Западная Русь

Западная Русь

Минский мужик (Горбацевич). «Что я видел в Советской России». Оглавление; Предисловие; Гл. 1-2.

Автор: Минский мужик (Горбацевич)
Дионисий Маркович Горбацевич , Что я видел в Советской России

Начинаем публикацию по главам книги белорусского эмигранта в Америке Дионисия Марковича Горбацевича «Что я видел в Советской России? Из моих личных наблюдений», изданной в Чикаго в 1935 году под псевдонимом «Минский мужик».

Дионисий Маркович Горбацевич родился в Слуцком районе Минской губернии в крестьянской семье, в 1913 году возрасте 18 лет эмигрировал в США. Он придерживался анархистских взглядов, первоначально был обычным чикагским рабочим, затем стал известным деятелем русских общественных организаций, публицистом и писателем. В 1934 году смог приехать домой в родную деревню в качестве американского туриста, посетить родственников и посмотреть на советскую Россию. Через год после этой поездки он опубликовал эту книгу, ставшую на сегодня важным документом о жизни СССР 1930-х годов. Дионисию Горбацевичу еще дважды удалось побывать на родине, в 1960 и 1966-м, и им были написаны еще две книги: "Правда о Советской России (по личным наблюдениям и материалам советской печати и статистики" (1937 г. Нью-Йорк) и "Два месяца в гостях у колхозников" (1967 г. Нью-Йорк). Подробнее о жизни и творчестве Горбацевича в статье "Минский мужик" Дионисий Маркович Горбацевич. О нём и его книгах.

Наше переиздание в «цифре» этой редкой и важной для современного читателя книги вызвано тем, что она присутствует в интернет-сети в PDF очень низкого качества, московское же издательство, переиздавшее в2018 году книгу в бумаге, предлагает ее за деньги. Проект «Западная Русь» считает, что такие книги должны распространяться бесплатно. После размещения книги по главам на сайте проекта она будет выложена для свободного скачивания в новом электронном издании в формате PDF.

-----------
        -----

Минский Мужик

ЧТО Я ВИДЕЛ В СОВЕТСКОЙ
РОССИИ?

ИЗ МОИХ ЛИЧНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ

(С картой и иллюстрациями)

 

ЧИКАГО 1935

 

 

--------------------------------------------

33pic 3


ПОРАБОЩЕННЫМ,
ЗАКОВАННЫМ В ЦЕПИ БОЛЬШЕВИЦКОЙ ДИКТАТУРЫ,
НАРОДАМ СССР
ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ.

--------------------------

ОГЛАВЛЕНИЕ:          

 

***

ПРЕДИСЛОВИЕ

Летом прошлого года мне удалось осуществить мое давнишнее желание — побывать на родине, которую я покинул в 93-году, когда мне было только 8 лет отроду. Хотелось посмотреть на новую, в муках революции рождающуюся, Россию. Депрессия в Америке испугала меня, и в тайниках души я даже мечтал о том, чтобы навсегда остаться в своей родной стране.

Увы моя заветная мечта не осуществилась: столк­нувшись с суровой и страшной советской действитель­ностью, я понял, что жить в России нельзя. Надо бы­ло, возвращаться в буржуазную Америку. Во время пребывания в СССР, я внимательно присматривался к советской жизни. Как крестьянский сын и американ­ский рабочий, я имел возможность вступить в близкое общение с советскими рабочими и крестьянами. В моей родной деревне, в Минской губернии, собственны­ми глазами, на практике, я увидел страшные послед­ствия коллективизации.        

Вернувшись в Америку, я написал серию статей о том, что я видел в СССР, напечатанных в чикагской газете «Рассвет». Эти статьи, по понятным причинам подписанные псевдонимом, обратили на себя внимание читающей публики. Американские большевики подняли крик — правда глаза колет.

Завязавшаяся вокруг моих статей полемика только усилила интерес к ним со стороны читателей, кото­рые сами же подняли вопрос об издании их отдельной книгой не только на русском, но и английском языке. Мне оставалось пойти навстречу пожеланиям моих многочисленных неизвестных друзей. Печатавшиеся в газете «Рассвет», с сентября 93 года до конца марта 935 года, статьи я пересмотрел, исправил и подкре­пил многие мои заявления цифровыми данными, взя­тыми из советских источников. Кроме того, я напи­сал специально для книги новые главы о молодежи, пятилетке, красной армии и другие.

Считаю своим долгом поблагодарить издательст­во газеты «Рассвет», всех читателей и друзей за ока­занное мне внимание, моральную и материальную под­держку. Я буду вполне вознагражден тем, если моя книга прольет некоторый свет на мрачную советскую действительность, и предупредит трудящихся от увлечения пагубным и обманчивым большевизмом, приводящей к новой кабале и рабству, а не к свободе и уничтожению порабощения человека человеком.

МИНСКИЙ МУЖИК

 

***

 

1. ПО ПУТИ В СССР.

ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ КОММУНИСТКА

В летний жаркий день—5-го июля—-на большом пароходе «Беренгария» я покинул многошумный Нью- Йорк. Через пять с половиной дней, я уже был в Шервуде (Франция), а оттуда попал в Лондон.

Туристов, направлявшихся в Ленинград, задержали в английской столице на два дня. Советский пароход, который должен был забрать нас в Лондоне по пути из Ленинграда потерпел аварию, а другой придет через, неделю. Нам предстояло — ожидать неделю, или отправиться через скандинавские страны в Финляндию, а оттуда в Ленинград.

Хотя стол и квартира были обеспечены в гостинице Инслей, но мы решили уехать, а не ожидать. В, этой гостинице находилось много туристов и ежедневно, прибывали новые из Америки и Канады. Были и возвращающиеся из России.

— Вы - русский? спрашивает меня, в приемной девица лет 25, небольшого роста, худенькая, с усталым лицом?

Да. А вы— моя соотечественница?

— Ах, как я рада, что встретила русского —со вздохом говорит она,

Усталая и измученная в дороге, девушка едет в Ленинград и ждет уже неделю советского парохода. 

 — Я принципиально отказываюсь ехать в Ленинград другим путем и требую, чтобы компания послала меня, туда только на советском пароходе, идущем в Ленинград. Ах, как я люблю щи и другие русские блюда.  

Девушка приехала из Монтреала и спешит, как ярая коммунистка, поскорее попасть туда, где, по ее словам, -нет капиталистического гнета и эксплуатации.

— Родилась я в Канаде, но, как коммуниста, отказалась от канадского гражданства семь месяцев назад и приняла советское гражданство, —объясняет мне наивная девушка.

Я посоветовал ей не ожидать советского парохода, а присоединиться к нашей группе, и вместе ехать в Ленинград. Один из туристов, прибывших из России и ожидавший парохода в Канаду, тоже рекомендовал ей ехать с нами. Он намекает на то, что в Сов. России нет того, что многие иностранцы ожидают там увидать. Девушка, однако, не соглашается с нашими доводами и остается ожидать советского парохода.

Меня удивили ее упорство и фанатизм.

В ЛОНДОНЕ

В столице Великобритании -— около миллионов душ населения. Дома — небольшие, с двойными окнами, приспособленными к более холодному климату. Улицы такие же, как в Америке, но трамваи, автомобили, автобусы и пешеходы придерживаются левой стороны, и приезжего человека это несколько смущает.

В Лондоне нет американской-Спешки: расхаживают англичане по тротуарам и переходят через улицу не торопясь. Румяна и белила как будто бы в меньшем употреблении у англичанок, чем Америке, в одежде простота, скромность и отсутствие шика и крикливости.                                          

Собвеев и трамваев в Лондоне меньше, чём в Нью-Йорке, но зато больше двухэтажных автобусов, которые взимают за проезд от до 8 центов. Трамваи   двухвагонные и во многих местах—двухэтажные. Движутся так же быстро, как подземные поезда в Нью-Йорке.                      

На улицах — множество автомобилей фордовского типа. Газолин дорог. В большом употреблении велосипеды. Улицы чистые. На Оксфорд и Холес улицах, в западной части города, возводится, несколько больших гостиниц и жилых домов в 10-25 этажей, своей архитектурой превосходящих нью-йоркские небоскребы.                          

