Вступление. |Оглавление.
Предыдущая глава
Следующая глава
Все главы
И.И. Малышевский.
Западная Русь в борьбе за веру и народность.
ГЛАВА VII.
Уния и отвержение её православными всей Западной России.
1. Усиление преследований православных, особенно епископов, после Брестского собора 1590 г.
а Брестском соборе 1590 г. митрополит и епископы постановили занести королю жалобы на обиды и притеснения православным от римско-католических панов и чиновников, и поручили это исполнить от их имени Кириллу Терлецкому, епископу Луцкому и Острожскому. И вот, как бы в ответ на их жалобы и просьбы, начались усиленные преследования и обиды православным, обрушившиеся прежде всего на Кирилла Терлецкого. Приведем лишь несколько примеров на это. Был тогда луцким старостой (т.- е. правителем) дворянин Александр Семашко, потомок древнего русского православного рода, но совратившийся в латинство и возымевший теперь жестокую неприязнь к православию. Этот Семашко, в отсутствие Кирилла из Луцка, поставил у ворот Луцкого замка, в котором находились православная соборная церковь и архиерейский дом, своего привратника с гайдуками и приказал им брать по грошу и по два со всех православных, духовных и мирян, идущих в церковь, а иначе никого не пропускать. Когда возвратился епископ, то гайдуки пропустили в замковые ворота только его одного с мальчиком, а всех прочих слуг и всего имущества его не пропустили, от чего оно, находясь под дождем целую ночь, частью перепортилось, частью же было расхищено. В Страстную Субботу и Светлое Воскресение, 20 и 21 апреля, в соборной церкви не было богослужения, потому что некому было служить. Все духовенство Луцка, в эти дни, толпилось у ворот замка, но никто из духовных не был пропущен ни в церковь, ни к епископу. Сам епископ в оба дня сидел в заключении, не ел и не пил, иззяб от холода и отощал, потому что к нему не пропускали ни съестных припасов, ни слуг, а иных даже вытолкали из замка. Между тем Семашко, потешаясь над епископом, в оба дня приходил в его соборную церковь и в притворе её заводил танцы и другие игры с музыкой, приказывал своим гайдукам стрелять из своей комнаты в золоченый крест и купол собора, потом и в церковные стены, и гайдуки отбили от креста две цепи, повредили купол и, на стене церковной, образ святого Иоанна Богослова, во имя которого был освящен собор. Напрасно владыка Кирилл обращался в суды низшие и высшие: обидчик остался ненаказанным и не унялся. Напротив, сам он, как староста, найдя предлог, позвал епископа на суд и здесь обходился с ним грубо, а епископского поверенного из русских назвал презренным псом русином. Тот же Семашко сделал нападение и на владение Львовского епископа Гедеона Болобана—Жидиминский монастырь. Во время происходившей при монастыре ярмарки сюда прибыл, по приказанию Семашко, Луцкий подстароста с отрядом вооруженных людей, насильно вторгнулся в Жидиминский монастырь и, поселившись в нем, рассылал по ярмарке своих слуг и гайдуков собирать, от имени Луцкого старосты и в его пользу, торговые пошлины и все прочие доходы, какие до того времени собирались на монастырь, приблизительно на тысячу польских злотых. Земяне князя Альбрехта Николаевича Радзивила, литовского маршалка, два раза нападали на церковное имение Радиловичи, принадлежавшее Пинскому и Туровскому владыке Леонтию Пельчицкому, и каждый раз разгоняли из того села всех жителей, угоняли их скот и разграбляли все их имущество. А когда епископ принес на это жалобу и в назначенное время лично явился на суд в Городецкий замок Радзивила, то наместник князя, без всякой причины, не захотел производить суд в назначенный день, так - что епископ отъехал ни с чем. Бесчинники из польских панов не останавливались пред оскорблениями святого православия в имениях даже таких лиц, как князь Острожский. В конце декабря 1590 г. два ротмистра королевские, с отрядом конных и пеших вооруженных людей, напали на имение князя Острожского, село Крупное. Прежде всего они бросились в церковь, выбили церковные двери, разграбили церковную утварь, посвященную службе Божией, ограбили алтарь и, выбросив из чаши святое тело Христово на землю, топтали его ногами. Разграбив церковь и наругавшись над святыней, ротмистры королевские напали на жителей, ограбили их и все пограбленное имущество отправили в Луцк, на руки тому же злому старосте Александру Семашко. А вот еще пример наглого оскорбления Львовскому братству и ученикам его школы. В 1592 г. король, по ходатайству князя Константина Острожского и Новогрудского воеводы Скумина-Тышкевича, дал братству грамоту, которою утверждал его права и в частности право содержать типографию и школу. Озлился за это на братство ректор львовской иезуитской школы. По его приказанию ученики его толпами нападали на учеников братской школы, собиравших себе по городу милостыню, отнимали у лих собранную милостыню, а самих подвергали тяжким побоям; иных же увлекали в свою школу и бесчеловечно секли, или заключали в железные оковы и продерживали целые ночи. Братство принуждено было два раза приносить на это, чрез своих уполномоченных и ректора своей школы Стефана, жалобы в Львовский замковый суд; но суд ни к чему не привел. Подчас трудно было православным найти защиту даже от обид со стороны жидов. В 1590 г. Мелетий Хребтович, епископ Владимирский и Брестский, совершал крестный ход в городе Владимире, со всем собором и духовенством Владимирским. Когда процессия дошла до церкви св. Николая, на Жидовской улице, то два жида бахурчика (то - есть молодые жидки) начали бросать камнями в епископа и прочее духовенство. Священники и прихожане соборной церкви от имени епископа Мелетия подали жалобу в суд. Но позванные на суд жиды заперлись, принеся свою присягу в своей будто-бы невинности, и суд оправдал их.
