Продолжаем публикацию статей из уникального историко-литературного сборника «Пряшевщина», вышедшего в 1948 году в Праге под общей редакцией И.С. Шлепецкого.
Пряшевщина в литературных образцах (Часть III).
ПАВЕЛ СТЕПАНОВИЧ ФЕДОР
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 217 -220)
Род. в Новом Месте при Шаланке в 1884 г., ныне пенс, управитель школы. Издал: «Мысли» (стихи, 1929), пьесы «Несчастная судьба» (1927), «Правда побеждает» (1929) и «Верховинец» (1935), «А. И. Добрянский» (1927), «Очерки карпаторусской литературы со второй половины XIX ст. » (1929), В календарях печатал рассказы из жизни селян.
ДОБРЯНСКИЙ - НАШ УЧИТЕЛЬ
Вся эпоха карпаторусского культурного, общественного и национального возрождения середины XIX столетия, блестящая столькими именами, в конце концов, не мыслима без Добрянского, как высшего идеолога и неутомимого труженика на поле возрождения карпаторусского национального сознания. Однако, этим далеко не исчерпывается значение Добрянского, как личности вообще: он был не только патриотом своего края, но и выдающимся вождем славянства и его неустрашимым организатором в самых различных областях жизни. Добрянский в течении всей своей жизни был выдающимся политиком, энциклопедически образованным человеком, писателем — ученым и публицистом, талантливым инженером, юристом, народным просветителем, прогрессивным вождем, добрым хозяином, блестящим оратором и во всем этом проявлял особую практическую мудрость спокойного и чувствующего свою правоту общественного деятеля, человека, отвечающего за все творимое перед собой и обществом, перед современностью и будущим.
А. И. Добрянский родился 19. XII. 1817 в селе Рудлёво — нынешней кошицкой, бывшей земплинской жупы. Отец его, по преданию, был переселенцем из русских восточных земель, потомок знатного рода Томовы Совы, который в X веке с мадьярским князем Гейзою пришел в Карпаты. Мать Добрянского отличалась по своему времени большим образованием и по происхождению была немкой.
Обычным языком в семье был русский, и молодой Добрянский еще дома, в кругу своих девяти братьев и сестер, исполнился любовью ко всему русскому, к русскому слову и народу.
В с. Завадке Добрянский окончил народную школу, гимназию посещал последовательно в Левоче, Рожняве, Мишкольце и, наконец, в Львове. После сего поступил он в горнолесную академию в Шемице, окончил ее и поступил в управление угольными шахтами в качестве инженера в Чехии. В 1846 г. он был отличен особой наградой по службе и командирован в Вену для изучения высшей математики, строительного и технического дела.
При всем этом Добрянский следил за политическими событиями, изучал русскую и славянскую историю, языки и литературы, и во всех этих областях достиг крупных результатов. К старости он владел в совершенстве русским, английским, немецким, французским, мадьярским, итальянским, словацким, латинским и греческим языками, объяснялся по чешски и по сербски. Изучение славянского вопроса привело Добрянского к личному знакомству с видными деятелями национального движения чехов, словаков, галичан, сербов и хорватов. Уже до революции 1848 г. мадьярское, а отчасти и австрийское правительства, видя круг знакомств А. И. и его влияние, начали подозревать его в ирридентизме. В 1848 году при деятельном участии Добрянского, Палацкий и Ригер созвали в Праге «Славянский Съезд», где, между прочим, был доложен и проект Добрянского об образовании из русских земель Австро-Венгрии особого русского воеводства, как исхода из начавшейся мадьяризации, полонизации и сепаратизации русского населения.
Когда началось мадьярское восстание 1848 г. Добрянскому не оставалось ничего иного, как бежать, при этом местом своего нового поселения он избрал русские земли — сначала Перемышль, а затем Львов, где при вмешательстве русских войск в австрийские дела он и был назначен из Вены правительственным комиссаром при русской армии. В 1849 г, с русскими войсками Добрянский возвратился в Ужгород, затем в Пряшев, а затем отбыл в Великий Варадин, где и произошло событие, остававшееся тайной вплоть до печальной памяти процесса против «Ольги Грабарь и других». Тут Добрянский был свидетелем, как три венгерских магната, в том числе и всемогущий Коломан Тиса, сделали предложение через ген. Паскевича, в надежде спасти угорский престол, чтобы королем Угорщины стал вел. князь Константин Павлович. Паскевич на это ответил отказом. Позже этот случай повлек целый ряд преследований А. И. со стороны Тисы.
После усмирения мадьярского восстанья на краткое время Подкарпатская, в то время Угорская Русь, при непосредственном воздействии Добрянского получает своего рода автономию в пределах национальности, открываются русские школы, в урядах делопроизводство ведется на русском языке, а вместе с тем пробуждается и общественно-национальная жизнь. Все это непосредственно связано с могучей личностью А. И. Вплоть до 1867 г. Добрянский занимает ряд ответственных правительственных должностей, дважды его избирают в сейм и дважды избрание не признается законным: мадьяры опасались столь ярого «москаля» и «панслависта» допустить в парламент; но все-же в 1865 г. им это пришлось сделать и от этого года и по 1868 г. — Добрянский состоит депутатом. С 1867 г. Добрянский, предвидя опалу в связи с начавшейся реакцией, оставляет службу и посвящает себя всецело общественной деятельности. Он проживает в своем имении в Чертежном, занимается хозяйством, входит в ряд культурно-национальных организаций, руководит молодежью, знакомится с целым рядом славянских и русских ученых (Грот, Будилович, Пальмов и др.). Он сближается в это время с другим нашим общественным патриотом И. И. Раковским и влияет на творческую идеологию Духновича.