Английская столица изобилует садами и парками. Самый, большой из них — Гайд парк, расположенный в центре столицы, утопает в зелени. В парке тысячи скамеек и укрытия от дождя. Отведено специальное место для устройства митингов под открытым небом для всех партий, течений и лиц. Здесь свобода слова ничем не стеснена, и наказывают только, тех, кто пытается сорвать митинг противника. Даже английские большевики ведут себя прилично и очень редко устраивают скандалы.

Всякий желающий высказаться взбирается на ящик, собирает публику, пропагандирует или проповедует что-либо. Публика переходит от одного оратора к другому. Одновременно ораторствовали: проповедник, два почтенных буржуа, гитлеровец и антигитлеровец. Всю «правду» можно было узнать сразу...

В богатом Лондоне — множество безработных, попрошаек и проституток. Подкармливает их город, некоторых безработных сплавляют на фермы, где им приходится работать почти даром, за стол и квартиру. Безработные волнуются, протестуют, но «рабочий» премьер Макдональд больше всего беспокоится о славе и величии британской империи, чем о полуголодных людях.

 

В ДАНИИ

После 23-часовой езды на пароходе, наша компания туристов очутилась в Дании. Это — крошечное королевство, в 35 тысяч кв. верст, с населением в 6,000,000 душ. Датчане — преимущественно земледельцы, скотоводы и рыболовы. Датское государство возникло еще в восьмом веке. Страной управляют конституционный король и парламент, в котором теперь преобладают социалисты.

Не участвовавшая в войне Дания, чувствует себя немного лучше, чем Англия. Мировая депрессия коснулась и ее, но число безработных невелико 5,000 человек. Их кормит государство. Семейные безработные получают столько пищевых продуктов, обуви и одежды, что никакой нужды не чувствуют, и ничего не имеют против того, чтобы безработица продолжалась бесконечно.

Закон о страховании от безработицы проведен по настоянию социалистов. Коммунисты очень недовольны такой работой «социал-предателей».

—Если-бы не социалисты в парламенте, — заявила - мне ехавшая в СССР, датчанка-коммунистка, — то у нас в Дании давно уже произошла-бы социальная, революция. Социалисты, кормящие безработных, и анархисты, критикующие советское правительство, расстраивают все наши революционные планы.

— По-вашему, нужно, чтобы безработные голодали?

— Сытые на революцию не пойдут.

Неужели датские анархисты против революции? Нет, они за революцию, но в своей печати и на митингах доказывают, что рабочим не следует вступать на большевицкий путь, который приводит не к освобождению, а к новому закабалению и рабству.

— Какой-же революции анархисты хотят?

- Анархо-синдикалистической без диктатуры пролетариата.

Что это означает на практике?

- Переход всех фабрик и заводов в руки профессиональных союзов и всей земли в руки самих земледельцев.

- Разве это было-бы плохо для трудящихся?

- Может быть и не плохо, но мы, большевики, против этого: мы верим в диктатуру -пролетариата.

А известно-ли вам, что дала диктатура пролетариата в России рабочему и крестьянину?

- Дала им все что нужно. 

Я ехал в СССР, и во избежание недоразумений, не хотел возражать этой фанатичной коммунистке.

Из эрсбургского порта мы направились в Копенгаген— столицу Дании. Город большой и оживленный. Множество, трамваев, автомобилей, а больше всего велосипедов. На велосипедах все — мужчины, женщины и дети.                      -

 

В ШВЕЦИИ.

Из Копенгагена, переплыв через небольшой пролив, мы прибыли в шведский город Малбо, а отсюда в Стокгольм, после восьмичасовой езды по железной дороге.

Шведское королевство занимает восточную часть скандинавского полуострова, граничащего с Норвегией и Финляндией. Территория —  390 тысяч кв. миль. Население— шесть с половиной миллионов душ. Производство знаменитого сыра и спичек, лесопромышленность, рыболовство и в последние два десятка лет — производство бумаги и машин для писчебумажных фабрик являются главными отраслями шведской промышленности.

Во время войны нейтральная Швеция расширила производство и разбогатела. Продукция всех товаров в 93 году составляла 2,63,000,000 крон, а в 920 году—6,990,000,000 крон (американский доллар равен четырем шведским кронам). Промышленный кризис чувствуется и здесь: в стране 30 000 безработных, большинство которых пользуется казенной помощью.

Свыше 00 лет Стокгольм является столичным городам, представляющим большой интерес для туристов. Население — более 600 тысяч душ. Город расположен «среди мостов», 3-ти островов и девяти зигзагообразных рек. Стокгольм — несомненно один из старейших и красивейших городов в Европе. Гостиницы расположены у рек и мостов. Летом — ночи светлые, небо прозрачное и ясное. Архитектура зданий — старинная, прочная, изящная и привлекательная. Улицы гладкие, ровные и чистые. По улицам быстро носятся двухвагонные трамваи, много автобусов и велосипедов. Хорошо одетая публика, чрезвычайно скромные женщины, не красящиеся и не пудрящиеся. В городе много прекрасных парков, зелени, цветов. Красивый королевский дворец и старинная церковь Ридалгаам, построенная в 2 году. В ней хранятся мумии знатных, покойников, гробницы, знамена, отнятые шведами у разных народов, и другие реликвии.

По соседству расположены: здание городского управления, библиотека, медицинский факультет. Имеется большой исторический музей, построенный в 6 году. В нем хранится обстановка королевского театра, построенного в 22 году — сцена, царские ложи и кресла придворных сановников.  Там-же—бывший Зимний дворец короля, превращенный теперь в музей. В нем много художественных картин, биллиардная королей, спальня, столовая, художественно разукрашенные стены и потолки. Рядом — большое искусственное озеро, напротив дворца — широкий и длинный сад, придающий живописнейший вид дворцу. Вокруг — небольшие горы, покрытые лесом.

Недалеко от дворца, за городом, среди гор и холмов, разбросаны десятки тысяч небольших миниатюрных домиков, построенных в период последней депрессии. Это — кооперативные городские жилища для среднего рабочего в две, три и больше комнат со всеми удобствами, с небольшим огородом и садом. Стоимость такого домика — 300-800 дол. Первоначальный взнос — 5 дол., а остальная сумма погашается в рассрочку на 20 лет. В каждом доме электричество, газ, вода, радио. Инициатива кооперативного домостроительства в Швеции принадлежит социалистам, составляющим в парламенте большинство.                                           -

Шведские большевики ведут бешеную пропаганду против такого кооперативного домостроительства. Во всяком улучшении материального положения рабочего большевики видят помеху своим планам об установлении диктатуры над пролетариатом. Шведские профсоюзы, как и датские, испанские и французские, находятся под сильным влиянием анархо-синдикалистов. Шведы лучше осведомлены о положении дел в СССР, чем американские рабочие. Они неоднократно посылали своих лидеров в СССР, многие рабочие сами побывали там и узнали правду о большевизме, благодаря чему ленинизм не прививается в скандинавских странах.

В ФИНЛЯНДИИ

Из Стокгольма в Финляндию нужно ехать небольшим речным пароходом через Ботнический залив. Оставили мы Стокгольм в 8 часов вечера и приехали в финляндский порт Або в 9 часов утра. Ботнический залив, отделяющий Швецию от Финляндии широкий, зигзагообразный и мелкий. Быстрое передвижение сопряжено с большим риском. Капитану речного судна приходится быть очень осторожным, так как можно наскочить на мелкое место со скалой и вдребезги разбить пароход.

Ботнический залив широкий, со множеством небольших островков из голого большого камня, мелким лесом и кустарником. Ехать поэтому, заливу одно удовольствие. Глядишь на дикие, крутые берега и чувствуешь дыхание матери-природы.

Из Або в Гельсингфорс — столицу Финляндии — плетемся поездом. Европейские поезда особенно не спешат. Финляндия — страна, озер и островов: Земля — малопригодная для землепашества. Земледельца она плохо, кормит. Но трудолюбие, обилие рек и выход в море дают стране возможность не только жить, но развиваться и процветать.