2. Усиление обольщений.
Одновременно с усилением преследований усилились и обольщения православным со стороны иезуитов, латино-польских бискупов и самого короля. В самый год Брестского собора (1590) иезуит Петр Скарга вторично издал свою книжку „О единстве церкви Божией”. Здесь он с особенным усилием твердил, что церкви западно-русской не удастся восстановить свое благоустройство; что не помогут ей в том ни патриарх, ни свои епископы, ни миряне; что единственное спасение её в унии с римской церковью. Ее, по обычаю, превозносил он, обещая от унии с ней разные блага Западно-Русской церкви, как-то: -лучший порядок, просвещение, спокойствие от притеснений и тому подобное. О том же стали усиленнее голосить и другие иезуиты и бискупы латино-польские, заводя сношения с епископами православными. Между прочим некоторые из них вели с ними такие искусительные и обольстительные речи: „вот вы зависите от восточных патриархов, убогих и подвластных туркам: не приличнее ли зависеть от папы сильного и славного? У вас патриархи дали слишком много воли мирянам в делах церковных, а у нас римских католиков не так, у нас власть церковная в руках бискупов и ксендзов. Вы теперь терпите разные нападки и стеснения, а соединясь с нами, избавитесь от них. Да притом король и папа придадут вам почестей и богатств. Так например митрополиту отдадут Киево-Печерскую лавру с её богатыми имениями". Сам король Сигизмунд III, в первое время после Брестского собора 1590 года, казался, надо правду сказать, как будто готовым уважить жалобы и просьбы собора по поводу притеснений православной церкви и епископам её. Он даже издал грамоту в ограждение прав их. Но не было пользы от этой грамоты, нисколько не страшной обидчикам и своевольникам. Да вскоре затем и сам король, чрез своих иезуитов и бискупов, давал знать русским епископам, что лучше им принять унию; тогда-то они избавятся от бед и преследований и заслужат уже настоящую милость от него. Епископов король льстил надеждою даже на такой почет, что они, приняв унию, будут заседать в сенате наравне с латино-польскими бискупами. Итак, положение западнорусских епископов было теперь очень трудное: с одной стороны обиды и преследования, с другой искушения и обольщения. Конечно, если бы все они были на высоте своего священного звания, были сильны духом веры и благочестия, то, с помощью Божией, могли бы устоять в преданности своей вере и церкви. Но мы уже знаем, что тогдашние епископы большей частью выходили из панов и панков, без должного приготовления к духовной жизни, мало помышляли о ней и о сане епископском, более радея о мирских выгодах и почестях, чем о подвигах своего духовного служения; а про некоторых из них шла и худая слава. И вот невмоготу стало им тяжелое положение их. Настало для них время колебания между верностью православию и предательством на унию, кончившееся -для большей части их печальным отпадением в эту унию.
3. Тайные и явные соглашения некоторых епископов на унию, при понуждениях со стороны короля Сигизмунда III.
Согласно постановлению Брестского собора 1590 года митрополит Михаил Рагоза созывал соборы в ближайшие за сим годы в том же Бресте. Таких соборов было еще три (в 1591, 1593 и 1594 г.). Но на эти соборы собирались уже не все епископы. Здесь еще поднимались речи о защите и благоустройстве церкви, о братствах, о школах и тому подобное. Но мало пользы было от таких речей, притом уже и неискренних. Видимее заботился о всем этом митрополит: он благоволил к братствам, списывался и с патриархом; обличал недобрых священников, но от них послышался такой отзыв: „пусть прежде епископы послушают закона, тогда и мы послушаем". И действительно, епископы в большинстве уже не слушали ни митрополита, ни закона, не думали о восстановлении благоустройства церкви собственными силами, теряя, по малодушию, надежду на эти силы. Вместо этого они во время соборов и между соборами стали устраивать тайные соглашения на унию. Вожаками в этом темном деле стали два из них: Кирилл Терлецкий, епископ Kуцкий и Острожский, и Ипатий Поцей, недавно из пана ставший епископом Владимирским и Брестским (на место умершего Мелетия Хребтовича). Они-то и сносились и сговаривались с латино-польскими бискупами о том, как лучше оборудовать это дело. Они втягивали в это предательское дело и других епископов. В первое время велось это дело тайком. Епископы списывались на унию не все разом, а по-частично—то одни, то другие, собираясь для сего то в том, то в другом месте, чтобы скрыть свой предательский замысел от православных. Труднее было втянуть в дело митрополита Михаила. Как голова между ними по своему сану, он тревожился, чувствуя, что он-то прежде всех будет в ответе за это темное дело пред Богом и церковью. А между тем король, которому главные вожаки доносили о ходе дела, не умедлил хвалить и поощрять их, обещал милости и награды в виде богатых монастырей и тому подобное, обещал защищать их своей властью на тот случай, если бы восточные патриархи и ревнители православия в самой Западно-Русской церкви призвали предателей к суду, или приняли какие-либо другие меры против них. Но, прибавлял король, необходимо, чтобы на унию согласился еще митрополит с остальными епископами. Тяжко было митрополиту. Под час он говорил, что готов лучше отказаться от митрополии, чем быть отступником от своей церкви на соблазн православным и пагубу своей душе: „если весь мир приобрету, а душу свою погублю, чем выкуплю?" Он даже прятался от главных вожаков дела. Но они сильней и сильней налегали на него, смущая то страхами, то льстивыми обещаниями от короля, латино-польских бискупов и панов. Изнемог несчастный и дал согласие на унию. Это было уже в 1594 г. Но требовалось еще обдумать, какова-то будет сама эта уния, на каких условиях принять ее? Рядили и так, и сяк. Но к чести митрополита и лучших из епископов надо сказать, что они отнюдь не желали чрез унию олатиниться и ополячиться, а желали и в унии сохранить многое из того, что было в православии и в русской православной церкви. Потому постановили, между прочим, следующие условия унии: литургии святого Василия Великого, Иоанна Златоуста и преждеосвященная и все церковные службы, таинства, священнодействия, обряды и праздники и богослужебные книги останутся и в унии, как было в православии; останется у ней и православный символ веры; епископы