Однако, чем дальше шла мадьярская шовинистическая реакция, тем более ненавистен для них, а особенно для Тисы, был Добрянский. Он это знал и не удерживал своих детей при отъезде их в Россию (уехало 5 человек), а особенно после провокационного нападения гонведов в Ужгороде на его сына Мирослава, Видя такое отношение, в 1881 г. Добрянский переселяется в Львов, где и сближается с целым рядом выдающихся галицких патриотов, в том числе с Наумовичем и Марковым. Вскоре, однако, преследующая рука Тисы проникает и сюда, и неожиданно Добрянский, его дочь Ольга (Грабарь) и некоторые другие деятели в числе 11 человек привлекаются к суду по обвинению в государственной измене. Шесть месяцев несчастные томились в тюрьме, а запрошенный судом Тиса дал о Добрянском самый отрицательный ответ. Однако, судебный процесс на деле оказался тяжким обвинением против самого Тисы. Блестящая защитительная речь Добрянского перепечатывалась десятками иностранных газет и в результате он был выпущен на свободу, однако, путь на родину ему был отрезан. Некоторое время он проживал в Вене, а затем удалился под давлением правительства, а равно и императора Франца-Иосифа, в Инсбрук, где и скончался в 1901 г.
Во всех сочинениях Добрянского поражает не только широта его образования, но и его творческий и организационный дар. Он не только опровергает, но и дает основу для преобразования, не только указывает общий путь к построению новой жизни, но, как инженер, в деталях представляет проекты для осуществления своих заветных мыслей. Именно эта конкретность и отличает Добрянского от его последователей. Что касается вопроса языка и культуры, то здесь о Добрянском не может и быть двух мнений: он предостерегал не только своих соотечественников от всякого рода сепаратизма, но и призывал к тому галицких деятелей, видя в языковом сепаратизме только один из путей Австрии к денационализации русского населения.
Кроме того, Добрянский со своею любовью к русскому народу показал и великий пример славянофильства. Он был уважаемым человеком для выдающихся деятелей чехов, словаков и галичан, он активно участвует в учреждении Словацкой Матицы, он вдохновляет славянскую студенческую молодежь. И совсем не случайно, что первый памятник сему русскому человеку поставлен словаками в Михаловцах (1929): он является в наши дни символом подлинного славянского братства и национального взаимоуважения.
АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ КАРАБЕЛЕШ
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 221 -224)
Род. в Тибаве в 1906 г. Ныне врем. директор и проф. гимназии в Светаве. Поэт и культурный деятель. Стихи и статьи печатал в газетах «Русская Земля», «Народная Газета», «Карпаторусский Голос», «Русский Народный Голос», в журналах «Карпатский Свет», «Карпатский Край», «Костер» и др. Выпустил книги: «Избранные стихотворения» (1928) и «В лучах рассвета» (до 300 стр., 1929 г. ).
МОГУЧАЯ СИЛА
Могучая, вечная сила
Таинственно дышет во всем:
В безмолвии диком могилы
И в тихом просторе ночном,
В зеркальной бездонной лазури,
В сиянии дальних миров,
В разливах бушующей бури,
В ужасных раскатах громов...
Есть Сила и жизнь в урагане,
И в прелести сладкой степей,
И в диком и гневном буране
И в пене кипучих морей...
Могучая вечная Сила
Всегда перед нами стоит:
Она нашу жизнь осветила,
Она нашу жизнь совершит.
В отрадной картине посева,
В движении вечных чудес,
Во взоре чарующей девы,
В бездонной пучине небес
Могучая вечная Сила
Таинственно дышет во всем:
Она нас от века носила,
Ее мы вовек не поймем!
НА ГРАНИЦЕ
То было осенью холодной,
На старой ганте я стоял;
Под голос ветра хороводный
Лишь лист осины трепетал.
Тут горы синие дремали,
А там — востока небосклон...
Лучи, как в бездне засверкали,
И вот — горит, пылает он!
Тут град и дождь царил простором,
А там — блаженная страна,
Покой, свобода светлым взорам,
И глубина и тишина...
Тут вечно злятся непогоды
И вихорь жалобно гудит,
А там — светлеют неба своды,
Там край, как золото горит...
И я востоком наслаждался,
Хотел покинуть край родной.
Кругом лишь ветер зашибался,
Шумели реки подо мной...
И будто плач иль стон напева,
Какой-то голос я слыхал,
И был то плач родного древа,
И словно ветер мне шептал:
«Будь верен ты своей отчизне,
Вовек люби свой край родной,
Любви сладчайшей нету в жизни —
В ней — боль, и радость и покой... »
ОТДЫХ
Вхожу я в лес, в зеленую дубраву,
В глубокий, темный, стародавний лес...
Кругом сплетаются и гнутся травы,
Каштаны, буки, словно до небес,
Вздымают гордые, густые главы.
Тут корни, камни, плиты вековые
Лежат покрыты красным, синим мхом,
А там жаливы, словно холостые,
Толпятся над гнилым буравым пнем,
Глядя на кленов лапы восковые.
На бархатной траве я отдыхаю,
Кузнечик радостно гудит, трещит,
Смотрю на тополя и замечаю:
Там голубь нежно к голубю летит,
О чем-то шепчутся, о чем — не знаю.
Любовный взор их блещет и горит,
Смотрю, любуюсь ими и — вздыхаю..
НА ГОРАХ
На горах тихий мрак синеет,
Висит на плитах гордых скал,
Там все молчит, там все темнеет,
Весь край глубоко замолчал...