В Финляндии два языка - финский и шведский. Каждый житель должен изучать оба эти языка. Финны пробовали вытеснить шведский язык, но так как здесь коренных, шведов очень, много, пожалуй, даже больше, чем самих финнов, то шведы - отстояли свой язык, и он введен во всех низших и высших государственных учреждениях.

Гельсингфорс выглядит довольно чисто. Во время войны и революции много пострадал, но в последние годы окреп: старые дома починены, построено и строится несколько крупных государственных зданий, очищены и восстановлены разрушенные улицы. Движение поддерживается трамваями, автобусами, такси и старыми русскими извозчиками с небольшими экипажами и худенькими лошадками.

В центре города имеются две церкви, из которых большая «национализирована» финнами, другая — оставлена для православных.

Вечером в городе наблюдается большое оживление: по рекам движутся во всех направлениях моторные лодки, окрашенные в белый цвет, переполненные людьми. Звуки музыки доносятся со всех сторон. Небо голубое, ясное, прозрачное.

Магазины в городе переполнены местными товарами, одеждой и обувью. Промышленный кризис коснулся и этой крошечной страны: около 30,000 безработных, которых подкармливает либеральное правительство.

 

ПО ПУТИ В ЛЕНИНГРАД

По мере приближения советского поезда к границе, на душе становилось все тяжелее, вероятно, от сознания, что должен скоро вступить, в страну, где свобода считается «буржуазным предрассудком», и где человек обязан беспрекословно повиноваться главарям большевицкой партии.

Поезд пришел и остановился. Четверо рабочих, одетых в длинные рубашки, тощие и унылые, выбрасывали почту из первого вагона. Два кондуктора, оба пожилые, вышли из вагонов «проветриться».

Вагоны запылены и давно видели окраску. Паровоз небольшой, грязный, выглядел как телега крестьянина в дождливую погоду. Машинист и его помощник, лет по 25, были чисто выбриты, но лица усталые и малокровные.

Сознание говорит, что приходится лезть в грязь, - удастся выйди сухим. Но другого выхода нет. Назад не воротишься. Нужно двигаться вперед и меньше думать о том, что ждет впереди.

С такою мыслью я взял свои два ручные чемодана и пошел в советский поезд. Так идет вол на убой на чикагских скотобойнях.                   

Мы скоро двинулись в путь черепашьим шагом. Переезжаем узкий мостик, на котором стоят по обе стороны два красноармейца с наганами по бокам. По сторонам мостика — узкий, но глубокий ров с водой — финско-советская граница.

В 50-ти шагах от границы поезд остановился. К нам подошли три человека: представитель туристского бюро в Ленинграде и два члена ГПУ, вооруженные наганами, в военной форме. Последние забрали наши паспорта, а первый взял имена всех туристов.

Через полчаса явилось еще трое — два мужчины и женщина, начавшие подсчитывать и записывать — сколько кто имеет денег, чеков, золотых колец и карманных часов. На все выдавали квитанции. Кто имел одни часы или одно кольцо — не писали. Кто имел больше — записывали.

— Зачем вы все это описываете, товарищ? —спросила одна коммунистка из туристов.

— Для того, чтобы не спекулировали вещами. — пояснил чекист. Все записанные вещи вы должны иметь при себе, при отъезде из СССР.

Было очень жарко. Вещи мы внесли в небольшое деревянное здание, похожее на хлев. Чекисты тщательно осмотрели багаж. Особенно интересовались книгами и бумагами. На книги и фотографические аппараты выдали особые расписки. У женщин отбирали лишние платья, обещая вернуть их потом.

Мы выходили из вагонов и осматривали местность. Недалеко от поезда две женщины босые, исхудалые, с усталыми лицами, пилили толстые бревна на дрова. Возле них вертелись четыре малыша босиком. На противоположной стороне — неоконченное кирпичное здание.

Строят по-советски: стены возведены, но крыши нет. Так и оставили: другие, мол, придут и достроят. Это — будущее вокзальное здание на ст. Бело-остров. Когда его закончат — Аллах ведает...

МЫ В ПОЕЗДЕ

Я смотрю в окно вагона. Вижу — стоит возле стрелки комсомолка, лег, с красными и пухленькими щеками, держащая несколько флагов в руке. С ней такого-же возраста комсомолец с наганом сбоку.  Сзади медленно шел полусгорбленный, лет 55, небритый кондуктор в тяжелых сапогах, держа в руке кожаную сумку, служащую для хранения железнодорожных билетов.

— Сколько раз я вам говорила - поторопитесь, пускайте поезд, а вы все расхаживаете. Уже на 8 минут опоздали. Говорю-же - поторопитесь, — повелительно кричала комсомолка в красной шапочке, чистых туфлях и коротеньких белых чулках.

— А што, я виноват? Я давно гатов, но машинист задерживает, — отвечает усталый кондуктор.

Оказывается, что советские поезда часто опаздывают, несмотря на то, что на каждом поезде специально приставленные два комсомольца должны следить за тем, чтобы опозданий не было.

Советский паровоз небольшой, отапливается дровами и ползет черепашьим шагом. В Америке на велосипеде ездят быстрее. Едем полчаса, минуем сотни небольших домиков, разбросанных по обеим сторонам пути. Нет ни одного покрашенного. Большинство — деревянные. Стены и крыши - запушены, протекают. Новых домов очень мало. Строительство советское, значит, идет слабо.                    

В вагоне все места заняты. День жаркий. Не все окна удается открыть. Но мере приближения к Ленинграду, на левой стороне, среди редкого леса и небольших полян, замечается все больше и больше праздного народа, отдыхающего в тени и под палящим солнцем. Многие одеты в купальные костюмы и принимают солнечные ванны. Большинство -- молодежь, женщины и дети.

Я смотрю вдаль и не замечаю, что в пяти шагах от поезда, под кустиком, расположились молодой комсомолец и комсомолка, одетая в красное платье. Они, обнявшись, целуются в запой.

— Ну и свиньи же, что делают — говорит почтенных лет еврейка, стоящая рядом со мной.

— Любовь — не картошка, --- отвечает сосед.

— Ай. ай, какое распутство! - говорит другая.

— А вы в молодости не делали этого? — с иронией замечает кто-то.

- Они—днем и открыто, боже упаси!

— Скажите, что забыли уже и—все.

— В первый раз в жизни вижу такое безобразие, говорит неугомонная еврейка.

— Смотри как все неприглядно: люди усталые, небритые, тощие, бедно одетые, дома запущены – говорит другая еврейка, слегка толкая меня. Ничего подобного нигде не видала.

— Как здесь женщины убого одеты, все босиком, — шепчет мне на ухо моя спутница - еврейка, покинувшая Россию 32 года назад.

Мы прибыли на Финляндский вокзал. Поезд остановился. Берем вещи и выходим. Нас встречают «ребята» из Интуристского бюро, одетые с иголочки, наводящие «порядок» среди туристов.

Вокзал — старый, стены и дугообразный потолок выглядят черными, закоптелыми. Пол — грязный. По перрону ходят взад и вперед красноармейцы с наганами, милиционеры в белых шляпах. Замученная и нищая советская публика останавливается поглазеть на нас, заграничных туристов, в новых костюмах и нарядных платьях с большими и малыми чемоданами, набитыми вещами.

Толпа любопытных все растет и десятки красноармейцев и милиционеров оттесняют ее от нас, стараясь не допустить соприкосновения нас, людей буржуазного мира, с советской обтрепанной, грязной и заморенной публикой.

Не хотелось верить, что мы находимся в Ленинграде, «единственной в мире социалистической стране», где нет капитализма, но зато господствуют наган, нужда и нищета.

 

 

 2. ЛЕНИНГРАД.

 ЕВРОПЕЙСКАЯ ГОСТИНИЦА

 С Финляндского вокзала нас, туристов 3-го класса везут в гостиницу «Европа», которая находится недалеко от вокзала и Октябрьского проспекта 25, б. Невского. Туристов же первого и второго класса повезли в гостиницу «Астория».

Ленинград большой город, расположенный на 2 островах, вдоль реки Невы. Население в 93 году— 2,6,00 душ. Небольшие кирпичные дома, с просторными дворами. Широкие и чистые улицы вымощены булыжником, и езда по ним - одно мучение. Асфальтовых мостовых очень мало. Некоторые выложены деревянными кубиками, политыми смолой.


