Краіна мрояў Уладзіміра Арлова

 Страна грез Владимира Орлова

Пра кнігу У. арлова «Краіна Беларусь» я ведаў даўно. Першае яе выданне выйшла яшчэ ў 2003 годзе. Але, нягледзячы на вельмі агрэсіўную рэкламу, маёй асаблівай увагі кніга тады не прыцягнула.  Перавыданне адбылося ў 2012 годзе. Пабачыўшы яе ў кнігарні і перагарнуўшы некалькі старонак, заўважыў вялікую колькасць памылак і адклаў убок. Да напісання рэцэнзіі, хоць і трохі запозненай, мяне падштурхнула Міжнародная кніжная выстаўка-кірмаш, якая адбылася ў Мінску. На адным са стэндаў была прэзентавана гэтая кніга, і хтосьці (ці то наведвальнік, ці то выдавец) з вялікім пафасам сказаў, што яна – сапраўдная «гістарычная энцыклапедыя беларусі». Таму вырашыў паглядзець на працу Уладзіміра арлова больш уважліва.

Выданне літаральна перапоўнена разнастайнымі памылкамі. Можна скласці асобны спіс. Калі аўтар пажадае, то я магу яго прадставіць. Узгадаем толькі некаторыя, найбольш характэрныя, з розных храналагічных перыядаў.

Дык што з Руссю?

З першых старонак кнігі У. Арлоў старанна імкнецца пазбегнуць узгадвання назвы «Русь». Напрыклад, ён піша: «У 907, 911 і 944 гадах полацкія ваяры разам з дружынамі суседзяў­славян удзельнічалі ў паходах на сталіцу Візантыйскай імперыі Канстанцінопаль (Царгорад). Пасля перамог Полацак атрымліваў ад візантыйцаў даніну» (с. 31). Але нічога не сказана, што паходы гэтыя ажыццяўлялі кіеўскія князі Алег і Ігар, а Полацк быў адным з гарадоў, якія яшчэ Рурык раздаў «мужам сваім» [1, c. 171], і да моманту паходаў яны былі «под Олгом суще».

Імкнучыся даказаць, што ніякай старажытнарускай дзяржавы не было, У. Арлоў упэўнена сцвярджае, быццам хрысціянства прыйшло ў Полацк «наўпрост з Візантыі» (с. 36). Але гістарычныя факты якраз не дазваляюць зрабіць такую выснову. Па-першае, епіскапская кафедра ўзнікла ў Полацку, імаверна, у 992 годзе, што вельмі блізка да даты хрышчэння Кіева – 988 года, і дае магчымасць звязаць гэтыя падзеі. Па-другое, ніхто з гісторыкаў не аспрэчвае, што ў той час Полацк знаходзіўся пад вярхоўнай уладай вялікага князя кіеўскага Уладзіміра.

Па­трэцяе, Полацк уваходзіў у адзіную Кіеўскую мітраполію. Дарэчы, нам нічога не вядома нават пра спробы полацкіх князёў завесці асобную мітрапаліцкую кафедру, як імкнуліся зрабіць іншыя рускія князі, напрыклад Андрэй Багалюбскі. Нарэшце, у полацкіх землях вельмі рана (ужо ў XI стагоддзі) распаўсюдзіўся культ першых рускіх святых – Барыса і Глеба, якія паходзілі з кіеўскага княжацкага дома. Такім чынам, з самага пачатку свайго існаванння хрысціянства ў Полацку было вельмі цесна звязана з Кіевам, што магло адбыцца толькі пры ўмове прыняцця хрышчэння адтуль, нават калі тут з’яўляліся і іншыя прапаведнікі.

Адзін з грунтоўных недахопаў выдання – недакладнае цытаванне. У некаторых выпадках гэта робіцца наўмысна. Напрыклад, на с. 46: «Візантыйскі гісторык X ст. Канстанцін Парфірародны, паведамляючы пра крывічоў і дрыгавічоў, пісаў, што князі кожны год выпраўляліся «ў палюддзе». А вось дакладная цытата з названай крыніцы (дарэчы, яе аўтар не «гісторык», а візантыйскі імператар): «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно – в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов» [2, c. 51]. Інакш кажучы, гаворка ідзе не пра нейкіх там князёў, а менавіта пра кіеўскіх уладароў. Адна такая дакладная цытата парушыла б усю канцэпцыю У. Арлова пра Полацк, нібыта спрадвечна незалежны ад Кіева, прыйшлося б тлумачыць, хто такія росы, пра адносіны ўсіх усходнеславянскіх плямёнаў і г.д.

Аўтар і сам часта трапляе ў пастку ўласнай мудрагелістасці. Напрыклад, апісваючы першы перыяд нашай дзяржаўнасці, ён настойліва пазбягае тэрмінаў «Русь», «рускі», замяняючы іх на «славянскі» альбо «ўсходнеславянскі». І раптам на с. 67 узгадвае, што Кірыла Тураўскі «паче всех воссиял на Руси». І што гэта за дзіва дзіўнае, што за Русь такая? Для чытача застаецца незразумелым. Толькі на с. 82, распавядаючы пра Гедзіміна, ён піша, што «русінамі, або рускімі, тады называлі праваслаўных жыхароў беларускіх земляў». На с. 116–118 удакладняе гэту інфармацыю, згадваючы, што нашы продкі называлі сябе русінамі, «калі хацелі падкрэсліць прыналежнасць да праваслаўнага веравызнання», гэтак жа сябе называлі жыхары Падзвіння і Падняпроўя. Суседзі ж называлі нашых продкаў выключна «ліцьвінамі», а «за мяжой сваёй краіны ліцьвінамі адчувалі і называлі сябе і самі нашы продкі, незалежна ад месца паходжання і веравызнання».

Зноў давядзецца паправіць У. Арлова. У той час паняцці «рускі» і «праваслаўны» не былі тоесныя. Праваслаўе звычайна называлі грэцкай верай або законам. Рускімі сябе лічылі пратэстант Васіль Цяпінскі, католік Францыск Скарына, свой «Катэхізіс» рускай мовай пісаў Сымон Будны, пратэстант, чыё паходжанне выклікае спрэчкі. Відавочна, што паняцце «рускі» насіла этнічны характар, бо менавіта так называлася старабеларуская мова (пра што ў кнізе, дарэчы, не ўзгадваецца). Афіцыйнай мовай ВКЛ у Статуце 1588 года названа руская. Калі прыняць логіку У. Арлова, то трэба разумець, што гэта была «праваслаўная» мова? Ды і за мяжой нашы продкі маглі вызначаць сябе па­рознаму. Напрыклад, Ф. Скарыну пераважна называлі рускім і русаком [3]. Саламон Рысінскі ў 1586 годзе, паступаючы ў Альтдорфскі ўніверсітэт, запісаўся як Leucorussus (з латыні таго часу – «беларус») [4] і г.д. Таму катэгарычнасць У. Арлова не мае ніякіх падстаў.

 Тэндэнцыйнасць ці невуцтва?