Там спят могучие Карпаты,
Потоки льются и гремят,
А милые родные хаты
Все так-же дремлют и молчат.
И вот — с вершин — потоком —
Заплакал мрачный небосвод,
И град шумит, но под угрозы
Все непробудно спит народ.
Над кручей молния сверкает,
Гремит с могучей высоты...
Народ! Отчизна погибает!
Когда-же раз проснешься ты?
В БОРЬБЕ
Наскучил мне сей дикий свет —
Долина плача и мученья,
Где ни любви, ни цели нет
Среди всеобщего волненья.
Один торжественный хаос,
Один туман царит повсюду,
В котором даже сам Христос
Не мог огня доставить люду...
Так может-ли сей человек,
Скелет надменного кумира,
Трудясь весь свой ничтожный век,
Доставить буре чашу мира?
Не может моря усмирить
Его обманчивая воля:
К чему-ж еще он хочет жить?
Кому нужна такая доля?
Чем глубже в лес, тем больше дров
Зачем о сем распространяться,
Когда с толпою дураков
Не в состояньи я ругаться!...
КОРОТКАЯ ВЕСНА
И вновь весна младая отцветает
И лето знойное и греет и печет
И, как цветы, надежда увядает,
И друг ушедший друга не найдет...
И осень грустная листвою мертвой,
Как смерть уносит и последний цвет.
Пока считаю жизненные жертвы,
Смотрю — и нашей жизни нет...
Учись любить природы тихий край,
Где жизни блеск, как роза расцветает,
И теплая любовь, как мотылек, мелькает
И вечно дышет теплый, ясный май.
Отрада сердцу там, — в ней, молча, отдыхай,
И грусть встревоженной души, как снег, растает
САМОУБИЙСТВО РОТШИЛЬДА
Влачась в пыли земного мира,
Он вечно счастия искал,
Молил богатства, как кумира,
А сам от голода страдал.
Все пошлости толпы бесплодной,
Блаженство все он испытал
И столько раз душой холодной
Людские страсти оставлял.
Но мир и тихую отраду
Не мог в богатстве он найти,
Благотворительному яду
Он предал думу на пути.
Увы, не долго наслажденья
Ласкали, жгли больную грудь, —
Померкли счастья привиденья,
Настало время отдохнуть...
Покинул он земные грезы
И, недовольный всей судьбой,
Забыв и радости и слезы,
Богач покончил сам с собой!
ВЫСТРЕЛ
Раздался выстрел под горою,
Плачевно, горестно завыл,
Широкой, дымной пеленою
Поляну снежную покрыл.
И все умолкло на мгновенье,
Глухою дышет тишиной
И сердца робкое биенье,
И шелест тополя лесной.
И вновь обычное теченье,
И весело поет пастух, —
Угасло лишь одно творенье,
И лишь один огонь потух...
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ФАРИНИЧ - МАКОВИЧАНИН
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 225 -228)
Род. в селе Бехеров в 1911 г. Ныне директор русской гимназии в Пряшеве. Поэт и писатель, автор книжек «Стальная Роза» (повесть, 1934) и «Снопик» (стихи, 1939). Стихи и рассказы печатал в газетах «Карпаторусский Голос», «Наш Карпаторусский Голос», «Наш Путь» и др. Редактировал альманах «Возрождение» и журнал «Карпатский Свет» (1938). Председатель Русского культурно-просветительного общества им. А. В. Духновича в Пряшеве.
НА ГУЦУЛЫЦИНЕ
Эй! что за красота на горах,
да при речках на скалах:
рвется Чорная Тиса угрюмо,
расшумно--
Красота! Бунт! — и крик в горах
На Магуре тихесё-тихонько,
не услышишь ни звука, ни слов...
Ша! скользнул ветерочек легонько
из долины до хладных верхов,
— от слез до приволья лесов.
ТРИ ЦАРЯ
Из далеких стран восточных
три царя пришли к нам в горы
и в своих сердцах порочных
принесли к нам ключ раздора.
Царь-царей, крестьянский Голод
с темнотою к нам заглянул,
третий царь — царевич молод
гневным рабством в нас воспрянул.
ПЕСНЬ РАБСТВА
У врагов мы любим быть рабами,
им с презренной подлостью служить,
называться любим мы глупцами
и чужой культурой дорожить.
К предкам мы своим неблагодарны,
мы не строим гордо русский дом,
в нас ни капли гордости народной,
по газетам нашим — крик, Содом!
К своему питаем мы презренье,
но зато на поприще чужом,
за права чужого нам творенья —
мы ступаем гордо под крестом.
ПОЛАНЯ
У сруба, на уступе гор
ему Поланя шьет сорочку.
Берет-ли нитку алых зорь
иль нижет на узоре очко,
она про милого поет:
«Ой на зореньки гляну-ли
иль черешня как цветет,
к ручейку я присяду-ли,
милый речь со мной ведет.
Красны мне цветы увяли,
соловьи уж не поют,
ясны очи заплакали —
за нелюба выдают
Взяли милого в солдаты
да в немилые края,
опустела наша хата,
нет уж люба у меня... »
Поланя полотно берет,
узорчик красить начинает:
рожочек черной ниткой шьет,
а розу красной расшивает.
Червоный цвет — целуй, люби
да приходи ко мне на зоре,
чорнявый-же — за ним грусти,
ведь эта доля — наша горе.
«Ой на зореньки гляну-ли
иль на цветики в саду,
за нелюба не пойду я,
милому сорочку шью. »
* * *
Горы, лес, вершины
уснули под снегом сыпучим,
жизнь, сердца, хатины
уснули в морозе трескучем.