В течение лет большевики в Ленинграде построили всего больших здания — дома культуры, Дом первой пятилетки, Дом политкаторжан, Стадион и другие. Прибавилось за то же время 8 новых памятников -Ленину у Финляндского вокзала, Декабристам, Жертвам 9-го января, Володарскому, Плеханову, Лассалю и др.

Изрядно изношенные автобусы быстро мчатся один за другим, словно желая показать нам, что большевицкие машины летят с такой-же скоростью, как и американские. Догоняем, мол, и перегоняем Америку...  

По дороге не видно ни одного дома, покрашенного хорошей краской. Прежняя покраска осыпается и дома имеют мрачный вид. Местами попадаются не выкрашенные, а выбеленные известью дома. Магазинов немного и товаров мало.

5 часов вечера. Улицы переполнены многолюдной, разношерстной публикой, в большинстве случаев бедно одетой. Веселых и улыбающихся лиц мало. Смеха почти не слышно. Лица бледные и усталые. Идут медленно и молча, словно после похорон.

Среди прохожих много красноармейцев с наганами и без них. Позже я узнал, что только партийным красноармейцам разрешается носить наганы, беспартийным же не разрешается.

Большего количества красноармейцев мне нигде не пришлось видеть. Тут, кажется, на каждого пятого сов. гражданина имеется красноармеец, как в Америке на каждого пятого жителя автомобиль.

Гостиница «Европа» снаружи выглядит угрюмой, запущенной. Внутри немного покрашена дешевой краской.

Швейцары в старой форме стоят у главного, входа и, по-прежнему, кланяются чисто одетым туристам.

Сзади главного входа находится контора гостиницы, переполненная людьми. Служащих и гостей много. Налево — идет торговля газетами, открытками, шоколадом и разными сов. игрушками. Все продается только на иностранную валюту и по курсу: за один доллар — один рубль 3 коп. Направо два лифта, поднимающие по четыре человека. Здесь большая давка и очереди. Лифты устарелые, ходят по-советски — вяло и медленно. Полы коридоров без ковров. В комнатах положены старые ковры довоенного времени. Стены больших и длинных коридоров и комнаты окрашены темно-серой краской. Кровати и столики тоже довоенные.

Столовая находится наверху. Часть ее под открытым небом. Разделена на 2 и 3 классы. Стены и потолки столовой выкрашены масляной краской и декорированы на американский манер. Здесь всегда весело- несколько музыкантов играют русские и иностранные мелодии. До трех часов ночи пьют шампанское, закусывают, танцуют и веселятся.

Кормят туристов три раза в день. Для каждого отпущена большая комната с кроватью, телефоном и ванной. Каждого возят один раз в день в музей, на фабрику, в колхоз и в другие места. Показывают самое лучшее.

За все это взимают по пяти с половиной долларов в сутки. Это с пассажиров третьего класса. С 2 и 1-го берут больше, но и дают больше: лучше кормят, возят на автомобилях. Линкольн, а не в автобусах, размещают в лучших номерах.     

Служебный персонал — мужчины. Только в коридорах женщины. Подают и убирают со столов мужчины средних лет. Тут имеются и немцы, и французы, и китайцы, и испанцы. Все они — члены ГПУ, поставленные для шпионажа. Все они — здоровые, побритые, зачесанные, в белых рубашках, штанах и туфлях.

Возможно они свое чекистское дело знают хорошо. Об этом судить не берусь. Но что они плохие работники в столовой — это каждый турист скажет. Обращается с посудой неуклюже. Если закажешь воды, принесут воды, но без стаканов. Принесут и не сразу, но придется 5-20 минут пождать. Получишь первую порцию, смотришь—вилок нет. Закажешь вилку принесут ее с опозданием. Начнешь кушать - ножа и хлеба нет. Опять заказываешь. И все потратишь на ожидание в среднем один час на завтрак; на обед и ужин — полтора часа. А пока дождёшься лифта — 10-20 минут.

Американцы, не привыкшие к такой медленности, нервничают, особенно женщины. Неоднократно просили меня помочь им получить поскорее пищу. Я служил у них переводчиком без особого успеха. Возникали даже споры. Приходил заведующий, но воз продолжал стоять на месте. Разве можно заставить сапожника печь пироги, а пирожника — шить сапоги?

Пища дается в скромном количестве. На завтрак небольшая и плохо выпеченная булочка или хлеб, немного масла, компот из сырых фруктов или два яйца и кофе, похожий на мутную воду с примесью молока. Н обед—мясная или рыбная порция с картофелем без овощей с черным и белым хлебом без мяса, опять компот или мороженое и чай. На ужин—суп или щи и —остальное все, что и на обед. Изредка дается курица, ещё реже — хорошее мясо. Закажешь мясо, приносит рыбу, а если закажешь рыбу, получишь кусочек оставшегося мяса без салата, гороха или моркови. Попробуй ждать - не дождешься.

Времени у туристов имеется очень мало. Каждый хочет увидать больше. Но его задерживают везде: в столовой, у лифта, в конторе, где выдают билеты на поездку, и на улице в ожидании автобуса. По-советски: везде приходился ожидать. И ожидания эти отнимаю много времени, бьют по нервам и разочаровывают. Поэтому каждый турист старается уехать чем поскорее оттуда.

Внутри Европейской гостиницы, налево, в большом коридоре, имеется небольшой киоск, где продаются газеты, журналы, книги, почтовые марки и бумага. Немного дальше, в дугообразном углу, можно купить шоколад, конфеты, игрушки и другую советскую мелочь.

Продают только на иностранную валюту по курсу: за один американский доллар — 1 р. 3 коп. советских. Работает здесь пять комсомолок.

Утром, на второй день, я решил купить несколько почтовых открыток. Выбрал 9 штук. Получаю счет на 63 коп. денег здесь не берут, и вместе со счетом посылают в угол, к специальному кассиру.

Подаю счет и деньги 63 коп. Заводят в специальную книгу, на счет кладется печать, кассир подписывает  и подлинник возвращают мне, а копию нанизывают, как вьюнов, на высокий тонкий пруток. Возвращаюсь назад и подаю счет.                 

- Хорошо, а карточки взяли?                   

- Нет. Я же оставил у вас, —     отвечаю я.

-Где оставили?

- Да у вас же оставил, вы сами куда-то положили.

— Пожалуй, кто-то забрал и смешал с остальными. Будьте любезны опять выбрать.

Мне ничего не оставалось делать, как подобрать другие. Выбрав, я должен был дать ей для проверки. Она сняла их мне.

На всю эту ничтожную покупку я потратил 16 минут.

— Почему вы так злоупотребляете, временем? - Спросил я. В Америке на покупку этих открыток не потребовалось бы и двух минут.

—В Америке миллионы безработных, а у нас все работают, — отвечает мне повышенным тоном продавщица.

- Но там многие безработные получают помощь от государства и лучше живут, чем здесь работающие.                                                   

— Я не имею времените с вами философствовать. Но не забудьте, что мы хорошо знаем, что в Америке безработные по улицам умирают, как мухи. — говорит продавщица, презрительно глядя на меня.

Я часто читал в сов. прессе о жизни миллионов безработных в Америке и в других странах. Оказывается, что они, как тени, ходят по улицам и умирают с голоду. Неудивительно, что сов. читатель, читая только сов. прессу, вынужден верить всему этому. Комсомольцы, как верные парафиане римского папы, свято должны верить в то, что говорят и пишут их вожди.

На противоположной стороне киоска, в подвале, имеется мужская уборная. Вход в нее с коридора. Освещение тусклое, как и жизнь. Везде, полно грязи и вонь. Полотенца для рук и бумаги здесь нет.

Поднимаюсь наверх за бумагой.

- А вам что», бумага нужна? Вот она, - тычет мне в руки три книжных листа пожилой человек, сидевший тут же возле дверей за небольшим столиком, которого я и не заметил, когда быстро шел вниз.

Почему у вас нет бумаги в уборной? — спрашиваю.                     -                

— Там нет, но я здесь имею и беда в том, что ваши проходят и не замечают.