У сваёй спробе давесці, што ўсе беларускія землі не зведалі ардынскага панавання, аўтар ідзе насуперак гістарычным фактам. На с. 46 ён піша: «Смаленская зямля, як і іншыя беларускія княствы, адрозна ад большасці расейскіх земляў не трапіла пад мангола­татарскі прыгнёт і захавала сваю самастойнасць». Што рабіць, і тут трэба выправіць памылку пісьменніка. Так, Смаленскае княства менш за астатнія пацярпела ад нашэсця Батыя – быў закрануты толькі яго ўсход. Аднак ужо ў 1274 годзе войскі хана Менгу­Цімура прайшлі праз Смаленшчыну, і ў 1275 годзе быў праведзены першы перапіс у Смаленскім княстве мангольскімі баскакамі – яскравая прыкмета выплаты даніны і залежнасці ад Арды. Смаленскія князі і далей былі вымушаны плаціць ардынскі «выхад» (даніну). Добра вядома, што адмова ад такой выплаты князя Івана Аляксандравіча ў 1340 годзе выклікала карны паход войскаў Узбек­хана, да якіх далучыліся князі Паўднёва­Усход няй Русі. Аднак Смаленск не быў узяты, і нам не вядомы ўмовы дагавору паміж смалянамі і татарамі. Такім чынам, не выклікае ніякага сумнення, што Смаленская зямля знаходзілася ў межах уплыву Арды.

Розныя недакладнасці, асабістыя аўтарскія перакананні, якія ён выдае за гістарычную праўду, сустракаюцца і далей.

На с. 82 У. Арлоў недакладна піша, што Гедзімін у 1323 годзе перанёс сталіцу ВКЛ з Новагародка ў Вільню. Аднак няма ніякіх сведчанняў, што пры Гедзіміне Новагародак увогуле быў сталіцай ВКЛ. Гісторыкі выказваюць на гэты конт розныя меркаванні. Лічыцца, што рэзідэнцыя князя размяшчалася спачатку ў Кернаве, а потым у Троках [5, с. 667].

Мякка кажучы, не зусім супадае з данымі гістарычных крыніц расказ пра маскоўска-літоўскую вайну 1368–1372 гадоў (с. 87). Зразумела, тут прыводзіцца прыгожае апавяданне, узятае з «Хронікі Быхаўца» пра дзіду, якой нібыта Альгерд дакрануўся да Крамля. А вось вынікі гэтай «пераможнай» вайны застаюцца няяснымі: напісана толькі, што ў 1372 годзе літоўскае войска зноў рушыла ў паход, «які скончыўся новым замірэннем». Аднак, акрамя «Хронікі Быхаўца», ёсць і іншыя летапісы, з якіх вядома пра падпісаны дагавор, паводле якога Альгерд абавязаўся за князя Міхаіла Цвярскога, што той верне ўсё нарабаванае ў Маскве, а калі Цвер зноў пачне вайну з Масквой, то Літва не будзе ўмешвацца. Менавіта так і адбылося ў 1375 годзе, калі пад Цвер’ю «убоявшеся Литва побегоша назад» [6, c. 191].

Такім чынам, паколькі вайна вялася менавіта за ўплыў на Цвер, гэта азначае, што ВКЛ яе фактычна прайграла, хоць самі паходы Альгерда на Маскву і былі вельмі разбуральнымі і жорсткімі.

Яшчэ адна рыса кнігі – гэта вялізныя гістарычныя прабелы. Аўтар выкрасліў з мінулага цэлыя перыяды, падзеі. Зразумела, ён мае права сам выбіраць, што з’яўляецца больш ці менш важным. Бо кніжка ж не гумавая, каб змясціць усё. Але як зразумець, што ў выданні адсутнічаюць згадкі пра такія вырашальныя для лёсу Беларусі падзеі, як Грамадзянская вайна XV стагоддзя і Вількамірская бітва, змова князёў 1481 года, паўстанне Міхаіла Глінскага ў 1508 годзе? Увогуле не ўзгаданы вялікі князь Жыгімонт Кейстутавіч. Самаму буйному народнаму паўстанню ў гісторыі Беларусі – вайне 1648–1651 гадоў – прысвечана ўсяго некалькі радкоў. У. Арлоў амаль не ўзгадвае народныя выступленні часоў ВКЛ і Рэчы Паспалітай: Смаленскае паўстанне 1440 года, каляндарныя бунты XVI стагоддзя, вялікае Магілёўскае паўстанне 1606–1610 гадоў, Мазырскае паўстанне 1615 года, нават Крычаўскае паўстанне Васіля Вашчылы засталося па­за ўвагай. Чаму?

Відавочна, што шматлікія скажэнні фактаў, недакладнае цытаванне павінна адпавядаць пэўнай ідэалагічнай канцэпцыі аўтара, пад якую ён і падганяе гісторыю. Аднак не толькі гэта. Скажыце, якая ідэалагічная дактрына вымусіла У. Арлова, напрыклад, зрабіць наступныя памылкі?

На с. 132 напісана, што вялікі князь маскоўскі Іван ІІІ узяў шлюб з дачкой апошняга візантыйскага імператара. Зразумела, не дачкой, а пляменніцай.

На с. 167 аўтар піша, што, паводле Статута 1588 года, дзеці і падлеткі да 18 гадоў вызваляліся ад крымінальнай адказнасці. Вядома, не да 18, а да 16. Тут ужо не ідэалогія, а элементарны недахоп ведаў.

Няшчасны «Грунвальд»

Вельмі тэндэнцыйна ў кнізе прадстаўлена гісторыя падрыхтоўкі і наступствы Брэсцкай царкоўнай уніі. Адну з самых драматычных, нават трагічных падзей у нашай гісторыі, якая прывяла да расколу грамадства, доўгага перыяду рэлігійнага супрацьстаяння, шматлікіх паўстанняў, вялікіх чалавечых ахвяраў, У. Арлоў называе «духоўным Грунвальдам». І зноў жа такая спрэчная выснова заснавана на памылковых тэзісах. Напрыклад, аўтар сцвярджае, што «праваслаўныя святары вельмі часта мелі невысокі ўзровень адукацыі, не разумелі нават царкоўнаславянскай мовы, на якой маліліся, і звычайна не здольныя былі канкурыраваць з добра адукаванымі каталіцкімі святарамі» (с. 173). У XVI стагоддзі ўзровень адукацыі ўсіх святароў, як праваслаўных, так і каталіцкіх, быў не надта высокі. Але менавіта ў гэты перыяд праваслаўная супольнасць прыкладала вялікія намаганні па стварэнні шырокай сеткі брацкіх школ. А ў 1576 годзе была арганізавана легендарная Астрожская славяна­грэка­лацінская школа (акадэмія), якая стала фактычна рускім універсітэтам у Рэчы Паспалітай. З колаў праваслаўнага святарства выйшлі такія выдатныя пісьменнікі і публіцысты, як М. Сматрыцкі, браты Зізаніі і інш. Казаць, што ў палеміцы яны прайгравалі сваім каталіцкім апанентам, – перабольшанне.