и все священнослужители будут всегда из русских; римские католики не должны забирать себе русских монастырей и церквей, ни совращать будущих русских униатов в латинство; русские братства и школы останутся неприкосновенными и в унии, если примут ее, и тому подобное. С своей стороны епископы соглашались признавать власть римского папы, как главы церкви, римскую церковь—истинною церковью, пребыть в союзе с нею, отвергши союз с Восточной православною церковью, как будто-бы схизматической. За это они требовали, чтобы униатской церкви даны были все права и льготы, чтобы за ними, епископами, удержаны были и все кафедры и имения их, чтобы они во всем уравнены были с латино-польскими бискупами и, подобно им, заседали в королевской раде или сенате. Написали епископы свое послание и к папе с изъявлением готовности на унию. Обо всем этом доносилось королю и папскому послу в Кракове, куда ездили Кирилл Терлецкий и Ипатий Поцей, предназначенные ехать в Рим с определением об унии и посланием к папе. Король и папский посол одобрили все это в надежде, что прочее сделается само собою; король же поощрял епископов новыми милостями, а митрополиту прислал уже и грамоту, которою отдавал ему во власть Киево-Печерскую лавру с её богатыми имениями. Между тем слухи о подготовлениях к унии уже давно разошлись между православными. Некоторые из них, особенно же князь Константин Острожский, не раз допрашивали митрополита и епископов о начатом ими деле унии. Они то отпирались, то заговаривали, что ничего противного православной церкви не будет в ихней унии и тому подобное. Так хитря, главные вожаки дела надеялись исподволь, с помощью того же короля, завлечь в свое согласие и знатнейших представителей из православного общества. Но не так вышло. Чем более оглашалось униатское дело, тем более росла тревога в среде православных. Началось в среде их сильное движение против согласников на унию, как предателей церкви. Отстали от них два епископа, колебался митрополит. Король, боясь, что может пропасть дело, погнал Кирилла Терлецкого и Ипатия Поцея в Рим к папе; а сам издал манифест (объявление) с оповещением, что митрополит и епископы согласились на унию, что два из них уже отправляются по этому делу в послах к римскому папе, что это дело великое и благое, и что все его русские подданные должны последовать голосу и примеру своих архипастырей.
4. Поездка двух епископов в Рим по делу унии и объявление её в Риме.
В половине ноября 1595 г. Поцей и Терлецкий прибыли в Рим. Здесь они смиренно представились папе и объявили, с чем прибыли. Понятно, что папа был рад и принял послов милостиво; а на отпуске сказал: „отдохните получше с такой дороги”. Им отвели отличное помещение, дали всего в изобилии и жилось им хорошо. За день до Рождества Христова во дворце папы состоялось торжественное собрание по делу унии. Папа Климент VIII сидел на высоком троне в пышном облачении, под балдахином. Поодаль заседало 33 его кардинала, а далее стояли арцибискупы и бискупы и многие мирские знатные люди из Рима и других стран, в том числе из Польши и Литвы. Введены были владыки: Терлецкий и Поцей с бывшею при них свитою духовных и мирян из Западной Руси. Свита осталась позади, а владыки, три раза припав на колена, подошли к папе, повалились ему в ноги и целовали их, а потом, стоя на коленах, опять сказали о своем деле и подали декрет (определение) западно-русских владык об унии и послание их к папе. Он приказал прочитать декрет, и послание и они были громко прочитаны по-русски и по-латыни. Затем, по приказу папы, секретарь его сказал от имени папы речь послам, в которой красно изображал радость папы и похвалу унии и западнорусским владыкам, принявшим ее. „А теперь, заключил секретарь, произнесите еще исповедание римско-католической веры". Пред владыками поставили Евангелие, дали в руки готовое написанное и очень длинное исповедание. Поцей прочел его сперва по-латыни, а затем ксендз из Литвы, знавший русский язык, прочел его по-русски, а латинский ксендз— по-латыни. В оба раза владыки по прочтении исповедания клали обе руки на Евангелие и клялись. Потом опять целовали ноги папы. Папа сказал в утешение им несколько слов, закончив: „я не хочу господствовать над вами, хочу носить на себе тягости ваши". Как же то иначе и говорить было папе на радости? Затем папа громко объявил, что принимает в лоно католической церкви всех русских владык, всех духовных и всех православных, живущих в державе короля польского, и разрешает их от всех епитимий и наказаний, каким они могли подвергнуться за бывшую схизму. Скоро затем и кончилось торжество объявления унии пред папой. Много неправды было во всем этом деле! Владыки Поцей и Терлецкий дурно исполнили свое поручение: приняли унию не на тех условиях, какие постановлены были митрополитом и прочими епископами. Они произнесли такое исповедание, по которому совсем отреклись от православия, во всем приняли учение римской церкви со всеми его новшествами и вымыслами. Правда, папа обещал им сохранить для унии все бывшие в православии церковные службы и обряды, но с оговоркой, что сохранит их настолько, насколько это будет не противно римской церкви. А это значит, что в Риме оставили за собою право изменять эти службы и обряды и навязывать латинские (как и было потом). Погрешил против правды и сам папа, когда говорил, что принимает в лоно римской церкви всех православных Западной Руси: как будто они просили его о том! Еще хуже то, что он, не прошенный ими, разрешал их от наказания за схизму: так-то называл он наше святое православие! Да! после таких папских непрошенных милостей нельзя было православным Западной Руси ждать мира и добра от унии. Тяжко обойдутся им и эти милости, и эта уния! Но предатели Поцей и Терлецкий в своих письмах из Рима в Западную Русь превозносили папские милости, кое-что и прилагая на обольщение православных. Около двух месяцев их ублажали в Риме, наконец отпустили, а в марте они уже были в Западной Руси. Прибыли они с целой кипой папских посланий к митрополиту и епископам и православным Западной Руси, к королю и многим латино-польским бискупам и панам, которых папа увещевал оказывать всякую поддержку в деле насаждения и утверждения унии во всей Западной Руси. Но не так приняла она привезенную из Рима унию, как на то надеялся папа и как сулили ему и себе предательские зачинщики её.