Ручейки, речушки
замерзли, мосты помостили,
а там люди-мушки
мертвечиной жизнь поприкрыли.
Люди, люди-звери
поганых божков натворили и,
веру мерою меря,
побожно поклон положили.
Ждут тебя, пророче,
замерзшее сердце и поле,
ждут людишки ночью
возжигающего в глаголе!
* * *
В КРАЮ РАБОВ
Майская теплынь разлилась. Деревья зазеленели и белым пухом запестрело девственно-зеленое поле. В холодных недрах земли еще сыро, а в воздухе разливались уже благовония. Солнышко прозябшие семена согревает жизнью. Плоды цветения прошлой весны от ласк безжизненных соков земли воскресают новым цветением. Над сырой землей молочные туманы, а за молодеющим лесом в белом паре скрылось солнце. Мученики любви, это ваше время!
Так и хочется сказать возлюбленной: земля и солнце ныне торжествуют, будем-же и мы в любви едины!
Видите-ли, если-бы я родился не среди русских в Карпатах, то я непременно заговорил-бы о соловье, как мы сидели ночью на катоде сирого дерева под цветущей черешней, а луна озаряла лишь старые вершины. И уж непременно заговорил-бы о первом поцелуе. Но — ничего не поделаешь, я — карпаторосс: мне остается только страдать. Такими развлечениями занимаются писатели иных народов. Молчи, ужаленное сердце!
Представьте себе, вы наслаждаетесь майским воздухом утихшего сада и вас тут-же обдает запахом людской скверны. Грешна ты, наша красавица, родная земля! Представьте себе село на одной из наших верховин. Среди буйной зелени вьется речка, чистая, как слеза. В речку вливается грязная вода со двора Миколы. А над ярочком вонючим серебристый колокольчик цветет. Ярочек ведет из самого двора карпатского селянина.
У Миколы — хата, хлев и навоз — все в одном дворе. Да по его мнению иначе и быть не может. Другое дело — пан. Он может знать во всем порядок. Но селяк должен любить смрад своего обыстья. Этим живет. Известное дело, брюхо иногда заставит любить и паскудь. Кроме того Микола и не желает, чтобы иначе завелось у него. Так наставляли его деды, так научил он и своих детей. Паны не считают нужным вмешиваться в его дело, а для селяка одно: слава Богу!
Мне случилось проходить мимо двора Миколы. И не мог я не обратить на этот двор внимания. Вас поражала прежде всего его неопрятность. Тут и навоз разбросан, и дрова так сложены, что, проходя по двору ночью, вы обязательно убились-бы, и куры преспокойно тешатся в мусоре, и свини хрюкают. Весело одному воробью, который чирикает на весь мир о своем славном житье. Всю эту картину восполняют засаленные окна и подлокотившаяся баба на пороге сеней. У хлева шепчется ее девка с паробком и громко хохочет. Ущипнул ее паробок.
Народовец-же я, как-же мне не заговорить с бабой? Подхожу и веду с ней беседу. Баба курит свою люльку и, не отвечая на вопросы, преспокойно поплевывает. От нея отдает неприятным запахом. Из ее оплечной сорочки торчит грязная шея и от груди ее несет скверным запахом. Кто знает, может она непоколебимо чтит поверье, что мыться — грех, что грязь должна смываться потом труда в наказание за превеликие грехи. Века, века уже вселили в нас новую душу. Тысячу лет дух покоры вдыхал в нас душу. Мы верим, что во всем виноваты мы, а не господствующие над нами.
Омывайте потом работы униженных и оскорбленных — свои превеликие грехи, а железом и стальным оружием организованное зло будет глумиться над вами!
В хижине малолетка соскучилась по маме. Ребенок приоткрыл дверь. Меня сразу обдало кислым запахом. Проник он в хату, наверное, около Рождества. Через заколоченные окна свежий воздух проникает с трудом. Дверь хижины открылась настежь. Боже ты мой! В хате семь детей, все в грязных лохмотьях. У всех подтеки под глазами. Малюсенькая Ганя ходит с надутым животом. От этого сорочка спереди высоко подымается. Дети, дети!.. Это вы — наша надежда?!
Видите-ли, а на дворе соловей, а у панчуков майский роман зачался, а у народа церковнический вопрос разгорелся.
— Эх, соловей-пташечка! Поле цветет. Природа любуется своим расцветом. А на деревне где-то обстукивают косу для сеножатия. Через месяц не будет цветов. Люди в мае готовят орудия для уничтожения цветов. Сегодня мирнейшие государства вооружаются, а седо наше гниет. Лейтесь, трели соловья!
Горько видеть, горько слушать. Но есть одна надежда: сям-там при речке белеет чистенькая хата, время от времени наткнешься на читальню.
Народ начинает сам трезвиться. Вместо русской державной школы у нас получила права гражданства школа жизни. А здоровая жизнь потом пахнет, от его орошения хлеба цветут. Глядите на зеленеющие оранины на полях и вы заметите скромный хлебный злак: а он цветет, и благоухает и пользу приносит.
Зеленеющее поле волнуется, как юношеская душа. Но отдыхаешь на нем с детской улыбкою после жизни и разговоров о серых деревнях и обветшалых городах.
ПЕТР ПЕТРОВИЧ СОВА
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 228 -230)
Род. в Свине в 1893 г. Историк и археолог, знаток общинного самоуправления. Печатал свои статьи в журналах «Карпатский Свет», «Право», в газетах «Русская Земля» и «Русский Народный Голос». Издал книгу «Прошлое Ужгорода» (1937).