У. Арлоў выдае жаданае за наяўнае, калі на с. 177 сцвярджае, што нібыта пасля забойства ўніяцкага арцыбіскупа І. Кунцэвіча «ўціск праваслаўных» быў спынены. Напэўна, маецца на ўвазе час каралявання Уладзіслава IV, у прыватнасці, пастановы соймаў 1633, 1635, 1641 гадоў, якія крыху палягчалі становішча праваслаўных. Аднак уціск не спыніўся. Каталіцкія магнаты папросту ігнаравалі каралеўскія прывілеі і рашэнні соймаў [7, c. 248–252], як гэта бачна на прыкладзе пераследу канцлерам Альбрэхтам Радзівілам Брэсцкага брацтва. Афанасій Філіповіч у гэты час тройчы арыштоўваўся і ў рэшце рэшт быў закатаваны за сваю веру.

У другой палове XVII стагоддзя пачалася новая хваля пераследаў. Шэрагам пастаноў 1673, 1676, 1699 гадоў праваслаўным забаранілі ўваходзіць у шляхецкі стан, выязджаць за мяжу, займаць выбарныя магістрацкія пасады. Варшаўскі сойм 1732 года фактычна пазбавіў праваслаўных апошніх грамадзянскіх правоў.

Калі фарба толькі чорная

На с. 214–217 У. Арлоў не шкадуе жорсткіх слоў, каб намаляваць гаротнае становішча беларускага народа пасля падзелаў Рэчы Паспалітай і далучэння да Расіі. У дадзеным выпадку мы маем справу з класічным прыкладам выбарачнага стаўлення да гісторыі.

Пасля далучэння зямель былой Рэчы Паспалітай царскія ўлады прыкладалі шмат намаганняў, каб навесці элементарны парадак, палепшыць становішча мясцовых жыхароў. У 1776 годзе кіраўнікам і арандатарам маёнткаў рэкамендавалася пазбягаць фізічных пакаранняў сялян. Магнатам забаранілі трымаць уласныя войскі. У 1797 годзе памер паншчыны афіцыйна абмяжоўваўся трыма днямі на тыдзень. У 1799 годзе на беларускія губерні распаўсюдзілі ўказ аб адмене смяротнага пакарання. Па словах сучаснікаў, гэтыя меры («палёгка», як яе называлі) нават стварылі ў прыгонных уражанне, што цар збіраецца адмяніць прыгоннае права. У 1801 годзе была спынена практыка вечнаспадчынных падараванняў сялян. У 1803–1809 гадах частка дзяржаўных зямель была перададзена самім сялянам у грашовую арэнду [8, c. 268–270].

Характарызуючы палітыку царскіх улад пасля паўстання 1830–1831 гадоў, У. Арлоў сцвярджае, што «на ўсе дзяржаўныя пасады прызначалі толькі расейскіх чыноўнікаў» (с. 229). Наколькі можна зразумець, маюцца на ўвазе этнічныя рускія. Аднак гэта не так, у той перыяд сярэдняе і ніжэйшае чыноўніцтва беларускіх губерняў фарміравалася выключна з дробнай шляхты. Нават сярод кіраўніцтва Мінскай губерні толькі 25 % прыехалі з унутранай Расіі і Украіны [9, c. 72].

Ні словам не ўзгадваецца ў кнізе і адна з самых прыкметных падзей у гаспадарчым жыцці Беларусі XIX стагоддзя – «кісялёўская рэформа» кіравання дзяржаўнымі сялянамі, якая праводзілася ў 1837–1841 гадах. Адпаведна ёй, дзяржаўныя сяляне пазбавіліся паншчыны, была спынена практыка здачы дзяржаўных маёнткаў у арэнду, а падушны чынш быў заменены больш прыдатным зямельна­прамысловым зборам. Дзяржаўныя сяляне атрымалі выбарнае самакіраванне.

У сваім абурэнні палітыкай царскіх улад У. Арлоў, як звычайна, робіць шэраг чыста фактычных памылак. На с. 233 ён піша, што ў 1840 годзе Мікалай І «адмысловым указам забараніў у афіцыйных дакументах ужываць назву «Беларусь» і ўвёў для беларускіх губерняў найменне «Северо-Западный край». Гэта фантазіі аўтара. На самай справе 18 ліпеня 1840 года цар на адным з дакументаў паставіў візу, каб болей выкарыстоўваліся не назвы «беларускія і літоўскія губерні», а фактычныя назвы. І ўсё. Не было ні ўказа, ні забароны. Сам тэрмін «Беларусь» (як і «Літва», дарэчы) ужываўся і надалей, у тым ліку і на афіцыйным узроўні. Так, Беларуская вучэбная акруга захоўвала назву да 1850 года. А найменне «Паўночна­Заходні край» мела паўафіцыйны статус.

Канешне, нельга ідэалізаваць палітыку царскіх улад, але і маляваць яе адной чорнай фарбай, як гэта робіць У. Арлоў, – прамое скажэнне гісторыі.

 Найноўшую гісторыю трэба падвучыць!

Калі справа даходзіць да ХХ стагоддзя, то тут з ведамі аўтара ўвогуле пачынаюцца сур’ёзныя праблемы. Амаль цалкам не адпавядае рэчаіснасці тое, як падаецца гісторыя Першага Усебеларускага з’езда (с. 308–309). Насуперак сцвярджэнню У. Арлова, ініцыятыва склікання з’езда належала не толькі Вялікай беларускай радзе, але і Беларускаму абласному камітэту пры Усерасійскім Савеце сялянскіх дэпутатаў, які чамусьці ў кнізе ўвогуле не згадваецца. Менавіта дзякуючы БАК і яго старшыні Я. Канчару, удалося атрымаць падтрымку з боку Савета народных камісараў, асабіста І. Сталіна, і нават субсідыю ў памеры 50 тыс. рублёў на правядзенне з’езда. Выклікае здзіўленне такая фраза з кнігі: «Запрошаныя на кангрэс камуністы ад удзелу ў ім ухілілся, але пільна сачылі за падзеямі». Па­першае, незразумела, пра каго ідзе гаворка: партыя бальшавікоў пачала называцца камуністычнай толькі ў сакавіку 1918 года. Па­другое, бальшавікі якраз удзельнічалі ў рабоце з’езда. Нават з тых 367 анкет дэлегатаў з’езда, што захаваліся, 33 належаць бальшавікам, а яшчэ 57 – спачуваючым бальшавікам і левым эсэрам [10, c. 202]. Дакументы сведчаць, што ў з’ездзе ўдзельнічалі нават прадстаўнікі Паўночна­Заходняга камітэта РСДРП(б).

І зусім дзіўна, што У. Арлоў, які на наступных старонках поўнасцю прыводзіць тэксты трох Устаўных грамат БНР, не знайшоў месца для цытавання выніковай рэзалюцыі Усебеларускага з’езда, якую дэлегаты паспелі прыняць перад разгонам. А там пацвярджалася дзяржаўная сувязь з Расійскай дэмакратычнай Рэспублікай і вернасць ідэалам рускай рэвалюцыі. Памыляецца аўтар, калі піша, што дэлегаты з’езда перадалі ўладу Радзе Усебеларускага з’езда. Паводле рэзалюцыі, дэлегаты павінны былі стварыць Усебеларускі Савет сялянскіх, салдацкіх і рабочых дэпутатаў, які часова станавіўся на чале кіравання краем. Аднак гэтага зрабіць не паспелі. А Рада з’езда – гэта зусім іншы орган.