— Почему вы не положите бумагу где следует? Лучше было бы держать там, чем на столе и давать каждому.

— Мне сказано так делать. — ответил сидевший

- Кто сказал? 

— Кто поставил меня.

— А кто же вас поставил?

— Да разве вы, милый, не знаете наших порядков — государство!

— Я—турист и ничего не знаю.

— Но вы говорите хорошо по-русски.

— Я оставил Россию до войны, юношей, вырос и учился в Америке.

- Ага. значит вы не знаете наших новых порядков. А они очень просты: сказали мне сидеть за этим столиком, рвать вот ту книжку, я сижу, рву и даю по паре листочков каждому. Сами знаете их можно было заготовить в другом месте и оставить на месте нужное количество. В Америке так делается, не правда ли?

— Там старую бумагу мелют и из нее делают новую и употребляют в уборных.

- У нас гоже, говорят, скоро будет такая, но пока ее нет.

Таковы порядки в СССР. Государство, этот всемогущий хозяин великой страны, приказывает каждому выполнять ту или другую работу, и никто не смеет отказываться от выполнения, даже если бы гражданин этого государства видел, что так не хорошо и глупо, он не смеет своего суждения иметь.

Советские граждане — это полнейшие рабы государства. Советские граждане, как деревянные солдатики на сцене, должны быть послушны, немы, автоматически выполнять приказанное.

ДОМ СОВЕТОВ.

Бывший Зимний дворец царя в Ленинграде теперь называется Домом Советов. Здание большое, красивое, огороженное высоким забором и покрашенное белой краской. При царе было красное.   

При входе стоят четыре красноармейца с ружьями и длинными штыками: Перед входом — большая площадь с чистенькой, как и сама площадь, аллеей.

Внутри широкие и длинные коридоры, выкрашенные в темно-серый цвет. По сторонам — много роскошных комнат, занятых под разные конторы и классы.

Осмотр начинается с комнаты Ленина, где он жил с Крупской в первые дни Октябрьской революции. В ней, для показа туристам и школьникам, оставлен небольшой письменный стол Ленина и кровать, на которой он спал. Дальше имеется комната со столиком, за которым главари большевиков обсуждали захват власти, в свои руки. Тут хранятся портреты всех большевицких вождей. Даже сделан миниатюрный снимок всего здания. Ленин, конечно, на первом месте. Троцкий-же, игравший главную роль в Октябрьской революции и бывший организатор красной армии, и ее вдохновитель, поставлен сзади всех главарей. И только по козлиной бородке можно узнать его.

Портрет Троцкого оставлен только здесь и в Музее революции. Из всех остальных государственных учреждений он выброшен после того, как был выслан заграницу.                                                  - г -

В Доме Советов имеется громадная зала для собраний и митингов. Возле большой и декорированной сцены стоит мраморный бюст Ленина. На одной из стен выписана конституция сов. власти. Все стены декорированы и украшены большими плакатами и красными флагами. В этой зале когда-то собирались представители Государственной Думы.

Во время нашего посещения пришлось встретить несколько школьных экскурсантов во главе с учителями.  Им, как и нам говорили о значении Дворца и комнат, имеющихся в нем.

Дом Советов свое громкое название получил в начале Великой мартовской революции 1917 года. В нем собирались и обсуждали народные интересы рабочие, крестьянские и солдатские депутаты. Но с захватом большевиками власти, советы начали уничтожать, заменять назначенцами. И теперь о них осталось только одно воспоминание.

 

МУЗЕИ.


Антирелигиозный Музей

 В Ленинграде насчитывается несколько десятков больших православных церквей. Из них используются для религиозных целей только несколько, и влачат они жалкое существование. Перестал народ молиться, давать свои трудовые, гроши на святое дело. Обеднел приход, обеднели и священнослужители.

В самом центре, на большой площади в Ленинграде стоит огромный Исаакиевский собор, одинокий и позабытый Богом и людьми. Никто в праздники не идёт туда молиться, исповедоваться и причащаться. Исаакиевский собор — больше не собор: он теперь антирелигиозный музей. Этому делу он служит уже несколько лет, как служил религии свыше 70 лег. Стены бездушны и мертвы, и их можно использовать для чего угодно. Много икон изъято, разбито, сожжено. Только часть их оставлена на память новому поколению, чтобы оно знало и понимало, что перед этими изображениями когда-то люди падали на колени, молились, ставили свечи.

Теперь в бывшем соборе — богохульство и «мерзость запустения»: сзади и по левой стороне — религиозные отделы — православный, католический, униатский, буддийский, еврейский, магометанский и другие.

Для каждой религии отведен уголок, в котором собрано самое главное, относящееся к данной религии, обнаруживающее ее подлинное лицо: ризы, иконы, кадила, заповеди и т. п. В каждом отделе—большие надписи, хулящие религиозные верования. Большевики — хорошие рекламисты. Везде торчат плакаты, мозолящие глаза. Полно их и в антирелигиозном музее.

На плакатах указано — сколько было на Руси молящихся, во что народ верил и почему перестал молиться. Заявления подтверждаются цифрами. Нужно потратить много времени, чтобы прочесть все написанное и разобраться.

Направо, у главного входа, стоят широкие железные леса, достигающие купола. Эти леса воздвигнуты в начале войны с целью ремонта и украшения собора. Кажется, что это одно из советских учреждений, всегда доступных для всех граждан. В других музеях взимается плата от одного до двух рублей, и посещать их можно только в определённые часы дня. Двери-же б. Исаакиевского собора открыты с утра до поздней ночи и плата за вход не взимается.

Ходят сюда от скуки советские граждане, заглядывают в окошечки с электрическим светом, читают плакаты, оглядываются вокруг и думают, что они все это видят во сне, а не в действительности. Христианские боги повергнуты в прах, их место заняли новые, советские боги — Ленин, Сталин и Ворошилов, которым поклоняются люди.

Национальный Музей

Большое и красивое здание Национального Музея Художеств в Ленинграде. Перед главным, входом — большая площадь, высыпанная мелким щебнем. Здесь все чисто и царит полнейший порядок. Площадь, прилегающая к музею, как и главные улицы Ленинграда, часто подметаются. Здание музея покрашено год тому назад. Но советская краска не имеет нужного количества масла, а поэтому скоро осыпается.

Внутри здание тоже покрашено, но не все. Имеются комнаты, где краска давно осыпалась и осыпается. Даже крыша протекает после дождя, и вода разливается по высокому дугообразному потолку, когда-то красиво декорированному, а теперь изуродованному. Полы давно просят починки. Местами починяются. Стекла в больших окнах запущены, давно не чистились, и покрыты толстым слоем пыли. Неряшливость бьет в глаза туристу.

Служебный персонал похож на нищих. Среди огромного количества комнат имеется много женщин старух, одетых в рваные старые платья и дырявые туфли. Вид их жалкий просто не хочется верить, что они поставлены для охраны национального достояния, имеющего большую ценность и мировое значение. Иной раз забываешь с кем дело имеешь, при встрече суешь руку в карман и собираешься вытащить монету, полагая, что стоят нищие, а не служащие музея.

— Почему вам не дают лучшей, более приличной одежды? — спрашиваю одну, лет 70 старуху. 

— Нам одежды и обуви не дают, мы сами одеваем себя, — был краткий ответ.

— Нет, ваша одежда далеко не соответствует вашим служебным занятиям.

— Нам платят всего 80 руб. в месяц и за эти деньги мы с трудом добываем насущный хлеб, — отвечает одна из них, с интеллигентным лицом.

— Мне стыдно перед чисто одетыми иностранцами, — сказала одна из служащих музея.

— Пусть стыдно будет тому, кто довел вас до такого нищенского положения — сказал я.

В музее несколько десятков больших комнат, заполненных картинами старых и новых русских художников, а отчасти иностранных, писавши картины из русской жизни. Много труда, энергии и забот вложено в эти картины, служащие отражением и проявлением русского национального творчества.

Музей этот считается одним из самых больших в России и его не следовало бы разбазаривать. Но большевики мало считаются с этим. Они берут картины и куда-то вывозят, оставляя вместо них пустые места.

Как бы то ни было, но музей уцелел от гражданской разрухи и картины, за исключением нескольких, сохранились. Живуч русский народ, живуче и его творчество.