НАШЕ РУССКОЕ ИМЯ
... Русское имя проходит у нас красной нитью по всей нашей тысячелетней истории и его не смогут вытереть оттуда даже самые искусные фальсификаторы истории. С ним мы встречаемся уже в самую отдаленную эпоху, на заре нашей истории. В древнейшей грамоте 1031 года мадьярский престолонаследник называется русским князем — "dux Ruizorum".
Но не только вся наша история, но и наша современность густо пронизана именем русским. Даже в отношении религии, по своему существу вселенской, т. е. международной, ярко выступает русский национальный элемент в названиях: русская вера, русский праздник, русская церковь.
О нашей русскости напоминают на каждом шагу многочисленные местные географические названия, включающие в себя имя русское, как напр., Русское, Руссковцы, Русская Поляна, Русская Воля, Русские Комаровцы, Росвегово (Oroszveg) и целый ряд других. Есть в мадьярском языке название, которое на первый взгляд может показаться даже курьезным. Это название есть — Орос-Руска, в котором русскость как бы усугублена, ибо мадьярское «orosz» само по себе означает «русский». Наши предки как будто-бы желали уже в древние времена подчеркнуть и закрепить свою русскость, чтобы она неизгладимо запечатлелась в сознании будущих поколений. Эти вехи русскости, которыми утыкано все наше маленькое отечество, могут быть уничтожены только вместе с русским народом под Карпатами.
Карпатороссы сохранили древнейшие названия русской национальности, а именно названия «русин» и «руснак», употреблявшиеся в глубокой древности наравне с названиями «русак» или «русич». Ни одно из вышеприведенных названий в настоящее время для обозначения русской национальности не служит. В русском языке, в котором они не были ничем заменены, чувствуется до сих пор отсутствие имени существительного, которое-б обозначало народность на подобие поляк, словак, болгарин и т. д. В древности такими существительными были русак (на подобие словак) и русин (на подобие болгарин), которые по неведомой причине в русском языке перестали служить для обозначения русской национальности и ныне служат только для обозначения племенной принадлежности карпатороссов и реже галичан. В болгарском же языке до сих пор называются державные русские, т. е. россияне, словами «руснак» и «русин», что есть лучшим доказательством древности этих названий. В основе обоих названий лежит слово Русь, общее для всех русских племен; поэтому в карпаторусском простонародном языке или наречии прилагательное «русинский» или «руснацкий» нигде но употребляется. Да таковые и не могут быть правильно произведены от слова «Русин» или «Руснак», точно так, как, напр., от слова «Болгарин» или «Поляк» не производятся прилагательные «болгаринский» или «поляцкий», но только болгарский и польский.
Выдающийся карпаторосс д-р Орлай, придворный хирург и первый ректор, военно-медицинского института в Петрограде, как будто предчувствовал, что наша русскость по соображениям политическим будет со временем оспариваться, когда про своих земляков карпатороссов написал следующее: «Сии Карпатороссы, удержавшие и до днесь имя Русских или Русинов, древнейшее название русского народа, как сие видно из летописи Нестора и договора Олегова с греками, ровно как и из «Русской Правды» Ярослава, где вместо названия Россиян, употребляется имя Русин... ».
Правильность этого утверждения доказывает, между прочим, так-же греческое название ρυθηνός «руфинос» (по новогреческому произношению) от которого, если откинуть обычное греческое окончание -ос, получится «руфин», в каковом не трудно будет усмотреть, заменив придыхательную букву «Ф» (ѳ) буквой «с», его исходную форму «русин». В латинском правописании греческой букве σ отвечает буква th, а букве η — буква е. Поэтому в латинской транскрипции слово «руѳинос», т. е. русин, пишется »Ruthenus«, сокращенная форма которого »Ruthen« и была впоследствии использована австро-венграми и другими неприятелями русского народа, все растущая мощь которого становилась слишком опасной для Германии и находившейся у нее на привязи Австро-Венгрии.
Слову «рутэн», т. е. русин, было придано областное и вместе с тем сепаратистическое значение, которым стали называть венгерских русских и галичан, в отличие от русских, которых стали называть москалями, хотя в науке слово »ruthenus« оставалось далее тождественным со словом русский, напр., Volga Ruthenica — Русская Волга, Accipenser ruthenus — русская стерлядь, Ruthenium — рутений, элемент, прозванный в честь России и т. д.
ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ ИВАНЧЕВ
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 230 -232)
Род. в 1916 г. в селе Фогораш, был управителем школы, ныне офицер чсл. армии. Печатался в журналах «Наши Стремления», «Карпаторусский Орел», «Юношество» и в газетах «Русский Народный Голос» и «Русский Вестник». Книжно вышли его рассказы «Под соломенной стрехой» (1938) и пьесы «Обманство» (1936) и «Что посеешь, то пожнешь» (1937).
ПРИЛЕТЕЛИ СОРОКИ
Еще только снег растаял и наступила холодная весна, а люди, как мурашки, трудолюбиво принялись за полевую работу. Кто воду спускает в озимины, кто разбрасывает мотыкой конинки, наделанные бартицей, кто рощу прорубывает... И никто не позволит себе бездельничать.
Юрко Голубинка — довольно бедный селянин, он тоже не может позволить себе такой роскоши, чтобы в рабочее время сидеть без дела.