У. Арлоў паўтарае старую байку, што нібыта дэ­юрэ або дэ­факта БНР прызналі 11 дзяржаў Усходняй Еўропы (с. 317). Аднак гэта не так. Вось што мяркуе вядомы даследчык гэтай тэмы У. Ляхоўскі: «Формально БНР признала Украина и даже дала кредит. Литва была заинтересована в признании правительства БНР в изгнании, потому что ее интересовала судьба Виленского края. Говорят, что БНР признали Латвия, Эстония, Финляндия, Дания, Чехословакия, Англия, Франция, Германия – но все это не подтверждается документально» [11]. Найноўшыя даследаванні дазваляюць сказаць, што і Украіна, як гетманская, так і пятлюраўская, БНР не прызнала і разглядала яе, хутчэй, як нейкае нацыянальнае прадстаўніцтва [12, c. 201–340].

Скажона падаецца і працэс утварэння БССР: «Як бы ім таго ні хацелася, ідэю нашай дзяржаўнасці не маглі ігнараваць і бальшавікі ў Расеі. Яны мусілі даць беларускім камуністам дазвол на стварэнне БССР, абвешчанай 1 студзеня 1919 г.» (с. 316). Але расійскія бальшавікі не толькі не ігнаравалі права Беларусі на самавызначэнне, аднак актыўна яго падтрымлівалі, бо былі зацятымі праціўнікамі старой царскай улады і імперскіх парадкаў. Яшчэ 2 (15) лістапада 1917 года Саўнаркам прыняў Дэкларацыю правоў народаў Расіі. Яна абвяшчала роўнасць і суверэннасць народаў Расіі, іх права на свабоднае самавызначэнне, аж да аддзялення і ўтварэння незалежных дзяржаў. Ужо гаварылася, што І. Сталін і Саўнаркам актыўна падтрымалі Першы Усебеларускі з’езд. 30 студзеня 1918 года быў створаны Беларускі нацыянальны камісарыят пры Наркамнацы – выдатная з’ява ў нашай гісторыі, пра якую У. Арлоў ні словам не ўзгадвае. Цэнтральныя ўлады падтрымлівалі беларускія бежанскія арганізацыі, выданне беларускіх газет і часопісаў, стварэнне беларускіх нацыянальных секцый пры РКП(б). Сапраўды, супраць самавызначэння Беларусі выступала кіраўніцтва Аблвыканкамзаха на чале з А. Мясніковым, В. Кнорыным і К. Ландарам, аднак іх нельга атаясамліваць з усімі расійскімі бальшавікамі.

Дыягназ – русафобія

Асобная тэма – гэта русафобскія выпады, якія раскіданы па ўсёй кнізе то тут, то там, часта нават без нейкай непасрэднай прывязкі да тэксту.

На с. 115 У. Арлоў сцвярджае: «На ўсход ад Беларусі, у Маскоўскай дзяржаве, а потым Расейскай імперыі, дзе панавалі адсталыя феадальныя парадкі, магдэбургскага права ніколі не існавала». Пра ступень адсталасці ВКЛ, а потым Рэчы Паспалітай, з аднаго боку, і Масквы, а пасля Расійскай імперыі, з другога, канешне, можна спрачацца. Ні адна, ні другая дзяржава не адносіліся да перадавых. Аднак, магчыма, я здзіўлю спадара Арлова, сказаўшы, што Расія ведала магдэбургскае права. Напрыклад, «Даравальная грамата гарадам», выдадзеная Кацярынай ІІ у 1775 годзе, была заснавана на прынцыпах магдэбургскага права. Па ім ажыццяўлялася кіраванне ў многіх гарадах Маларасіі. У Расійскай імперыі магдэбургскае права было скасавана толькі ў 1831, а ў Кіеве – у 1835 годзе.

Спробы давесці чытачу ступень адсталасці Расіі праходзяць літаральна праз усю кнігу. Напрыклад, на с. 152: «На вялікі жаль, наша ўсходняя суседка – Расейская дзяржава засталася па­за межамі еўрапейскага Адраджэння». А на с. 191 У. Арлоў узмацняе сваю думку: «Расея засталася далёка ўбаку ад агульнаеўрапейскіх эпох Рэнесансу і Рэфармацыі. Перасяленцы са значна больш перадавой на той час Беларусі спрыялі развіццю ў суседняй дзяржаве пісьменства, рамёстваў, мастацтва, прыродазнаўства, медыцыны, філасофскай і грамадскай думкі».

Моцна, ці не так? І гэтак жа малааргументавана. Што датычыцца таго, была ці не ў Расіі эпоха Рэнесансу – гэта даўняе і спрэчнае ў навуцы пытанне. Паслядоўным прыхільнікам тэзіса аб тым, што на Русі не было сваёй эпохі Адраджэння, выступаў славуты даследчык старажытнарускай культуры акадэмік Д. Ліхачоў. Ён выставіў тэорыю «Перададраджэння» як асаблівай стадыі развіцця рускай культуры, якая перажывала буйны ўздым, аднак не змагла да канца вызваліцца з­пад уплыву рэлігіі. Даследчык пісаў: «Эпоха Предвозрождения оказала огромное влияние на общий характер русской культуры последующих веков. Живопись Андрея Рублева и его последователей оказывала влияние и в XVI, и в XVII в. Психологизм русской литературы XIV–XV вв. сказывался и в дальнейшем. Впоследствии эти начала русской живописи и русской литературы развились в особую «сердечность» русского искусства. Живописное начало в русской архитектуре, начавшее усиленно развиваться на грани XIV и XV вв., расцвело с необыкновенной пышностью в XVI и XVII в. «Плетение словес» в значительной мере превратилось в своеобразный прием, но прием этот все же отразил обостренную любовь к слову и дожил до XVIII в.» [13, c. 480]. Як бачым, гэты тэзіс вельмі далёкі ад безапеляцыйных сцвярджэнняў У. Арлова.

Што тычыцца феадальнай адсталасці, то можна прывесці цікавы факт. Нягледзячы на шырокае распаўсюджанне магдэбургскага права (а можа, менавіта з­за яго), эканоміка Рэчы Паспалітай так і не здолела перайсці да капіталістычнай вытворчасці. Нават мануфактуры пачалі развівацца ў ёй запознена. Параўнаем. Першая прыватная мануфактура ў Расіі была створана ў 1631 годзе на Урале – гэта Ніцынскі медзеплавільны завод. Усяго ў XVII стагоддзі ў Расіі дзейнічала каля 30 мануфактур. А першае мануфактурнае прадпрыемства ў Беларусі, якая ўваходзіла ў «перадавое» ВКЛ, узнікла толькі ў 1717 годзе. Гэта Налібоцкая шкляная мануфактура. У той час у Расіі існавала ўжо каля 200 падобных прадпрыемстваў. І як быць з гэтым?