5. Усилия православных Западной Руси не допустит введения унии.
Еще при первых слухах о тайных соглашениях владык на унию началось среди православных Западной Руси движение против этого предательского дела и в защиту православия. Во главе движения выступили ревнители православия из знатных людей, каков особенно князь Константин Острожский, а также церковные братства с своим священством, каковы особенно Львовское и Виленское. Могли они выступить против владык потому, что имели за собою власть «православных восточных патриархов, а также и всю православную церковь с её святителями в разных странах, в том числе и единоверной Восточной России. Князь Константин Острожский, когда узнал о затеях унии, писал одному из западнорусских владык (Ипатию Поцею): „дело единения церквей само по себе дело доброе и желанное, но вместе с тем дело великое и важное. Нельзя вести его легко и в одиночку, то есть одной Западной Руси и её владыкам. Это дело Вселенской церкви. Нужно наперед снестись с патриархами и патриаршими церквами, церквами и святителями других православных стран, с церковью и святителями Восточной России. Надо бы дело вести чисто и свято, чтобы единение церквей было истинным единением веры и любви, с сохранением православного учения Вселенской церкви". Когда тот владыка и его сообщники не послушали благого совета и повели дело сами одни и по-своему в сообществе только с пособниками их из римской церкви: то, еще раз скажем, наши ревнители православия имели полное право выступить против такого дела их. Они хорошо знали волю о том Восточных патриархов, ибо уже не один раз писывали к старейшим из них о делах западнорусских владык, а некоторые и сами помчались на Восток просить совета и помощи в тяжких затруднениях по этим делам. Впрочем, пока действия владык были еще не совсем явны, православные Западной Руси сдерживались открыто выступать против них, старались лучше разведать об этих действиях у них же самих, уважая духовную власть их. Но когда владыки стали уклоняться от прямых ответов, а между тем предательские действия их стали уже совсем явными; тогда православные духовные и миряне, памятуя заветы прежних православных святителей, зная волю православных патриархов Востока, движимые любовью к праотеческой вере, ревновали единодушно возвысить свои голоса на защиту православия и против унии. Из первых возвысил свой мощный голос благочестивый князь Константин Острожский. Он обратился (24 июня 1595 года) с следующим воззванием ко всем православным Литвы и Западной Руси, духовным и светским: „С молодости моей я воспитан моими преименитыми благочестивыми родителями в истинной вере, в которой, с Божией помощью, и доселе пребываю, и надеюсь непоколебимо пребывать до конца жизни. Я научен и убежден благодатью Божией, что кроме единой истинной веры, насажденной в Иерусалиме, нет другой веры истинной. Но в нынешние времена, злохитрыми кознями вселукавого дьявола, сами главные начальники нашей истинной веры, прельстившись славой света сего и помрачившись тьмою сластолюбия, наши мнимые пастыри, митрополит с епископами, претворились в волков и, отвервшись единой истинной веры святой Восточной церкви, отступили от наших вселенских пастырей и учителей, и приложились к западным, прикрывая только в себе внутреннего волка кожей своего лицемерия, как овчиной, они тайно согласились между собою, окаянные, как христопродавец Иуда с жидами, отторгнуть благочестивых христиан здешней области, без их ведома, и вринуть с собою в погибель, как и самые сокровенные писания их объявляют. Но человеколюбец Бог не попустит в конец лукавому умыслу их совершиться, если только ваша милость постараетесь пребыть в христианской любви и повинности. Дело идет не о тленном имении и погибающем богатстве, но о вечной жизни, о бессмертной душе, которой дороже ничего быть не может. Весьма многие из обитателей нашей страны, особенно православные, считают меня за начальника православия в здешнем крае, хотя сам я признаю себя не большим, но равным каждому, стоящему в правоверии. Потому, опасаясь, как бы не остаться виновным пред Богом и пред вами, и узнав достоверно о таких отступниках и явных предателях церкви Христовой, извещаю о них всех вас, как возлюбленную мою о Христе братию, и хочу вместе с вами стоять за одно против врагов нашего спасения, чтобы, с Божией помощью и вашим ревностным старанием, они сами впали в те сети, которые скрытно на нас готовили... Что может быть бесстыднее и беззаконнее? Шесть или семь злонравных человек злодейски согласились между собою, и, отвергшись пастырей своих, святейших патриархов, от которых поставлены, осмеливаются властно, по своей воле, отторгнуть всех нас, правоверных, будто бессловесных, от истины и низвергнуть с собою в пагубу. Какая нам может быть от них польза? Вместо того, чтобы быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех... Если татарам, жидам, армянам и другим в нашем государстве сохраняются, без всякого нарушения, их законы: не тем ли более нам, истинным христианам, будет сохраняться наш закон, если только все мы соединимся вместе и за одно усердно стоять будем? А я, как доселе, во все время моей жизни, служил трудом и имением моим непорочному закону святой Восточной церкви, в размножении священных писаний и книг и в прочих благочестивых вещах, так и до конца, при помощи Божией, обещаюсь служить всеми моими силами на пользу моих братий, правоверных христиан, и хочу, вместе со всеми вами, правоверными, стоять в благочестии, пока достанет сил". Чрез шесть дней после сего, к