В холодный день, к полудню, как только «поляк» — северный ветер — притих, Юрко взял на плечи «сокырянку» и пошел в «зарубу», что недалеко от дома, рощу «иртовати», готовить почву для посева кукурузы. Прежде чем приняться за работу, он развел огонь, потом погрел руки и принялся за дело. В роще почудился ему голос птицы. Приглянулся он и видит — сидит на ветке, сгорбившись в клубок, сорока — прозябла верно.
«Ну, як-бы ее имити, — подумал Юрко, — Василь (сын его) мав бы радость! »
Стал он подкрадываться к птице, руку занес и случайно схватил. Чтобы не улетела, пока он домой пойдет, придумывает: куда-бы ее дать?
И придумал. Были на нем «рамцошны», штаны, широкие, в пять рифов. Вот он подвязал снизу штаны и пустил в них сороку.
Уже солнышко начало склоняться к закату, собрался Юрко и пошел домой. Прозяб он за целый день и, прежде чем поужинать, лег на теплую постель. Разговаривает с женой. Та ему отвечает, только у нее своя работа, много внимания на него не обращает. А Юрко все говорит, потом вдруг развязывает штаны, поднял ногу вверх, а из штанов сорока вылетает.
— Са-ра-ра — крр-крр.
И села на грядку.
Поланя, супруга Юркова, с удивлением посмотрела на совершившееся событие, потом на Юрка, и говорит:
— А се что за фена?
— Ничего... Ничего... — отговаривается Юрко, — Сорока вывелася в ногавицах.
Поланя замолкла, но беспокоится: как-же так? Спать ложилась, думала, а во сне опять все событие приснилось. Только что настало утро, Поланя с нетерпением прибегает к соседке, куме Петруле, чтобы похвастаться мужем, как это у него в штанах сороки разводятся. Нужно отметить, что Поланя была типичная сельская баба. Верю, что у нее язык-бы чесался и болел, если-бы в воскресенье после вечерни не села она на мосток, спустив ноги с шанца, и не поговорила солодко со своими кумицами и свашками. Разговор простой, ничего в нем нет, кроме сплетен о всех жительницах села, начиная с одного конца деревни и кончая другим. Иногда и времени не хватит на такой разговор. (Пусть простят меня те бабы, которые так не делают, что я так просто высказался: честь исключениям! ).
Было так и теперь. Прибегает Поланя к куме Петруле, встречает ее в сенях, кланяется ей:
— Слава Исусу Христу! Чуете, кумице солодка, я бых вам дачто могла повѣсти, лем кобы межи нами остало...
— Угу, чуете, кумице... — гордо отвечает кума Петруля — вы ачей и мнѣ уже не довѣряете? Боже милый и Пресвятая Дѣвице, та де бы я дакому сказала! Най Бог заварует! Та я николи нич не звыкла переказовати! Ой-йой, та де! То не мой сохташ! Лем вы, кумице, можете смело сказати, вы мене знаете уже не днесь!..
— Та повѣм вам, лем най межи нами останет, — продолжает Паланя, - Знаете, кумице люба, вчера мой газда вернулся с работы, вечером лег собѣ на печ, говориме мы, говориме, а раз лем вижу: Божое чудо! Из ногавиц моего человѣка вылетѣли двѣ сороки тай кричачи, просто в окно ...
- Не говорить ... не говорить! — воскликнула Петруля с большим удивлением, плеснувши в ладони, — ой-йой, то — чудо! Человѣку из ногавиц сороки вылетѣли! А ци так, кумице, там и вывелися?
— Но, чуйся, та правда, что там и вывелися! — последовал ответ Полани.
С тем она и ушла к себе домой. Кума Петруля беспокоится: не может снести, чтобы не передать дальше. Не думала долго, собралась и уходит в село. Только вышла за калитку — вот и счастье! — встречает сваху Гужовку.
— Слава Исусу Христу!
— Слава на вѣки!
— А куда вы, свашко?
— Туда, тай туда: к зовкицѣ Юлѣ.
— Ага, так!.. Чуете, любочко свашко, я бы вам дачто сказала, кобы межи нами остало.
— Угу, Господи милый! Вы, свашко, ачей и мене ся боите? Кобысьте здоровеньки, лишь говорить!
— А еще что! Де бы я боялася! — добавляет кума Петруля. — Та тогда кому вѣрити, як не свашцѣ?
— Но, видите, сами знаете, что всягды была вам вѣрна. Но, та кажить уже, най чую..
— Знаете, голубочко, я бы то другой и не сказала, лишь вам скажу, як вѣрной свашкѣ.
— Но? Но? — нетерпеливо спрашивает Гужовка.
— Як раз перше, знаете, прибѣгла ко мнѣ кума Поланя Голубинчиха и хвалится, что ее человѣку вчера вечером из ногавиц вылетѣло четыре сороки!
— Не говорить! Як то могло быти? А чуете, свашко, ци там и вывелися?
— Но, правда, что там... Тадь теперь ярь! Выводятся... Двое старых а двое еще молодых.
Наболтавшись вдоволь, свашки разошлись.
Спустя три дня, в воскресенье, Юрко отправился в церковь. По дороге встречает баб, а те все к нему с вопросом:
— Кумцю! Свашку! Ци то правда, — чули сьме, — что у вас в ногавицах вывелося восемь сорок?
— Святая правда, — с насмешкой ответил Юрко. — Якось, чуете, добры жены, дуже скоро вывелися тѣ сороки!.. Та, так, в ногавицах вывелися сороки...
МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛОГУШ
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 233 -234)
Род. в Кузьмине в 1918 г. Один из основателей русского скаута за Карпатами, позже актер и директор Русского Национального Театра в Ужгороде. Писал рассказы и статьи в газетах «Русский Народный Голос» и «Русское Слово». Книжно вышли его рассказы «В скаутском лагере» (1837) и пьеса «Овчарь» (1940). Ныне работает в Златых Моравцах.