На с. 186 аўтар сцвярджае: «Менавіта беларусы прынеслі ўсходнім суседзям аб’ёмную разьбу, запачаткаваўшы гэтым у Расеі развіццё скульптуры». Што тут сказаць? У. Арлоў, мабыць, выкарыстоўвае прынцып «чаго не ведаю, таго не існуе». Так, беларусы ў XVII стагоддзі прынеслі ў Маскву г.зв. «беларускую разьбу». Аднак скульптура была вядома ў Расіі і раней. Яе было няшмат, бо праваслаўная царква аддавала перавагу абразам, лічачы скульптурныя творы прыкметай лацінства. Але скульптура існавала. Вось што запісана ў летапісе: «Того же лета [1464] месяца июля 15, поставлен бысть святыи великий мученик Георгии на воротех на Фроловьских, резан на камени, а нарядом Васильевым, Дмитреева сына Ермолина» [14, c. 158]. А ў 1466 годзе той жа В.Д. Ярмолін паставіў побач і скульптуру св. Дзмітрыя Салунскага. Выдатным узорам аб’ёмнай разьбы і скульптуры было царскае месца, зробленае па загаду Івана Грознага ва Успенскім саборы Крамля ў 1551 годзе. І гэтыя прыклады можна працягваць.

Цікава, што пастаянна прыводзячы параўнанні з Расіяй (зразумела, не на карысць апошняй), У. Арлоў як бы імкнецца паказаць культурную гістарычную і цывілізацыйную розніцу паміж ёй і Беларуссю, але гэтым знарочыстым узгадваннем усходняй суседкі ён толькі дэманструе свой хай і адмоўны, але ж русацэнтрызм. Напрыклад, называючы Полацк «бацькам гарадоў беларускіх», а гэта ж непасрэдная калька з «Аповесці мінулых гадоў», фундамента рускай гістарычнай вядомасці: «И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет это мать городам русским» [1, c. 173].

Дарэчы, У. Арлоў вельмі актыўна цытуе К. Маркса, Ф. Энгельса і У. Леніна там, дзе трэба «прыструніць» Расію, але цалкам забываецца пра іх ацэнкі, напрыклад, Рэчы Паспалітай. Прытым, што на с. 179 прызнае: Ф. Энгельс вельмі грунтоўна вывучаў гісторыю Рэчы Паспалітай. Дададзім – і ацэньваў яе, дарэчы, вельмі крытычна: «Гэта заснаваная на рабунку і прыгнёце сялян дваранская рэспубліка знаходзілася ў стане поўнага расстройства, яе канстытуцыя рабіла немагчымым якое­небудзь агульнанацыянальнае дзеянне і ў сілу гэтага асуджала краіну на становішча лёгкай здабычы суседзяў. З пачатку васемнаццатага стагоддзя Польшча, па выказванні саміх палякаў, трымалася беспарадкам» [15, с. 18]. Яму ж належыць ацэнка дзяржаўнага ладу Рэчы Паспалітай як «адной з самых прымітыўных грамадскіх форм» [16, с. 394].

Я спецыяльна прывёў прыклады з розных гістарычных перыядаў, каб давесці тыповыя памылкі і асэнсаваныя скажэнні, што ёсць у кнізе У. Арлова. Спіс іх можна працягваць, але для гэтага давялося б выдаць асобную кнігу. Некаторыя з недакладнасцей аўтар паправіў у новым выданні пра гісторыю ВКЛ, але і там нарабіў столькі памылак, што яны патрабуюць асобнай рэцэнзіі.

Зразумела, кніга У. Арлова не з’яўляецца ніякай энцыклапедыяй гісторыі. Каб аўтар проста выдаў ілюстраваны альбом, то гэта было б больш карыснай справай. А так… Нават і не ведаю, што параіць чытачам рабіць з гэтай кнігай. Упэўнена можна сцвярджаць, што вывучаць гісторыю Беларусі па ёй сапраўды нельга.

О книге В. Орлова «Краіна Беларусь» я знал давно. Первое ее издание вышло еще в 2003 году. Но, несмотря на очень агрессивную рекламу, моего особого внимания книга тогда не привлекла. Переиздание состоялось в 2012 году. Увидев ее в магазине и, перевернув несколько страниц, заметил большое количество ошибок и отложил в сторону. К написанию рецензии, хотя и немного запоздалой, меня подтолкнула Международная книжная выставка-ярмарка, которая состоялась в Минске. На одном из стендов была представлена эта книга, и кто-то (то ли посетитель, то ли издатель ) с большим пафосом сказал, что она - настоящая « историческая энциклопедия Беларуси». Поэтому решил посмотреть на работу Владимира Орлова внимательнее.

Издание буквально переполнено многочисленными ошибками. Можно составить целый список. Если автор пожелает, то я могу его представить. Рассмотрим   лишь некоторые, наиболее характерные, из различных хронологических периодов.

Так что с Русью?

С первых страниц книги В. Орлов тщательно старается избежать упоминания названия «Русь». Например, он пишет: « В 907 , 911 и 944 годах полоцкие воины вместе с дружинами соседей-славян участвовали в походах на столицу Византийской империи Константинополь (Царьград ). После побед Полоцк получал от византийцев дань» ( с. 31) . Но ничего не сказано, что походы эти осуществляли киевские князья Олег и Игорь, а Полоцк был одним из городов, которые еще Рюрик раздал «мужам своим» [ 1 , c . 171 ], и к моменту походов они были «под Олгом суще».

Стремясь доказать, что никакой древнерусской державы не было, В. Орлов уверенно утверждает, будто христианство пришло в Полоцк «прямо из Византии» (с. 36). Но исторические факты как раз не позволяют сделать такой вывод. Во-первых, епископская кафедра возникла в Полоцке, вероятно, в 992 году, что очень близко к дате крещения Киева - 988 года, и дает возможность связать эти события. Во-вторых, никто из историков не оспаривает, что в то время Полоцк находился под верховной властью великого князя киевского Владимира.

В-третьих, Полоцк входил в единую Киевскую митрополию. Кстати, нам ничего не известно даже о попытках полоцких князей завести отдельную митрополичьею кафедру, как старались сделать другие русские князья, например Андрей Боголюбский. Наконец, в полоцких землях очень рано (уже в XI веке ) распространился культ первых русских святых - Бориса и Глеба , которые происходили из киевского княжеского дома. Таким образом, с самого начала своего существования христианство в Полоцке было очень тесно связана с Киевом, что могло произойти только при условии принятия крещения оттуда , даже если здесь появлялись и другие проповедники .

Один из основных недостатков издания - неточное цитирование. В некоторых случаях это делается умышленно. Например, на с. 46: «Византийский историк X в. Константин Порфирородный , сообщая о кривичах и дреговичах, писал, что князья каждый год отправлялись «в полюдье». А вот точная цитата из упомянутого источника ( кстати, ее автор не «историк», а византийский император ) : « Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется «Кружение», а именно - в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян , которые являются пактиотами росов » [ 2 , c . 51 ] . Иначе говоря , речь идет не о каких-то там князьях, а именно о киевских владыках. Одна такая точная цитата нарушила бы всю концепцию В. Орлова о Полоцке, якобы исконно независимом от Киева, пришлось бы объяснять, кто такие росы, об отношениях всех восточнославянских племен и т.д..