Эрмитаж.

В десяти минутах ходьбы от Европейской гостиницы находится Эрмитаж — музей исторических, редких картин и гравюр, -- гордость и слава не только Ленинграда, но и всей России. Это клад драгоценнейших картин работы лучших русских и иностранных художников.

У главного входа — два красноармейца с винтовками, охраняющие эти драгоценнейшие памятники искусства. Тысячи больших и малых художественных картин уцелели от революционного пожара. Правда, большевики понемногу расхищают это народное достояние, и продали уже немало очень ценных картин иностранцам.           

 

САД ОТДЫХА.

Имеется в Ленинграде и такое замечательное учреждение, как Сад отдыха, расположенный недалеко от Европейской гостиницы. Туда можно легко попасть пешком, лишь-6ы было время и желание. Времени у туристов немного — нужно везде побывать, и ничего заманчивого не пропустить.               

Попасть в Сад отдыха трудно тем рабочим, которые мало зарабатывают. В Сов. России в последние годы заведено так, что за все и везде нужно платить, а рядовой сов. гражданин зарабатывает так немного, что заработка едва хватает на хлеб насущный. Ему недоступны сады отдыха, и он должен отдыхать дома, или топтать тротуары.

За вход в сад взимают 35 коп. Сад небольшой, в нем несколько толстых деревьев и два театра: летний под открытым небом, и другой — закрытый. Это собственно говоря, усадьба какого-то бывшего богатого купца. Ему принадлежали и театры. За 35 коп. можно побывать на спектакле в летнем театре, где выступают начинающие певцы и певицы.

Билет на спектакль в закрытом театре, где ставятся драмы и комедии — не меньше одного рубля. В саду — буфет. Продаются — водка, вино, пиво, мороженое, сельтерская вода, квас и другие горячие и холодные напитки. Постоянно играет музыка. Отборная советская знать — комсомольцы с комсомолками, офицеры с дамочками, сов. спецы с женами, комиссары и члены ГПУ с женами или с содержанками разгуливают в саду, развлекаются и наслаждаются жизнью.

Словом, — ежедневно здесь собираются сливки советского Ленинграда. Отсюда, после 2 ч. ночи, зажиточная публика идет в кафешантаны, где, под звуки музыки и пение, пьянствует и веселится до четырех часов утра. После четырех часов расходятся, заполняя темные проходы в дворах, где нравственно павшая, развратная молодая советская буржуазия отдает дань скотским инстинктам. В этом я убедился собственными глазами.

Улицы Ленинграда в это время пусты и безлюдны. Слабо мигает электрический свет. Милиция только на главных постах больших улиц. На всех-же остальных — старухи и старики дворники, сидя дремлют, или спят. При появлении пьяной советской буржуазии, прячутся во двор, как крысы при виде кота.

Правда, советские крысы не прежние пугливые зверьки. Ночью они свободно разгуливают без всякой опаски - да и кого здесь им бояться: ведь котов и собак — их злейших врагов — давно нет в Ленинграде они съедены и выдохли. Старых и дряхлых дворников крысы игнорируют и безбоязненно разгуливают по улицам. Я был поражен обилием больших крыс, засматривавших в стеклянные двери магазинов, освещенных электрическим светом.

Люди в Ленинграде, как тени: ходят вяло и уныло. Все подавлены и безжизненны. Не слышно ни смеха, ни шуток. Зато здесь крысы бодры, живы и веселы.

 

ФАБРИЧНАЯ СТОЛОВАЯ

Каждый турист, приехавший в Ленинград, должен посетить фабричную столовую. Она ежедневно стоит в программе дня, и всем, желающим увидать что-нибудь интересное, предлагают посетить столовую. Ее навязчиво рекламируют каждому.

Находится она далеко, в промышленном центре, за городом. Узнать о ней не легко. Я пробовал узнать, но меня спросили — зачем мне нужно знать? Не желая навлечь подозрение, я перестал спрашивать. Так и не знаю, где она находится. Знаю лишь одно: нас, из Европейской гостиницы, везли на автобусе минут двадцать. Проехали мы мимо большой фабрики имени Ленина, на которой работает более 3,000 человек.

Молодая девушка — гид в красной шапочке, сопровождавшая группу туристов в 30 человек, сказала, что фабричная столовая построена государством для обслуживания тех женщин, которые не желают иметь дело с кухней и предпочитают питаться в общественной столовой.

Большое двухэтажное кирпичное здание. Входим. Нам приказывают остановиться и ждать. Ждем. Наш гид куда-то исчез, но скоро вернулся. Внизу стояли три линии лютей — 37 душ. Стоящие в очереди смотрят на нас, а мы— на них.

Поднимаемся наверх, в контору директора, берем белые халаты и надеваем. Мы у больших стеклянных дверей второго этажа. Через стекло видим огромную столовую, в которой кушает человек двести. Приятный запах щей несется сквозь щели дверей. Было 2 ч. дня.          

— Вот здесь фабричная столовая, в которой обедают советские техники, инженеры, спецы, активисты и весь фабричный аппарат, — поясняет девушка в красной шапочке?

А рабочие где обедают?

- Внизу имеется другая — для рабочих и их жен. — объясняет гид.           

В столовке питается свыше 8,000 душ. Кушают три раза в день, но на обед приходит больше людей. Ежедневно готовят 12,000 обедов. К уступам спецов — щи, борщ, котлеты и другие вкусные блюда. На небольшой платформе пять музыкантов непрерывно веселят обедающих и возбуждают аппетит.           

Отсюда идем в огромную кухню и останавливаемся у пяти рядов, стоящих на подножках, круглых котлов, покрашенных в белый цвет. Открывают крышки двух, и от них несет приятным запахом. Под котлами шипит газ.

— В этих пяти котлах ежедневно приготовляют супы пяти сортов, — объясняет гид. Все они съедаются и на другой день приготовляются свежие.

Направо — молодые девушки вынимают мясо из других котлов, режут на порции и кладут на подносы. Другие — месят тесто и приготовляют разные булочки и печенья. Налево — рубят сырое мясо и куски бросают в котлы. В другом месте — тоже приготовляют тесто машинами, ими-же режут и пекут разносортные бисквиты, как в Нью-Йорке на бисквитной фабрике.

Нам показывают большие холодильники, где хранится мясо, Колбаса и ветчина, устроенные по последнему слову техники. Помещение большое, просторное и везде полнейшая тишина и чистота. Окна большие и много света.

Спускаемся вниз. Та-же система и работа всюду, как и наверху. Не видно только супных котлов. Идем по направлению к другой столовой. Столовая и здесь такого-же размера, как и наверху, и может вместить сверх тысячи едоков.

Обедают. Но тут уже совсем другая публика: женщины с детьми, старушки и рабочие разных возрастов. Вот сидит женщина, бедно одетая, держит на коленях двух малышей и кормит их супом с черным, как сажа, хлебом из большой миски, от которого не отдает никаким запахом и в котором не видно никаких жиров. Другие едят такую-же бурду. Ни котлет, ни телятины, ни свинины, ни вкусных пирожков и мороженого здесь не видно ни у кого.

— Смотри, — какой странный темный хлеб у этого старика, кушающего макароны, — шепчет мне на ухо старуха-туристка.                              

Старик догадывается, о чем мы шепчемся и говорит:

— Большое спасибо вам и за то, что вы замечаете разницу в пище, которой кормят нас здесь и какую подают господам коммунистам наверху.

Для туриста контраст между верхами и низами рабочей столовке разителен. В рабочей столовке обходятся без музыки — играют только комиссарам.

— Как им не стыдно — давать одним все, кормить на убой, а других — угощать какой-то мутной похлебкой вместо супа и какими-то подозрительными макаронами, — говорит возмущенная старуха-туристка.

В столовой мы пробыли час с четвертью, а внизу стояли люди в трех очередях, и хвосты все удлинялись. Передние очередники через небольшое окошечко получали какие-то карточки. С ними они спешили в столовую и получали суп и макароны.

— Скажите, пожалуйста, зачем и для чего вы стоите здесь? — спросил я у одной молодой женщины.