ЗЛОДЕИ В ЛАГЕРЕ
Был прекрасный летний день. Наш скаутский лагерь был расположен на зеленой поляне, и палатки стояли, как копицы сена посте сенокоса на лугах. Человек, если посмотрит на лагерь, сразу убеждается, что жизнь там веселая. Часть скаутов ходила туда-сюда по лагерю, о чем-то заботилась, что-то искала. Другие собрались в купу и пели веселые песни или рассказывали анекдоты. Третьи работали, четвертые вдалеке упражнялись в скачках, в сигнализации и т. д. Одним словом, лагерь кипел веселою жизнью молодых людей, которые с нетерпением ожидали конца школьного года, чтобы отдохнуть на свежем воздухе — в лагере — и — дождались.
Солнце незаметно уходило на отдых. Тихо приближался вечер. Обыватели лагеря даже и не заметили, как начало смеркаться.
В этот день я был назначен начальством лагеря на должность «советника дня». Это такая обязанность, что не каждый мог ее получить, она давалась только начальникам отрядов или же заслуженным скаутам. Вечер пришел так-же неожиданно, как нежданный гость, что постучал в дверь как раз тогда, когда его совсем не нужно. Впрочем, ночь в лагере — гость приятный.
Зажгли мы лагерный костер и сели вокруг него. Тихо было, только иногда сова, пролетавшая над огнем, интересовалась - что это за такие существа сидят в шляпах, широких как зонтик? Мы на это внимания не обращали. По программе мы рассказывали всякие бывальщины и небывальщины - что каждому на ум пришло. Кто-то рассказывал, как однажды он "напалил" своего профессора во время урока, другой о духе, явившемся ему среди ночи ... Но никто не заметил, как один из лесных обывателей оставил разговоры и скрылся за корчем. Что привлекло его внимание - я и сам не знаю, потому что, по правде сказать, сам я был увлечен рассказами. Но понемногу и разговор прекращался, кое-кто чувствовал уже себя уставшим бесконечно говорить о своих героических выступлениях. А мой сосед так и заснул у меня на плече. Потом кончили мы свои рассказы. Караулу я приказал внимательно относиться к своим обязанностям, протрубили мы вечерний сигнал и разошлись по палаткам.
Георгий, слушая рассказы, решил выждать время, когда все уснут, и напугать всех этих твердоголовых, которые с такими героическими чувствами и сочными словами рассказывали о своей смелости. Насобирал он камушков и присел за куст, как лев ожидающий свою добычу. Он решил явиться к нам, как разбойник.
Голова моя была тяжела, я лег и размышлял, ибо как раз в этот день пришла мне неприятная новость от Р. Он был сильнее меня и духом, и телом, но неудачи его преследовали и он, по-видимому, начал изменять скаутской обязанности быть всегда веселым. Так я и заснул, раздумывая. Потом я проснулся от укусов комаров и начал от них защищаться руками и ногами. Вероятно, в это время я был похож на осла, который попал в болото и не знает, как оттуда вылезти. Первый сон всегда крепок: армия с пулеметами не была бы в состоянии окончательно оторвать меня от сна, а не то что комары! Я снова уснул и видел сон: меня назначили министром, ввели в дипломатические круги и все это за то, что я боролся за права своего народа.,. Мне казалось, что я действительно борюсь за свой народ и в пылу этой борьбы я очнулся от своего патриотического сна. Мои руки и ноги двигались — не то в виде продолжения борьбы за народ, не то в защите от комаров. Впрочем, теперь причиной моего сопротивления оказался «медвежёнок», который тянул с меня одеяло и был чем-то устрашен.
Я быстро схватился и — к караулу:
— Что вы будете меня? Пожар, что-ли? Или ты...
Я не окончил фразы. Камень прожужжал у самого уха, как майский хрущ. Я бросался из стороны в сторону, не зная, что происходит. Я был похож на осу, которую раздразнили. Наконец мне показалось, что, действительно, — беда, нужно разбудить весь лагерь. На нас напал злодей! А может быть и целая армия! Известно ведь, что в страхе человек и муху за слона принимает. Полет камней повторился несколько раз. Не долго размышляя, я разбудил начальника, и теперь мы уже вдвоем отправились искать наших врагов. Я захватил с собой скаутский нож. Не сделали мы и двадцати шагов, как камень снова фыркнул возле моего носа и даже чуть не задел мой обонятельный орган. Потом что-то ударилось о палец, и я почувствовал, что на нем осталась теплая жидкость. Я зажег спичку, осмотрел палец — к счастью это не была кровь. Кровь я не люблю видеть. Пока я оказывал первую помощь своему носу, брат начальник произвел несколько выстрелов из револьвера в том направлении, откуда нам грозила опасность. В ответ новый камень пронесся над моей головой. Я повернулся и, как легкий олень, направил свой бег к лагерю. За мной, как медведь, ломая ветки, несся начальник...
Нечего и говорить, что лагерь не спал до утра. Но утром все скауты снова оказались героями и рассказывали, как злодеи убегали от них, когда лагерь, проснувшись, начал их преследовать. Я молчал, ибо не хотел и сам за себя и за других краснеть.
Только через несколько дней я дознался, что «злодеями» оказался один-одинешенький брат Георгий... Я решил ему отомстить!