Автор и сам часто попадает в ловушку собственных умно-мудрствований. Например, описывая первый период  нашей государственности, он настойчиво избегает терминов «Русь», «русский», заменяя их на «славянский» или «восточнославянский». И вдруг на с. 67 вспоминает, что Кирилл Туровский «паче всех воссиял на Руси». И что это за диво дивное, что за Русь такая? Для читателя остается неясным. Только на с. 82, рассказывая о Гедимине, он пишет, что «русинами, или русскими, тогда называли православных жителей белорусских земель».  На  с. 116-118 уточняет эту информацию, упоминая, что наши предки называли себя русинами, «когда хотели подчеркнуть принадлежность к православному вероисповеданию», так же себя называли жители Подвинья и Поднепровья. Соседи же называли наших предков исключительно «литвинами», а «за рубежом своей страны литвинами чувствовали и называли себя и сами наши предки, независимо от места происхождения и вероисповедания».

Опять придется поправить  В. Орлова.  В то время понятия «русский » и «православный» не были тождественны. Православие обычно называли греческой верой или законом.  Русскими себя считали протестант Василий Тяпинский, католик Франциск Скорина, свой «Катехизис » русским языком писал Симон Будный, протестант, чье происхождение вызывает споры. Очевидно, что понятие «русский » носило этнический характер, поскольку именно так назывался старобелорусский язык (о чем в книге, кстати, не упоминается ). Официальным языком ВКЛ в Статуте 1588 года назван русский.  Если принять логику В. Орлова, то надо понимать, что это был «православный» язык? Да и за рубежом наши предки могли определять себя по-разному. Например, Ф. Скорину преимущественно называли русским и русаком [3]. Соломон Рысинский в 1586 году, поступая в Альтдорфский университет, записался как Leucorussus (на латыни того времени - «белорус») [ 4 ] и т.д.. Поэтому категоричность В. Орлова не имеет никаких оснований.

 Тенденциозность или невежество?

В своей попытке доказать, что все белорусские земли не претерпели ордынского господства, автор идет вразрез историческим фактом. На с. 46 он пишет: «Смоленская земля, как и другие белорусские княжества, в отличие от большинства российских земель не попала под монголо-татарский гнет и сохранила свою самостоятельность». Что делать, и здесь нужно исправить ошибку писателя. Так, Смоленское княжество менее остальных пострадало от нашествия Батыя - был затронут только его восток. Однако уже в 1274 году войска хана Менгу-Тимура прошли через Смоленщину, и в 1275 году был проведена первая перепись в Смоленском княжестве монгольскими баскаками - яркая примета выплаты дани и зависимости от Орды. Смоленские князья и дальше были вынуждены платить ордынский «выход» (дань). Хорошо известно, что отказ от такой уплаты князя Ивана Александровича в 1340 году вызвал карательный поход войск Узбек-хана , к которому присоединились князья Юго-Восточной Руси. Однако Смоленск не была взят, и нам не известны условия договора между смолянами и татарами. Таким образом, не вызывает никакого сомнения, что Смоленская земля находилась в пределах влияния Орды.

Различные неточности, личные авторские убеждения, которые он выдает за историческую правду, встречаются и далее.

На с. 82 В. Орлов неточно пишет, что Гедимин в 1323 году перенес  столицу ВКЛ из Новогрудка в Вильно. Однако нет никаких свидетельств, что при Гедимине Новогородок вообще был столицей ВКЛ. Историки высказывают на этот счет разные мнения. Считается, что резиденция князя размещалась сначала в Кернаве, а потом в Тракае [ 5 , с. 667 ].

Мягко говоря, не совсем совпадает с данными исторических источников рассказ о московско-литовской войне 1368-1372 годов (с. 87). Разумеется, здесь приводится красивое повествование, взятое из «Хроники Быховца» о копье, которым якобы Ольгерд коснулся Кремля. А вот результаты этой «победоносной» войны остаются неясными : написано только, что в 1372 году литовское войско снова двинулось в поход, «закончившимся новым примирением». Однако, кроме «Хроники Быховца», есть и другие летописи, из которых известно о подписанном  договоре, согласно которому Ольгерд обязался за князя Михаила Тверского, что тот вернет все награбленное в Москве, а когда Тверь снова начнет войну с Москвой, то Литва не будет вмешиваться. Именно так и произошло в 1375 году, когда под Тверью «убоявшеся Литва побегоша назад» [ 6 , c . 191 ].

Таким образом, поскольку война велась именно за влияние на Тверь, это означает, что ВКЛ ее фактически проиграла, хотя сами походы Ольгерда на Москву и были очень разрушительными и жестокими.

Еще одна черта книги - это огромные исторические пробелы. Автор вычеркнул из прошлого целые периоды, события. Разумеется, он вправе сам выбирать, что является более или менее важным. Ведь книжка же не резиновая, чтобы вместить все. Но как понять, что в издании отсутствуют упоминания о таких решающих для судьбы Беларуси события, как Гражданская война XV века и Вилькамирская битва, заговор князей 1481, восстание Михаила Глинского в 1508 году? Вообще не упомянутый великий князь Сигизмунд Кейстутович. Самому крупному народному восстанию в истории Беларуси - войне 1648-1651 годов - посвящено всего несколько строк. В. Орлов почти не вспоминает народные выступления времен ВКЛ и Речи Посполитой: Смоленское восстание 1440, календарные бунты XVI века, большое Могилевское восстание 1606-1610 годов, Мозырское восстание 1615, даже Кричевское восстание Василия Ващилы осталось вне внимания. Почему?

Очевидно, что многие искажения фактов, неточное цитирование должно соответствовать определенной идеологической концепции автора, под которую он и подгоняет историю. Однако не только это. Скажите, какая идеологическая доктрина вынудило В. Орлова, например, сделать следующие ошибки?

На с. 132 написано, что великий князь московский Иван III женился на дочери последнего византийского императора. Разумеется, не на дочери, а племяннице.

На с. 167 автор пишет, что, согласно Статуту 1588 года, дети и подростки до 18 лет освобождались от уголовной ответственности. Конечно, не до 18, а к 16. Здесь уже не идеология, а элементарная нехватка знаний.

 Несчастный «Грюнвальд».

Очень тенденциозно в книге представлена история подготовки и последствия Брестской церковной унии. Одну из самых драматических, даже трагических событий в нашей истории, которая привела к расколу общества, длительного периода религиозного противостояния, многочисленных восстаний, больших человеческих жертв, В. Орлов называет «духовным Грюнвальдом». И опять же такой спорный вывод основан на ошибочных тезисах. Например, автор утверждает, что «православные священники очень часто имели невысокий уровень образования, не понимали даже церковнославянского языка, на котором молились, и обычно не способны были конкурировать с хорошо образованными католическими священниками» ( с. 173) . В XVI веке уровень образования всех священнослужителей, как православных, так и католических, был не очень высок. Но именно в этот период православная община прилагала большие усилия по созданию широкой сети братских школ. А в 1576 году была организована легендарная Острожская славяно-греко-латинская школа (академия), которая стала фактически русским университетом в Речи Посполитой. Из кругов православного священства вышли такие выдающиеся писатели и публицисты, как М. Смотрицкий, братья Зизании и др.. Говорить, что в полемике они проигрывали своим католическим оппонентам, - преувеличение.