радости православных, послышался голос и лучшего из западнорусских владык Гедеона, епископа Львовского. Явившись в городской уряд города Владимира на Волыни, в присутствии князя Острожского и многих других православных русских вельмож, он подал запись, что непричастен делу унии: постановление о ней, говорил епископ Гедеон, составлено в противность правилам и обычаям нашей православной веры, нашим правам и вольностям, без ведома и дозволения патриархов, наших духовных начальников, без совещаний духовного собора, а также без воли светских сословий, как знатных старожитных фамилий, так и простых людей православной веры, без согласия которых мы ничего делать и решать не желаем “. По примеру Гедеона отрекся потом от участия в деле унии и другой владыка Михаил, епископ Перемышльский. Послышались голоса против унии от православного священства, церковных братств и других ревнителей в Вильне, Новогрудке, Львове и проч. Так например, виленское духовенство писало новогрудскому воеводе Скумину-Тышкевичу: „мы—все православное виленское духовенство— протестовали пред Богом и всем христианским народом, как в книгах наших духовных, так и во всех урядах светских, что мы о таком отступлении от наших святейших патриархов не мыслили и не знали, и на то не соизволяли, и обязуемся непоколебимо стоять при всем благочестии святой Восточной соборной церкви. Извещая об этом вашу милость, мы просим тебя быть, вместе с иными многими православными, защитником и поборником нашей благочестивой веры". Все эти и подобные голоса против унии раздались по Западной Руси еще до поездки и во время поездки Поцея и Терлецкого в Рим. А когда Поцей и Терлецкий возвратились из Рима с папским посланием об унии, то движение против неё и её зачинщиков проявилось еще шире и настойчивее. Русские православные князья и дворяне на своих съездах в воеводствах киевском, волынском, минском, новогрудском, полоцком и других постановили подать чрез послов от всех этих воеводств на варшавском сейме просьбы королю, чтобы Поцей и Терлецкий лишены были духовного сана, так как они, без ведома православных патриархов, ездили в Рим и самовольно отдались под власть папы и привезли оттуда великие перемены в вере. Послы это и сделали. Король Сигизмунд III не внял этим просьбам. Тогда послы от православных во главе с князем Константином Острожским к концу сейма торжественно объявили, что они и весь русский народ не будут признавать Поцея и Терлецкого своими епископами и не потерпят их духовной власти в своих имениях. Свои записи они, по тогдашнему обычаю, внесли в городские книги и копии (противни) таких записей разослали по воеводствам. Подобные протесты (заявления) против унии и поддавшихся на нее владык учинили старшие горожане в Вильне, Киеве и других городах. Страх напал на зачинщиков унии; но король обнадежил их новыми грамотами на то, что они и в унии сохранят свои епископские кафедры с их имениями, ободрял их новыми милостями. Но требовалось дело унии, как дело церковное, решить церковным порядком, то есть церковным собором. Созыва собора требовал и папа в своем послании об унии с тою, конечно, мыслью, что она будет принята собором. Но еще с самого начала требовали, а теперь еще более желали созыва православные Западной Руси, с мыслью обсудить на соборе дело унии по сущей правде, по настоящей церковной истине. Итак, король, издав новый манифест о состоявшейся будто-бы унии, поручил митрополиту Михаилу Рагозе созвать церковный собор. Этот издал окружное послание с призывом на собор в Брест на 6 октября 1596 г.
6. Брестский собор и г. Отвержение православным собором унии, принятой небольшим латино-униатским собором.
Православные Западной Руси заранее озаботились, чтобы собор по делу унии был истинным церковным собором. Ко времени собора, по их старанию, прибыли в Западную Русь экзархи, то есть уполномоченные, от двух старейших патриархов: константинопольского—Никифор и александрийского — Кирилл. Оба эти духовные сановники, мужи ученые, просвещенные, прибыли с православными и на собор в Брест, чтобы здесь действовать, по благословению и уполномочию от патриархов. Чрез них патриархи прислали свое благословение и всем православным Западной Руси с похвалою их ревности по вере православной и увещанием твердо стоять в ней, не взирая на беды и напасти от противников. Прибыли на собор и другие лица с православного Юго-Востока, как-то: Лука, епископ белградский (из Сербии), два архимандрита от горы афонской, имевшие полномочия от епископов молдо-влахийских. Из православных Западной Руси прибыли на собор Гедеон, епископ львовский, и Мелетий, епископ перемышльский, архимандриты и игумены от разных монастырей, начиная со старейшего из них—Киево-Печерской лавры, протоиереи и священники из многих городов и областей, всего свыше ста лиц духовного сапа. Из мирян, во главе с князем Константином Острожским, прибыли на собор многие знатные сановники и дворяне, как послы от воеводств и поветов (уездов) литовского, киевского, галицкого, перемышльского, волынского, подольского, новогрудского, пинского, луцкого, владимирского и других, также послы от городов: Вильны, Киева, Львова, Бельска, Пинска, Бреста, Каменца-Подольского, Минска, Слуцка и других, и особые послы от церковных братств—Львовского, Виленского и других. Прибыли в Брест и сообщники унии митрополит Михаил Рагоза с пятью владыками и несколькими духовными лицами при них. Как пособники их, прибыли сюда же три латинские бискупа, да четыре иезуита, а потом еще три королевских комиссара из латино-польских панов.