Она посмотрела на меня с испугом, ничего не ответила на мой вопрос и повернула голову в другую сторону. Ветхая старушка оказалась смелее и словоохотливее.

— А что вы думаете, — я не заслужила за всю свою жизнь куска хлеба и супа? — обиженно залепетала старушка. Я проработала больше годков в своей жизни, чем вы прожили на свете, и имею право стоять здесь.

Мне стало неловко и стыдно, что своим нескромным вопросом обидел старушку. Объясняться с ней не было времени - наш автобус отходил. Позже я узнал, что в длинных хвостах стояли люди, физически неспособные к труду и чернорабочие со своими семьями, которые получают низкие ставки (80 руб. в месяц), и не могут прожить на свой скудный заработок, если бы им пришлось покупать продукты на рынке и приготовлять их дома. В Америке тоже кормят стариков и безработных, но гораздо лучше.

 

ЛЕНИНГРАДСКИЕ РАБОЧИЕ

Не надо идти далеко за город, чтобы узнать, как живет и чем питается ленинградский рабочий. Стоит только пройти несколько кварталов от Европейской гостиницы, чтобы увидать группу рабочих на улице, и при удобном случае вступить с ними в разговор. И вы узнаете от них все об их горемычной жизни.

Рядом с Европейской гостиницей имеется небольшой городской парк, обнесенный железным забором. Внутри — деревья и несколько скамеек. Открывают парк только в известные часы дня. Посреди парка — несколько кустиков живых цветов, огороженных невысокой деревянной изгородью. Жердями обтянуты несколько других мест налево. В ограде — кусты и зеленая трава.

— Три рубля штрафа, если кто ступит ногой на траву, — читаю надпись на доске.

Парк приводят в порядок, улучшают. Работает 6 человек — 2 женщины и мужчины. Три плотника сооружают забор из квадратных брусьев. Четвертый — приказчик над двенадцатью женщинами. Работают по-советски — шиворот навыворот. Плотники сначала воздвигают забор, женщины-же берут привезенный на большом грузовике песок, высыпанный на тропинке и сыплют его в изгородку. Носят на носилках, как в лазарете мертвецов, и сыплют песок в 20 шагах.

Ни одной тачки и лопаты. С тачкой, конечно через забор не переедешь, и она здесь не нужна. На носилки нагружают два ведра песку, лениво несут и высыпали. Втихомолку женщины переговариваются между собой. Ни смеха, ни улыбки: похоже не на работу, а на похороны. Все в рабочих платьях, босиком. Простые, славянские лица, возраст — от 25 до 35 лет. Выглядят худыми малокровными, усталыми, как голодная лошадь.

Работают 8 часов в день. Каждый шестой день — выходной. Получают по 80 рублей в месяц. На эти деньги должны нанимать квартиру, покупать пищу и одежду. И не для себя только, но и для своих детей. Среди них имеется несколько вдов с детьми. Они сами обязаны содержать своих малышей.

Хлеб по карточкам *) стоит 60 коп. кило. Каждой отпускается хлеба не больше кило в день. Мясо раз в неделю — 7 руб. кило, но половины его не получают — нет в лавках. По карточкам выдается крупа, соль, 9 фунт ржаной муки на затирку и фунт маргаринового масла в месяц, которое не всегда удается получить. Выдаются карточки на материю для платья и раз в шесть месяцев на туфли. Но сов. гражданин редко получает это. Приходится покупать на рынке и платить в три раза дороже казенных цен. За литр молока летом — 2 р. 40 коп., зимой — 5 рублей.

Средняя заработная плата чернорабочего в Ленинграде -- 90 рублей в месяц, плотника — 350 р., бухгалтера — 250, конторщика — 140, механика — 300 р., советского активиста (комиссара) и инженера — 400-500 рублей в месяц.

Имеется девять рабочих категорий.   Это—в теории, на практике-же семь категорий.

На семь разрядов или классов разделены рабочие в СССР, единственной «социалистической» стране в мире. Как и в капиталистической Америке, рабочие получают, то больше, то меньше. Как и в буржуазных странах, рабочие, зарабатывающие больше, могут снимать лучшую, квартиру, кушать лучшую пищу, чище одеваться, чаще ходить в театр и кино. Цены на товары здесь одинаковы для всех. Заработная-же плата не одинакова.

*) 1-го января 1935 года карточная система на хлеб, существовавшая около 3-х лет, отменена. Цены на черный хлеб увеличились до 1 руб. за кило.

                                                                                                                                                                                                  .                                                                

В ГОСТЯХ У РАБОЧЕГО

Как-то, перед моим отъездом, жена моего старого приятеля, узнав, что я поеду через Ленинград, дала мне адрес своего брата, живущего там, настоятельно просила заглянуть к нему и узнать, как он и его семья живут.

На второй день моего приезда в Ленинград, я решил заглянуть по данному адресу. Целый час я блуждал не неизвестным мне длинным улицам Ленинграда, пока удалось найти адресата. По дороге пришлось увидеть большие улицы с широкими проспектами, длинные треугольники кварталов, целый ряд опустившихся старых кирпичных домов, и много казенных пивных с музыкой и танцами, полупустые, с высокими ценами, казенные магазины, массу равнодушных сов. граждан, прогуливающихся в вечернее время по тротуарам, и солдат, без дела ходящих взад и вперед. Последних так много в Ленинграде, что если вы хотите плюнуть, то должны быть очень осторожны: можете попасть в красноармейца. А так как воины, по большей части, с наганами наготове, то шутки с ними опасны.

Недалеко от Октябрьского проспекта 25 на большой площади, стоит мраморный памятник — человек на коне. На памятнике большими буквами надпись: «ПУГАЛО». Таких эпитетом большевики украсили памятник Александру III в назидание новым поколениям.

Нашел номер дома. В каком коридоре искать? Хожу по двору, и никак не могу найти нужного мне человека. Женщина посоветовала обратиться к дворнику, который и направил меня к Ивану Петровичу.

— Ага! вы, значит, из Америки, — говорит протягивающий мне руку Иван Петрович, — подозрительно и пристально оглядывающий меня.

Я заговорил об его сестре и дал ему понять, что я — не агент ГПУ, которых советские граждане боятся хуже огня. Скоро, пришла его жена, тоже холодно и подозрительно принявшая меня.

На керосинке в коридоре, обслуживающей пять семейств, сварили чай.

— Только уж извините - у нас сахар давно вышел и придется заменить его конфетами.

Успокаиваю хозяйку: бедность, мол. не порок. Конфеты, конечно, не те, что вывозятся большевиками заграницу, а какие-то безвкусные, тягучие и не поддаются растворению даже в кипятке.

— Ваша сестра, — говорю я, обращаясь к молчавшему, лег 55, обросшему и давно небритому Ивану Петровичу — поручила мне узнать все подробно о вашей жизни.

— Хорошо, -- готов удовлетворить ее любопытство.

Учиняю Ивану Петровичу допрос:

- Хлеб у вас есть?

- Извините - забыла поставить, - говорит хозяйка, лет 49. Вот немного белого и черного имеем. Только — немного, закусите. А насчет масла — не взыщите — вышло.

— Не беспокойтесь, —нас, туристов, хорошо кормят в ваших лучших гостиницах.

—Закусите-же, закусите, — настойчиво просит скромная хозяйка, подсовывая мне поближе хлеб и конфеты.

— Вижу — хлеб у вас есть.

— По карточкам получаем — иной раз не хватает. Что-ж, миримся. Привыкли, и без него порою обходимся, — говорит Иван Петрович.

— А как насчет масла?

— Маргаринового полагается полтора кило в месяц на три души. У нас еще сынишка имеется девятнадцати лет. Он где-то на собрании — скоро придет. Но столько не получаем: нет в лавке.

— А что еще получаете?

— Четыре с половиной кило муки, три с половиной кило мяса, кило соли, семь кило крупы, двенадцать кило картофеля, шесть кило капусты, десять кило бураков и прочей мелочи.

— Это все в неделю на троих?

— Нет, — в месяц.

— Жиры, получаете?

— Сала давно не видали. Жиры говяжьи.

— Значит, — пища ленинградского рабочего не плоха?

— Не все рабочие столько получают, — вставил Иван Петрович.

