в непоколебимость и будущее торжество православия во всей Западной Руси. С такою верой умирали и другие поборники православия в Южной и Западной Руси.
11. Завещание Петра Могилы.
Ярко светилась эта вера в душе и главного поборника его, каким был митрополит Петр Могила. Видится свет её и в его духовном завещании, которое он составил за несколько дней до кончины. Здесь он говорил о своей любви и непоколебимой преданности святой православной вере, в которой он родился, взрос, воспитан, провел всю жизнь, и в которой теперь чает стать пред престолом Божиим. С молитвенным благодарением исповедует милость Божию, даровавшую ему много потрудиться для защиты православной русской церкви и русского народа, для восстановления храмов Божиих, для просвещения во благо церкви русской. С особенной любовью говорил он о своей братской школе, с утешением свидетельствовал, что из неё вышло много людей ученых и благочестивых. Веруя, что его труды и жертвы для церкви не пропадут и в будущем, он все свое родовое и приобретенное имущество завещал на храм Божий и на школу. Знатных русских людей из князей и дворян он Божиим милосердием умолял иметь попечение о его школе, о учащей братии, заповедал трудиться для неё, всех же просил молиться о нем по его кончине (31-го декабря 1646 года). Не напрасно знаменитый святитель, вверяя свое училище покровительству верных православию и русской народности западно-русских князей и дворян, выразился, что умоляет их о том Божиим именем, Божиим милосердием. Со скорбью видел он, что таких дворян оставалось уже меньшинство, а большинство дворян уже отпало от праотеческой веры и народности, окатоличились и ополячились. Но, как гласит предание, он уже предвидел, что на борьбу за эту веру и народность поднимется новая великая сила из среды южно-русского народа в лице козачества, и эта сила, по воле Промысла Божия, приведет народ Южной, потом и Западной Руси к союзу с единоплеменным и единоверным народом всей великой России под мощную власть её православных царей.