Приближался день, назначенный к открытию собора. Православные все еще не хотели считать митрополита отпадшим от православия и, уважая его сан, посылали избранных лиц приветствовать его и узнать о времени, месте и порядке дел на предстоящем соборе. Но прямого ответа от него не получили. Пред самым днем собора послали приветствовать митрополита и бывших с ним владык уже сами патриаршие экзархи и приглашали их явиться к ним для совещания о соборе. Но те дали ответ: „подумаем, если следует явиться, явимся",—и не явились. Была впрочем молва, что сам-то митрополит готов был и даже хотел видеться с патриаршими экзархами, посовещаться и порадеть с ними об ограждении православия на соборе. Но главные зачинщики унии с своими пособниками иезуитами и бискупами, в ночь пред днем собора, так налегли на митрополита, что не в мочь было ему исполнить свое желание.
Настал и день собора, 6-е октября в среду. Православные хотели собраться в какой-нибудь церкви, чтобы ожидать уже от самого митрополита приглашения на собор. Но все церкви в Бресте оказались запертыми. Запер их Поцей, имевший тут власть как местный владыка. Это было уже явное насилие православным. Будучи здесь в великом числе, они могли бы силою занять и открыть для себя какую-либо церковь; но, как добрые христиане, не хотели прибегать к силе. Спокойно собрались они в одном большом доме, чтобы здесь ждать вести от митрополита. Проходили часы за часами, а вести не было. Тогда патриаршие экзархи послали к митрополиту шесть лиц из старших духовных уже с настоящим, по церковному обычаю, письменным извещением, что они ждут митрополита для открытия собора в том месте, какое укажет он сам. Посланные долго искали и не нашли митрополита и вручили извещение одному из бывших с ним владык для передачи ему. Но еще не возвратились посланные, как дошла к православным весть, что митрополит с сообщниками уже открыл собор. А сделал это так: отслужил литургию в церкви святого Николая, прочитал молитвы обычные пред открытием собора и сказал записать это, как первое деяние собора. То, конечно, хорошо, что он помолился пред началом собора; но хорош ли был самый собор? Устроился он тайком от православных, в небольшом кружке сообщников, уже принявших унию, уже отдавшихся в волю римского папы так, что они уже не имели своей воли рассуждать ни об унии, ни о православии. Не смутились православные от такого неправого униатского собора и приступили к открытию своего православного собора. И теперь, по христианскому благоразумию, не хотели они силой врываться в какую-либо из запертых церквей. Открыли собор в большой зале того же дома, где собрались: освятили ее по - церковному, как молельню, поставили аналой с святым евангелием, а епископы с священниками прочитали молитвы, обычные пред открытием собора. То был величественный собор: во главе его были два патриаршие экзарха, принесшие благословение собору; епископы и уполномоченные епископов с сонмом священства, собравшегося из всех концов Западной России. То был состав собственно духовного собора. Миряне же составили особое собрание, на подобие братских церковных собраний, чтобы засвидетельствовать пред духовным собором свою верность православию и быть свидетелями деяний духовного собора. Избраны были должностные лица для заведывания порядком соборных деяний. Когда все было благоустроено, возвысил голос просвещенный Гедеон, епископ львовский. Он засвидетельствовал о непоколебимой верности святой Восточной церкви всех собравшихся на собор, осуждал митрополита Рагозу и владык, не пожелавших явиться пред лице патриарших экзархов, и предложил рассмотреть дело унии. Все изъявили на то согласие. А миряне с своей стороны заявили, что имеют наказы от своих собратий по областям и городам, и готовы прочесть их во свидетельство верности их православию. Но как уже наступил вечер, то на этом и закончились деяния первого дня и были записаны.
На следующий день, 7-го октября в четверг, православные опять собрались и решили все еще пождать, не будет ли к ним послов от митрополита с объяснением вчерашнего поступка его и с приглашением их на совещания. Ждали, ждали и ничего не дождались. Тогда сербский белградский митрополит, став пред собором, сказал: „ваша святыня ясно изволите видеть, что митрополит с владыками сам себя осуждает; он, очевидно, не осмеливается предстать пред собор вследствие дел, им затеянных“. Все признали справедливость этих слов, но удержались произнести соборное осуждение митрополиту. Председатель собора, патриарший экзарх Никифор предложил отправить к нему новое посольство из новых шести духовных лиц со вторым увещанием чрез грамоту. В грамоте члены православного собора высказывали сожаление, что митрополит пристал к латинянам, составил с ними собор без совещания с православными, отвергали этот неправый собор и призывали митрополита раскаяться, под угрозой церковного суда. На этот раз послам, хотя и нескоро, удалось найти митрополита. Но он принял их сердито и сказал, что ответа на грамоту не будет. Так поступил он потому, что теперь вмешались в дело прибывшие в Брест три королевские комиссара, польские паны, взяли его под свою защиту и сказали вести собор без участия православных. Когда послы их возвратились от митрополита и сообщили им отзыв его, то было уже поздно, и пришлось на этом закончить дневное дело собора.