 — Как это понимать?

— А вот как: я — механик, работаю в гараже, сын наш — в комсомоле, а потому мы живем на привилегированном положении.

— Значит, сын - ваш получает продукты?

— Нет, мы получаем, но нам больше из-за него дают, потому что мы не противимся тому, что он в комсомоле.

— Ох, как мы противились этому, — со вздохом говорит хозяин. Но нас прижимали, угрожали ссылкой, и мы вынуждены были перестать противиться. Какое теперь время, лучше бы не жить.

— А вы не согласны с коммунизмом?

-— Сами знаете... у нас неразбериха... Все меняется, — сказал недовольным тоном Иван Петрович.

— Сколько у вас комнат?

— Комнат? Эта—одна. И то мы довольны. Другие и того не имеют. Годами живут и не получают. Трудный квартирный вопрос здесь.

Комната небольшая, квадратная, с двумя окнами в огород. По сторонам стоят две узкие кровати, на третьей стороне — гардероб и шкаф для посуды. Между окнами — большой сундук. Посреди комнаты квадратный стол и три стула. Краска со стен и потолков сыплется. Из двойных окон и подоконников она давно осыпалась. Пол деревянный и изношенный.

— Сколько платите за квартиру?

— 25 рублей в месяц.

— Вместе с электрическим освещением?

— Керосин для плиты и электричество —  3 рубля в месяц.

- Радио имеете?

- Таких удовольствий у нас нет, — с кислой улыбкой отвечает Иван Петрович.

— А как насчет молока?

— По 2 р. 40 коп. за литр платим. Зимою было 5 рублей литр.

— Сколько литров употребляете в день?

— В день?! — с удивлением выпалил Иван Петрович. — Не больше трех литров в неделю. (Литр— 5 стаканов). Очень редко — четыре литра.

— Почему? Плохо сов. молоко, что ли?

Тут Иван Петрович рассказал мне, что он получает 230 рублей в месяц и не в состоянии ежедневно покупать больше. Работает по 8 часов в день, каждый шестой день выходной.

Иван Петрович был одет в длинную рубашку зеленого цвета. Из такой материи в Америке шьют «оверолз» (рабочие костюмы).

— Сколько стоит ваша рубашка?

— 25 рублей высчитали из жалованья.

Жена Ивана Петровича была одета в простое дешевое, но чистое платье. Я постеснялся спросить стоимость его, вероятно не дороже 25 рублей.

Расспрашивали меня об Америке: о президенте Рузвельте, НРА, безработных, их жизни, что получит СССР от признания США, будет-ли война вообще, поможет ли Америка СССР, если японцы объявят войну? До часу ночи мы беседовали. Больше всего мне пришлось говорить. Они задавали вопросы и слушали. Когда я выходил, хозяйка остановила меня:

— Извините, мы засиделись и о вашем присутствии уже знают. А потому, во избежание неприятностей своей рукой напишите адрес гостиницы и вашу фамилию.

То-есть, кто знает? — с удивлением спросил я, забыв, что нахожусь в СССР, где зоркое око ГПУ смотрит за всеми.

Они были удивлены, когда я рассказал им о том, что даже большевики в Америке имеют свои газеты, организации, устраивают митинги и критикуют Рузвельта.

 

ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ

На второй день утром, по приезде в Ленинград, на автобусе, нас, 26 мужчин и двух женщин, повезли на осмотр Петропавловской крепости, построенной Петром I в 1703 году. Крепость находится на острове реки Невы и имеет форму неправильного шестиугольника. Достопримечательность — Петропавловский собор — усыпальница русских парей. Через узкий двор и бетонный тоннель попадаем в большой двор и покидаем автобус. Направо. Петропавловский собор; прямо через двор — красное здание, называемое Монетным двором, налево, - одноэтажное бетонное здание. Это — знаменитая Петропавловская крепость, в которой побывали многие политические заключенные. Наша проводница, молодая комсомолка, ведет нас в собор. Стены собора высокие, покраски давно не видели, штукатурка обваливается, на стенах много больших и малых икон. Впереди, у алтаря, стоят запыленные и облупленные протесы, у алтаря — несколько столиков, покрытых запыленными скатертями. На стенах много икон, таких-же облупленных и запыленных, как и в соборе.

Смотришь вокруг и видишь, как угрюмо и уныло на тебя глядят сотни больших и малых глаз разных «святых». Над головой, высоко, небольшой купол, а на нем — длинный почерневший крест.

Снаружи штукатурка обваливается. Вид собора — заброшенный и убогий. Колоколов давно нет: их сняли в 1921 году, когда были конфискованы колокола во всех церквах в России на помощь голодавшему 20-миллионному Поволжью.

Мы — в крепости. Идем по узкому коридору, прилегающему ко двору. Толстые стены из камня и крепкого бетона. Камеры — продолговатые с дугообразными потолками и железными дверьми ко двору. В передней стене камеры — небольшие круглые окошки с железными рамами. В каждой камере — прикрепленная железная кровать с небольшим железным столиком. Пол цементный.  В камерах сыро и холодно. В двери небольшой «глазок», через который надзиратели постоянно наблюдали за политическими и подавали пищу. Камеры расположены в ряд. Их разделяет толстая каменная стена. Похожи одна на другую. Стены исписаны посетителями. Наша проводница объясняет нам в которой, когда и какой заключенный находился.

— Вот, в этой», — говорит она, — сидел декабрист Бестужев, в этой — Вера Фигнер, тут — П. Кропоткин и т. д. Здесь побывали в течение 200 лет многие люди и всех имен не перечесть.

У одной из камер стоит доска с цифровой азбукой, у которой учительница объясняла стоявшим вокруг нее 20 ученикам в возрасте 9-10 лет значение этой азбуки. Мальчики и девочки неохотно слушали.

Это — цифровые знаки для перестукивания, изобретенные декабристом Бестужевым. С помощью этих знаков заключенные перестукивались и объяснялись, сидя в своих одиночных камерах. Дальше — большая общая камера, куда вызывали заключенных на допрос. А с другой стороны расположены бастионы, равелины и куртины, главный вал укрепления.

У большевиков имеются не менее мрачные подвалы Чека, но Петропавловская крепость, превращена ими в своеобразный музей. Сюда ежедневно приходят группы туристов и экскурсанты. Для детей она не представляет особого интереса, но для взрослых — огромный. Крепость находится в полном запустении. Двор и мостовые полуразрушены. Грязь и пыль везде. Стены крепости давно не видели краски. Вот что писала «Красная Газета» об этом памятнике старины:

«Петропавловская крепость - один из главнейших памятников города Ленина, памятник, художественно вмещающий в себя творения выдающихся архитекторов 18-го века, пребывает в состоянии полного запустения. Канализация не работает, мостовые разрушены и после дождя превращаются в каналы, пруды и озера, зеленые насаждения и газоны затоптаны, запушены, освещения нет. Каменная пристань полуразрушена. Бастионы также разрешаются, поростают травой. Сорванные ветром покрытия башенок, стен и карнизов давно никто не чинит. Обваливается штукатурка с собора.

Грязь, запустение, полнейшее пренебрежение к замечательному историческому памятнику, который привлекает громадное количество посетителей и туристов. Нынешние хозяева крепости не только не заботятся о поддержании исторического памятника, но усиленно обстраивают его по своему вкусу».

Смотришь на все эти каменные укрепления и думаешь: вот где томились лучшие люди — борцы за свободную жизнь! Сколько их умерло здесь, сколько пало жертвой царского гнета. Все они были мужественными борцами и бесстрашными мечтателями о воле русского народа. И как была велика радость тех, которых Мартовская революция 1917 года застала в живых и освободила из этого каменного мешка.

Петропавловская крепость стала музеем. Это— хорошо. Но что сделали большевики с освобожденным народом? Старые тюрьмы они превратили в музеи старины, но построили еще больше новых тюрем, а народ заковали в тяжелые цепи. Над ним висит угроза ссылки в «исправительные советские дома» и на принудительные работы. В Соловках и в ссылках далекой Сибири томятся миллионы лучших сынов освобожденной в 1917 году России.

---------

ПРОДОЛЖЕНИЕ

-----------