ИВАН НИКОЛАЕВИЧ МАЦЫНCКИЙ
(Историко-литературный сборник «Пряшевщина». стр. 235 -238)
Род. в 1922 году и Лаборце, Поэт и критик. Печататься начал в журналах «Рассвет» (1938) и «Костер» (1946—47). Псевдонимы: Цынский и Тарас Остапчук.
ПРОГРЕСС
Пусть одной ошибкой больше -
их кругом полным полно! —
есть в Америке, есть и Польше,
мало-ль их и нам дано?
Не к ошибкам, — от ошибок
к правде, к правде мы идем:
параграф для правды гибок,
если хитрость светит в нем.
Не к ошибкам, не к ошибкам —
но ошибками от них
ветер нас несет и шибко
рвет страницы лживых книг.
* * *
Мальчишка любуется сонной луной;
забавный и милый, по детски серьёзный
швыряет он камнем, тряхнув головой,
в свод неба туманный и звёздный.
Светила мерцают в ночной глубине...
Во всем замечаешь глухую усталость,
лишь мальчик, играя, привязан к луне,
с улыбкой встречающей детскую шалость.
Прекрасные вольные кудри его
она заливает серебряным светом...
Кругом все почило... как будто мертво...
И жизнь, словно замкнута в мальчике этом.
Приятно смотреть мне среди тишины,
как мальчик наивно в заоблачность метит...
Когда он устанет от глупой луны,
он землю, кормилицу землю заметит.
О ШКОЛЬНИКЕ
Сирак — заплата на заплате...
Дрожишь, озяб, родной малыш...
И мы в твоем ходили платье,
и мы из под дырявых крыш,
и мы всем тем, что ты, прошлись
и мы так выходили в жизнь.
Будь смелым!.. Выдержишь, родимый!..
Неплохо скроен, плотно сшит,
и стужей горьких дней гонимый,
ты будешь крепким, как гранит,
ты будешь тем, родной, на ком
навеки строят отчий дом.
И жизнь придет в объятья наши
в венце из солнечных лучей,
и выпивший избыток чаши —
всю горечь дней и муть ночей —
ты станешь жить уж, наконец,
не так, как дед твой и отец.
Не будет горя... С новым строем придешь
ты к людям для людей
и будешь, милый мой, героем
столетий, лет, недель и дней —
откроешь для несчастных масс
тот мир, что был, но не для нас.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФЕСТИВАЛ МОЛОДЕЖИ В ПРАГЕ 1947.
…Песню дружбы запевает молодежь,
Эту песню не задушишь, не убьёшь...
Из марша демократической молодежи.
... И жизнь, как старое вино, разбила обручи в последнем грозовом
напоре...
На древних пражских площадях племен людских ручьи в одно слились
сегодня море.
Денек прекрасный... Солнца летнего лучи причастны в общем дружном
хоре
всех, кто нашествие фашистской саранчи рассеял в жесточайшем споре.
*
Здесь индонез, араб и грек, кореец и монгол и русские и англичане;
здесь Индия, друзья, стирая пот с геройского чела, встречает новых зорь
сиянье;
и Индонезия, страна всех бед и зол здесь сердцем связана с восстаньем;
евреев горький рок с арабами здесь свел и греков наградил изгнаньем.
*
Вот шествие идет... За маревом знамен шагают в ногу делегаты
и молодежь... За ними вслед в картине воплощен печальных дней закон
проклятый:
пред белым негр стоит, согнувшийся в поклон, и белый хлыст тяжеловатый
над ним занес... но вдруг — в ответ со всех сторон огонь растет, гремят
раскаты.
*
Отсюда все презренья ком пускаем мы в лицо бесстыдное столетий
и песнями, возникшими в глухих стенах тюрьмы в век, начатый ударом
плети,
повыметем, друзья, остатки древней тьмы из всех углов, что есть на свете...
и минет наш корабль — с такими у кормы — подводных скал нагие сети.
РАДОСТНЫЙ УДЕЛ
Жизнь — пьяный, радостный удел
и бесконечный день веселья...
Несчастлив тот, кто не съумел
найти свою в ней чашу хмеля.
Мы в жизни нашей все хмельны —
один — прекрасной рожью в поле,
другой — судьбой своей страны,
иной детьми в начальной школе,
вечерним заревом луны;
поэт — людьми, их жизнью, жаждой
и собственной своей душой,
ученый — тайной искры каждой,
планетой малой иль большой,
растеньем, камнем и животным;
иной теченьем беззаботным
своих бесплодных пестрых дней,
а мистик — пляскою теней;
тот ритмом жизни, этот — цветом,
гармоньей форм, своей тоской;
один зовет себя поэтом,
царем, иль, Бог весть, чем другой.
И грубой жизнью опьяненный
живет в них просто человек —
будь он бродяга иль ученый,
француз, китаец или грек.
СПЛЕТЕНЬЕ ЖИЗНИ
Памяти Георгия Пьещака,
Михаила Матиса и
Михаила Франко.
Свой жизненный венец сплетает всяк:
тот меж цветы минутных заблуждений
вплетает лавр возвышенных стремлений,
иной-же гений (говорят — чудак! )
сплетает с лавром терн и ветвь сирени...
И каждый вьет его кто как!
Мы все живем мечтою, страстью, жаждой,
и с правдой ложь сплетаем мы в венце;
послушны мы, как дети, муке каждой,
что в песнях слышится — видна в лице...
Мы жаждем правды волей страстной
и в трудной жизни к лучшим дням
путь прочищаем твердо, властно,
плоды-ж достанутся не нам!
Так, все минает, все проходит,
и смерть, как вечный призрак бродит,
а жизнь, как скверное вино:
не вкусно, но пьянит оно!