Настал и третий день собора, пятница 8-го октября. Лишь только открылось соборное заседание, как поднялись сильные голоса против митрополита и владык за то, что оставили без внимания два соборные приглашения. Но председатель собора предложил послать митрополиту и владыкам еще третий призыв на собор, как того требуют церковные правила. Избраны шесть старших духовных лиц и посланы к митрополиту с этим призывом. На этот раз они уже скоро нашли митрополита, скоро возвратились, но принесли от него такой ответ: „что сделано, то сделано, и иначе быть или переделаться не может; хорошо или худо мы поступили, только мы отдались Западной церкви". То был голос скорбной души! Скорбел митрополит, когда его лестью и силою втягивали в унию; скорбел еще более, когда увидел, что Поцей и Терлецкий привезли из Рима не ту унию, какую допускал он, оберегая остатки православия, а ту, какую дал им в Риме папа по всей воле своей. Не пустили его видеться с православными в день пред собором, томили его в ночь пред днем собора, не давали ему опомниться; а теперь, когда к льстецам и насильникам из вожаков и их советников—иезуитов и бискупов, присоединились паны комиссары, у митрополита отнята была последняя воля. И вот дал он послам православных свой печальный ответ, последние слова которого показывали, что несчастный митрополит уже не знал, что творит: „хорошо или худо поступили мы, только мы отдались Западной церкви!" После такого ответа православному собору оставалось не ждать ничего более. Председатель собора, патриарший экзарх, обратился к нему с обширною речью. Он осуждал митрополита и предавшихся на унию владык за их отступничество и те смуты, которые произвели они своим отступничеством; хвалил православных духовных и светских за их твердость в православии; предостерегал тех русских панов, которые ради земных выгод и почестей или же из боязни вдались бы потом в измену вере своих отцов, и наконец спросил: „когда и каким образом митрополит и владыки стали сговариваться на унию?" В ответ на это Киево-Печерский архимандрит Никифор Тур объяснил пред собором, когда и как началось и как велось это темное дело, а в заключение сказал: „но все мы православные, не только находящиеся здесь на соборе, но и оставшиеся по домам, решительно не желаем унии. Об этом могут засвидетельствовать и миряне, послы от областей и городов, имеющие инструкции (наказы) от своих собратий". Стали слушать эти инструкции, которых было несколько десятков. Все они сходились в следующих мыслях: 1) духовные, отступившие от власти патриархов, должны быть наказаны лишением сана, какой имели до подчинения их папской власти; 2) поместный собор в Бресте не в праве постановить решение о соединении с римской церковью без согласия патриархов и всей Восточной церкви, без основательного соглашения всех разностей по вере между обеими церквами, и только на основании, положенном двумя владыками, желавшими, чрез отступничество в унию, прикрыть свои преступления и приобрести себе выгоды и почести; напротив, древнее христианское вероисповедание, переданное нашим предкам от церкви Восточной и содержимое доселе, подтвержденное законами, привилегиями и присягами королевскими, должно быть оставлено в целости и подтверждено, без перемены обрядов и прежней патриаршей власти. По выслушании таких инструкций тот же Киево-Печерский архимандрит от лица членов духовного собора сказал, что с отступниками следует поступить по правилам святых отцов. Председатель собора признал это справедливым. Но тут соборные рассуждения были прерваны. Доложено было, что от королевских комиссаров принесено собору предложение выслать к ним послов для выслушания королевской воли. В числе принесших предложение был иезуит Скарга, тот самый, который слыл у своих великим мудрецом и первый пустил мысль об унии. Пока выбирали послов, хитрый иезуит успел заманить бывших на соборе князя Константина Острожского и его сына в особую комнату, и здесь в тайной беседе пытался соблазнить их в унию. Но он потерпел полную неудачу. Между тем выбраны и отправлены к королевским комиссарам послы из духовных лиц и во главе их епископы львовский Гедеон и перемышльский Михаил. Длинную речь повели к ним комиссары, именем короля склоняя на унию. Тут же явились Скарга и другой иезуит, чтобы вызывать послов на спор о вере. Но послы благоразумно сказали: „мы пришли не для спора с иезуитами и обязаны прежде всего передать собору то, что говорили здесь комиссары от имени короля, чтобы собор дал на это свой ответ”. Перед вечером комиссары получили от членов православного собора следующий ответ: „мы принимаем, с великой признательностью и благодарностью, попечение короля о водворении ненарушимого согласия между его подданными и весьма рады приступить к тому, как по христианскому долгу, так и по желанию исполнить волю его королевской милости. Но мы видим из истории, что святое соединение церквей уже несколько раз было установляемо и столько же раз было расторгаемо, потому что не были устраняемы все к нему препятствия. Не желая более напрасно воздвигать такого непрочного здания, мы желаем, чтобы к соединению церквей приступлено было с возможною осмотрительностью, и избраны были надлежащие пути и средства, и чтобы единение, созданное на прочном основании, могло существовать долго и, дай Боже, вечно. Но зная, какие люди, в настоящее время, подали повод к переговорам о соединении церквей, зная, что нет на это согласия всей Восточной церкви и особенно патриархов, что переговоры об унии поручено вести владыкам, большей частью, подозрительным, и что разности в членах веры между обоими исповеданиями не могут быть примирены здесь, мы не видим ныне доброго основания для соединения церквей. А чтобы наше несогласие на унию не было объяснено королевскими послами в дурную сторону и не навлекло на нас королевской немилости, мы объявляем, что охотно приступим к соединению с римским костелом, когда согласится на то вся Восточная церковь и особенно патриархи, когда для этого избраны будут законные пути и приняты надлежащие меры, когда соглашены будут, в самом основании, все разности в догматах и обрядах между Восточной и Западной церковью, и когда, таким образом, проложится дорога к прочному и неразрывному их соединению“. То был добрый, христианский ответ! Православные не отвергали мысли о соединении церквей, памятуя, что и православная церковь всегда молится „о мире всего мира, о благостоянии святых церквей и о соединении всех. Но они видели, что та уния, к которой король хотел приневолить их, не есть истинное единение, что она дело неправое и нечистое; потому, отвергая такую унию, предоставляли дело истинного единения временам будущим и воле Божией. Наступивший вечер прекратил занятия собора за истекший день. Настал четвертый день собора, суббота 9-ое октября. Королевские комиссары сказали русским владыкам-униатам и латинским бискупам кончать дело унии. И вот оделись они в свои церковные облачения и с кучкою приневоленных на унию русских духовных, а также польских панов, на глазах глазевшей толпы народа, при колокольном звоне, двинулись в церковь святого Николая. Отслужили молебствие о соединении церквей. Потом уселись по одной стороне латинские бискупы и королевские комиссары с иезуитами, а по другой, насупротив них, митрополит и владыки униаты. Один из владык прочитал грамоту, по которой митрополит и владыки с клятвою обязываются принять унию и признать власть папы. Как только кончилось чтение грамоты, латинские бискупы кинулись лобызаться с русскими владыками и затем все воспели хвалебную песнь Богу за унию. Пошли затем в латинский костел и там пропели. Но увы! лживыми окажутся эти знаки братанья латинян и униатов. Обещано было русским владыкам, что в унии они уравняются с латинскими бискупами и получат заодно с ними места в сенате. Но потом не исполнено это обещание, не допустили бискупы уравнять с собою русских владык, хотя и униатов. Обещано было, что не будут совращать русских униатов в латинство, не будут забирать русских униатских церквей на латинские костелы: далеко не сдержано и это обещание. Словом, обманули русских владык иезуиты, бискупы с папой и королем во главе. А между тем, окончательно предавшись на унию, митрополит и владыки принялись сейчас же в конце своего собора карать православных. Они объявили православных епископов и всех духовных лишенными: сана; изрекали на них проклятие, издали о том грамоты и послали свое решение на утверждение короля.