В. Орлов выдает желаемое за действительность, если на с. 177 утверждает, что якобы после убийства униатского архиепископа И. Кунцевича «притеснение православных» было прекращено. Наверное, подразумевается время правления Владислава IV, в частности, постановления сеймов 1633, 1635, 1641 годов, которые немного облегчали положение православных. Однако, притеснения не остановились. Католические магнаты попросту игнорировали королевские привилеи и решения сеймов [7, c . 248-252], как это видно на примере преследования канцлером Альбрехтом Радзивиллом Брестского братства. Афанасий Филиппович в это время трижды арестовывался и в конце концов был замучен за свою веру.

Во второй половине XVII века началась новая волна преследований. Рядом постановлений 1673, 1676, 1699 годов православным запретили быть  шляхтой, выезжать за границу, занимать выборные магистратские должности. Варшавский сейм 1732 фактически лишил православных последних гражданских прав.

Если краска только черная.

На с. 214-217 В. Орлов не жалеет резких слов, чтобы нарисовать бедственное положение белорусского народа после разделов Польши и присоединения к России. В данном случае мы имеем дело с классическим примером выборочного отношения к истории.

После присоединения земель бывшей Речи Посполитой царские власти прилагали много усилий, чтобы навести элементарный порядок, улучшить положение местных жителей. В 1776 году руководителям и арендаторам имений рекомендовалось избегать физических наказаний крестьян. Магнатом запретили держать собственные войска. В 1797 году размер барщины официально ограничивался тремя днями в неделю. В 1799 году на белорусские губернии распространили указ об отмене смертной казни. По словам современников, эти меры («льгота» , как ее называли) даже создали у крепостных мнение, что царь собирается отменить крепостное право. В 1801 году была прекращена практика вечно-наследуемых дарований крестьян. В 1803-1809 годах часть государственных земель была передана самим крестьянам в денежную аренду [8 , c . 268-270].

Характеризуя политику царских властей после восстания 1830-1831 годов, В. Орлов утверждает, что «на все государственные должности назначали только российских чиновников» ( с. 229 ). Насколько можно понять, подразумеваются этнические русские. Однако это не так, в тот период среднее и низшее чиновничество белорусских губерний формировалось исключительно из мелкой шляхты. Даже среди руководства Минской губернии только 25% приехали из внутренней России и Украины [9 , c . 72].

Ни словом не упоминается в книге и одно из самых заметных событий в хозяйственной жизни Беларуси XIX века - «киселевская реформа» управления государственными крестьянами, проводившаяся в 1837-1841 годах. Согласно ей, государственные крестьяне лишились барщины, была прекращена практика сдачи государственных имений в аренду, а подушный оброк был заменен более подходящим земельно-промысловым сбором. Государственные крестьяне получили выборное самоуправление.

В своем возмущении политикой царских властей В. Орлов, как обычно, делает ряд чисто фактических ошибок.

На с. 233 он пишет, что в 1840 году Николай I «специальным указом запретил в официальных документах употреблять название «Беларусь» и ввел для белорусских губерний наименование «Северо-Западный край». Это фантазии автора. На самом деле 18 июля 1840 г. царь на одном из документов поставил визу, чтобы больше использовались не названия «белорусские и литовские губернии», а фактические названия. И все. Не было ни указа, ни запрета. Сам термин «Белая Русь» (как и «Литва», кстати) применялся и в дальнейшем, в том числе и на официальном уровне. Так, Белорусский учебный округ сохранял свое название до 1850 года. А наименование « Северо-Западный край» имел полуофициальной статус.

Конечно, нельзя идеализировать политику царских властей, но и рисовать ее одной черной краской, как это делает В. Орлов, - прямое искажение истории.

Новейшую историю надо подучить!

Когда дело доходит до ХХ века, то здесь со знаниями автора вообще начинаются серьезные проблемы. Почти полностью не соответствует действительности то, как представляется история Первого Всебелорусского съезда (с. 308-309). Вопреки утверждению В. Орлова, инициатива созыва съезда принадлежала не только Великой белорусской раде, но и Белорусскому областному комитету при Всероссийском Совете крестьянских депутатов, который почему-то в книге вообще не упоминается. Именно благодаря БОК и его председателю Я. Канчера, удалось получить поддержку со стороны Совета народных комиссаров, лично И. Сталина, и даже субсидию в размере 50 тыс. рублей на проведение съезда. Вызывает удивление такая фраза из книги: «Приглашенные на конгресс коммунисты от участия в нем уклонились, но пристально следили за событиями». Во-первый, непонятно, о ком идет речь: партия большевиков стала называться коммунистической только в марте 1918 года. Во-вторых, большевики как раз участвовали в работе съезда. Даже из тех 367 анкет делегатов съезда, что сохранились, 33 принадлежат большевикам, а еще 57 - сочувствующим большевикам и левым эсерам [10 , c . 202]. Документы свидетельствуют, что в съезде участвовали даже представители Северо-Западного комитета РСДРП (б).

И совершенно удивительно, что В. Орлов, который на следующих страницах полностью приводит тексты трех Уставных грамот БНР, не нашел места для цитирования итоговой резолюции Всебелорусского съезда, которую делегаты успели принять перед разгоном. А там подтверждалось государственная связь с Российской демократической Республикой и верность идеалам русской революции. Ошибается автор, когда пишет, что делегаты съезда передали власть Раде Всебелорусского съезда. Согласно резолюции, делегаты должны были создать Всебелорусский Совет крестьянских , солдатских и рабочих депутатов, который временно становился во главе управления краем. Однако этого сделать не успели. А Совет съезда - это совсем другой орган.

В. Орлов повторяет старую байку, что якобы де-юре или де-факто БНР признали 11 государств Восточной Европы (с. 317). Однако это не так. Вот что считает известный исследователь этой темы В. Ляховский: «Формально БНР признала Украина и даже дала кредит. Литва была заинтересована в признании правительства БНР в изгнании, потому что ее интересовала судьба Виленского края. Говорят, что БНР признали Латвия, Эстония, Финляндия, Дания, Чехословакия, Англия, Франция, Германия - но все: это не подтверждается документально» [ 11]. Новейшие исследования позволяют сказать, что и Украина, как гетманская, так и петлюровская, БНР не признала и рассматривала ее, скорее, как некое национальное представительство [12 , c . 201-340].