Решительны были и действия православного собора в этот последний день его. С утра открыв заседание, он приступил к суду над отступниками православия. Патриарший экзарх подробно изложил вины их, указывая при этом и постановления древних святых соборов, осуждающие такие вины. Выслушав это, собор потребовал, чтобы тотчас объявлен был приговор над отступниками. Тогда экзарх, как представитель патриарха, встав на возвышении и держа в правой руке крест, а в левой Евангелие, громко произнес: „святая Божия Восточная церковь повелевает нам и настоящему собору, чтобы митрополит Михаил и сообщные с ним владыки лишены были архиерейского достоинства и служения, епископской власти и всякого духовного сана“. Приговор подписали все члены духовного собора и только они, как и следовало по правилам церкви. С своей стороны православные миряне, как свидетели и последователи решений духовного собора, в союзе с членами его составили и подписали следующее заявление: ;,мы даем обет веры, совести и чести, за себя и за наших потомков, не слушать этих, осужденных соборным приговором, митрополита и владык, не повиноваться им, не допускать их власти над нами, напротив, сколько возможно, противиться их определениям, действиям и распоряжениям, и стоять твердо в нашей святой вере и при истинных пастырях нашей святой церкви, особенно при наших патриархах, тщательно сохраняя огражденное законами общее спокойствие и сопротивляясь всем притеснениям, насилиям и новизнам, которыми бы стали нарушать целость и свободу нашего богослужения, совершаемого по древнему обычаю. Объявляем об этом, прежде всего, пред Господом Богом, потом и всему свету и, в особенности, всем обитателям короны, великого княжества литовского и русских областей, к короне присоединенных". Просьба к королю и была отправлена еще с собора чрез избранных им послов. Послам дан наказ, чтобы, явясь к королю, они от имени пославших засвидетельствовали о их верноподданности королю, и затем сказали так: „собравшиеся в Бресте на собор высшие сановники, дворяне и другие православные благодарят вашу королевскую милость за напоминание о соединении церквей. Они рады были бы пристать к этому соединению, если бы не видели из прошлых времен, что подобное соединение, часто замышляемое, потом рушилось, потому что не было построено на истинном и твердом основании. Они усматривают и теперь важные препятствия к признанию подобного непрочного и бесполезного соединения. Первое: они признают себя членами и частью православной Восточной церкви, в послушании которой пребывали шесть сот лет слишком, и без согласия же патриархов не могут входить в соединение с Западною церковью. Второе: они не могут признать того соединения, которое затеяли и устроили несколько владык, людей подозрительных; они не доверяют им, опасаясь, что это соединение построено ими на худом основании. Третье: римская церковь полагает в основе единения власть папы, как будто бы единого верховного и всеобщего пастыря, а они, православные, не признают таким пастырем никого, кроме Господа Иисуса Христа, которого и апостол Петр называет пастыреначальником. К тому же православные опасаются, что за подчинением папе могут последовать и другие нарушения в догматах веры и обрядах православной церкви. По всему этому они, дав твердый обет стоять при своей вере и церкви, усердно и смиренно просят короля не допускать нарушения церковных и гражданских прав их, согласно обещаниям и присягам, данным на это его предместниками и им самим. Они покорно и усильно просят, чтобы митрополит и владыки, отдавшиеся на унию под власть папы, были, согласно решению православного духовного собора, устранены от их мест, и чтобы церкви православной дозволено было избрать и поставить на их место других пастырей, верных православию.
Так кончился Брестский собор, которым завершился первый свыше трехвековой период борьбы Западной Руси за свою веру православную и неразлучную с ней народность русскую. Не были уважены королем просьбы православного собора; напротив, следуя внушениям папы, иезуитов, латино-польских бискупов и панов, он всеми мерами старался поддержать отступников православия, помогать им распространить свою унию; а иезуиты и бискупы, в союзе с папами, примутся распространять и самое латинство среди православных Западной Руси. Таким образом со времени Брестского собора начнется для неё другой свыше двухсотлетий период новой, более трудной и тяжкой борьбы за свою веру и народность. Много испытает она страданий и потерь, но проявит и великие подвиги веры и любви к своей народности. Милость Божия не оставит се. Придет ей на помощь единоверная и единоплеменная Восточная Россия.