Искаженно представляется и процесс  образования БССР: «Как бы им этого не хотелось, идею нашей государственности не могли игнорировать и большевики в России. Они должны были дать белорусским коммунистам разрешение на создание БССР, объявленной 1 января 1919 года» (с. 316). Но российские большевики не только не игнорировали право Беларуси на самоопределение, а даже активно его поддерживали, потому что были ярыми противниками старой царской власти и имперских порядков. Еще 2 (15) ноября 1917 года Совнарком принял Декларацию прав народов России. Она провозглашала равенство и суверенность народов России, их право на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования независимых государств. Уже говорилось, что И. Сталин и Совнарком активно поддержали Первый Всебелорусский съезд . 30 января 1918 года был создан Белорусский национальный комиссариат при Наркомнац  - замечательное явление в нашей истории, о которой В. Орлов ни словом не упоминает. Центральные власти поддерживали белорусские беженские организации, издание белорусских газет и журналов, создание белорусских национальных секций при РКП (б). Действительно, против самоопределения Беларуси выступало руководство Облискомзапа во главе с А.Мясниковым, В. Кнориным и К. Ландером, однако их нельзя отождествлять со всеми российскими большевиками.

Диагноз - русофобия

Отдельная тема - это русофобские выпады, которые разбросаны по всей книге то тут, то там, часто даже без какой-то непосредственной привязки к тексту.

На с. 115 В. Орлов утверждает: «На восток от Беларуси, в Московском государстве, а потом Российской империи, где господствовали отсталые феодальные порядки, магдебургского права никогда не существовало». О степени отсталости ВКЛ, а затем Речи Посполитой, с одной стороны, и Москвы, а после Российской империи, с другой, конечно, можно спорить. Ни одно, ни второе государство не относились к передовым. Однако, возможно, я удивлю господина Орлова, сказав, что Россия знала магдебургское право. Например, «Жалованная грамота городам», изданная Екатериной II в 1775 году, была основана на принципах магдебургского права. По нему осуществлялось управление во многих городах Малороссии. В Российской империи магдебургское право было отменено только в 1831, а в Киеве - в 1835 году.

Попытки доказать читателю степень отсталости России проходят буквально через всю книгу. Например, на с. 152: «К сожалению, наша восточная соседка - Российское государство осталась вне рамок европейского Возрождения». А на с. 191 В. Орлов усиливает свою мысль: «Россия осталась далеко в стороне от общеевропейских эпох Ренессанса и Реформации. Переселенцы с гораздо более передовой на то время Беларуси способствовали развитию в соседнем государстве письменности, ремесел, искусства, естествознания, медицины, философской и общественной мысли».

Сильно, не так ли? И так же малоаргументированно. Что касается того, была или нет в России эпоха Ренессанса - это давний и спорный в науке вопрос. Последовательным сторонником тезиса о том, что на Руси не было своей эпохи Возрождения, выступал знаменитый исследователь древнерусской культуры академик Д. Лихачев. Он представил теорию «Предвозрождения» как особой стадии развития русской культуры, которая переживала крупный подъем, однако не смогла до конца освободиться из-под влияния религии. Исследователь писал: «Эпоха Предвозрождения оказала огромное влияние на общий характер русской культуры последующих веков. Живопись Андрея Рублева и его последователей оказывала влияние и в XVI, и в XVII в. Психологизм русской литературы XIV–XV вв. сказывался и в дальнейшем. Впоследствии эти начала русской живописи и русской литературы развились в особую «сердечность» русского искусства. Живописное начало в русской архитектуре, начавшее усиленно развиваться на грани XIV и XV вв., расцвело с необыкновенной пышностью в XVI и XVII в. «Плетение словес» в значительной мере превратилось в своеобразный прием, но прием этот все же отразил обостренную любовь к слову и дожил до XVIII в.» [ 13 , c . 480 ] . Как видим, этот тезис весьма далек от безапелляционных утверждений В. Орлова .

Что касается феодальной отсталости, то можно привести интересный факт. Несмотря на широкое распространение магдебургского права (а может, именно из-за него), экономика Польши так и не смогла перейти к капиталистическому производству. Даже мануфактуры начали развиваться в ней запоздало. Сравним. Первая частная мануфактура в России была создана в 1631 году на Урале - это Ницынски медеплавильный завод. Всего в XVII веке в России действовало около 30 мануфактур. А первое мануфактурное предприятие в Беларуси, которая входила в «передовое» ВКЛ, возникла только в 1717 году. Это Налибокская стеклянная мануфактура. В то время в России существовало уже около 200 подобных предприятий. И как быть с этим?

На с. 186 автор утверждает: «Именно белорусы принесли восточным соседям объемную резьбу, основав этим в России развитие скульптуры». Что тут сказать? В. Орлов, видимо, использует принцип «чего не знаю, того не существует». Так, белорусы в XVII веке принесли в Москву т.н. «белорусскую резьбу». Однако скульптура была известна в России и раньше. Ее было немного, так как православная церковь отдавала предпочтение иконам, считая скульптурные произведения признаком латинства. Но скульптура существовала. Вот что записано в летописи: «Того же лета [1464] месяца июля 15, поставлен бысть святыи великий мученик Георгии на воротех на Фроловьских, резан на камени, а нарядом Васильевым, Дмитреева сына Ермолина» [ 14 , c . 158 ] . А в 1466 году тот же В.Д. Ермолин поставил рядом и скульптуру св. Дмитрия Солунского. Прекрасным образцом объемной резьбы и скульптуры было царское место, сделанное по приказу Ивана Грозного в Успенском соборе Кремля в 1551 году. И эти примеры можно продолжать .

Интересно, что постоянно приводя сравнения с Россией (разумеется, не в пользу последней), В. Орлов как бы стремится показать культурную историческую и цивилизационную разницу между ней и Беларусью, но этим нарочитым упоминанием восточной соседки он только демонстрирует свой пусть и отрицательный, но русоцентризм. Например, называет Полоцк «отцом городов белорусских», а ведь это непосредственная калька с «Повести временных лет», фундамента русских исторических знаний: «И сел Олег, князь, в Киеве, и сказал Олег:" Да будет это мать Городом русским» [ 1 , c . 173 ] .

Кстати, В. Орлов очень активно цитирует К. Маркса, Ф. Энгельса и В. Ленина там, где нужно «приструнить» Россию, но совершенно забывает в них оценки, например, Речи Посполитой. Притом, что на с. 179 признает: Ф. Энгельс очень основательно изучал историю Речи Посполитой. Добавим - и оценивал ее, кстати , весьма критично: «Это основанная на грабеже и угнетении крестьян шляхетская республика находилась в состоянии полного расстройства, ее конституция делала невозможным какое-нибудь общенациональное действие и в силу этого облекала страну на положение легкой добычи соседей. С начала восемнадцатого века Польша, по выражению самих поляков, держалась беспорядком » [15 , с. 18]. Ему же принадлежит оценка государственного строя Речи Посполитой как «одной из самых примитивных общественных форм» [16 , с. 394].

Я специально привел примеры из разных исторических периодов, чтобы довести типичные ошибки и умышленные искажения, что есть в книге В. Орлова. Список их можно продолжать, но для этого пришлось бы издать отдельную книгу. Некоторые из неточностей автор поправил в новом издании об истории ВКЛ, но и там наделал столько ошибок, что они требуют отдельной рецензии.

Разумеется, книга В. Орлова не является никакой энциклопедией истории. Если бы автор просто издал иллюстрированный альбом, то это было бы более полезным делом. А так ... Даже и не знаю, что посоветовать читателям делать с этой книгой. Уверенно можно утверждать, что изучать историю Беларуси по ней точно нельзя.