На высоту 1077

Мрачной безмолвной стеной стояла перед нашим полком высота 1077. Сплошной еловый лес покрывал ее от подножия до вершины, скрывая тайну ее неведомой жизни. Она преграждала нам путь к Черным горам — к перевалу Карпат и далее к Венгерской долине.

За последние дни подтянулась артиллерия, обозы и кое-какие скудные резервы. Дальше стоять на одном месте было бессмысленно: война эффективна в движении, нужен маневр, необходим обман, ложные удары, обходы и т. п. В общем, необходимо непрерывно путать врагу карты и всячески сбивать его с толку. В один из этих дней я получил приказ от командира батальона произвести глубокую разведку боем высоты 1077.

Легко отдать приказ, легко бросить небольшую горсть людей почти на верную смерть, но не так легко и просто выполнить задание и сохранить людям жизнь.

Идти тем же путем, каким мы обычно ходили вылавливать молодых донжуанов, сейчас было бессмысленно, так как здесь мы уже немало насолили своим соседям и в любую минуту могли попасть в ловушку и не выполнить приказа.

Сейчас мне легко писать эти воспоминания в тихой теплой комнате у лениво пылающих и потрескивающих дров. Но в тот момент от всевозможных соображений, планов и догадок трещала моя голова. Я усердно изучал карту, ползал один то с одного, то с другого фланга по ручейкам и оврагам, выбирая исходный пункт для предстоящей разведки.

И вот, наконец, взвесив все обстоятельства со своими ребятами и ознакомив их с моими соображениями, мы еще ночью оставили окопы с правого фланга, где сплошной лес сливался с подножием высоты 1077, и почти непроходимыми дебрями двинулись в тяжелый, мучительный путь.

Из опыта я уже знал, что ни австрийцы, ни немцы не любят лесов и всегда укрепляются на чистых местах. В ночном же мраке ни местные жители, ни австрийские дозоры не могли заметить нашего перехода в лес, и поэтому момент начала разведки остался тайной для своих и чужих. К рассвету моя группа беспрепятственно добралась до подножия высоты. С этого места начинался самый тяжелый как с физической, так и с духовной точки зрения путь.

Вековые мохнатые ели, местами уже мертвые, истлевшие, обломки скал, обросшие скользким мхом, потоки горного щебня лежали на нашем пути. Каждый неловкий, неосторожный шаг мог выдать наше присутствие.

Двигаться просто в сапогах было невозможно,— пришлось одеть на ноги музлаки (подошвы с железными шипами).

Подъем с незначительными перерывами продолжался около пяти-шести часов, и наконец, сквозь дикий сырой мрак непроходимой чащи кое-где промелькнул слабый просвет. Подниматься по крутому откосу часто приходилось, цепляясь руками и ногами за корни деревьев, за ветви, за выступы скал. Невыносимая усталость сковывала силы. Здесь, растянувшись в цепочку, мы перевели дух и, отдыхая, прислушивались, всматриваясь, но никаких живых звуков пока не услышали.

Поднимаясь с величайшею осторожностью дальше, обнаружили, что вершина горы совершенно голая — безлесная, покрыта высокими сочными травами. И, как ни странно, земля здесь была влажная и мягкая.

Осторожно приподняв голову из травы, я заметил слева, шагах в двухста, легкий дымок. Приподнялся еще немного и увидел то, что до некоторой степени являлось целью нашей сегодняшней жизни.

Над огнем на козлах висело несколько больших черных котлов; пар приятно клубился над ними. И вот сейчас я только почувствовал, что сильно голоден, но с собой не захватил даже ни одного сухаря. У котлов суетились с черпаками повара, а поодаль длинной цепочкой с котелками в руках в ожидании раздачи обеда стояли солдаты.

Мы тихонько собрались в одну кучу для принятия дальнейшего решения.

—  Дадим им жару перед обедом, что ли? — прошептал я, а руки чесались, и есть хотелось до тошноты. Лобачев загадочно покачал головой, сухо усмехнулся и заложил капсюль в гранату. В густой высокой траве по опушке леса бесшумной змейкой поползли мы ближе к котлам. Сил своих в этот страшный решительный миг мы, конечно, не взвесили и этим совершили непоправимую ошибку.

—   Ну что ж, боем так боем, — уже равнодушно и решительно твердил я в своем воображении. Итак, между котлами и моей маленькой экспедицией оставалось не более 50 шагов.

Ребята у меня все были смелые, крепкие и голосистые. Бывало на отдыхе, по пути с занятий мимо штаба рванут такую песню, что по силе и звучанию она не уступала целой роте. И вот здесь, в самом неприятельском гнезде в минуты обеденного блаженства с  злобным шипением завертелись в воздухе и полетели гранаты. Дикий озверелый крик «Ура!» оглушил вершину горы. Некоторые котлы уже кувыркались по откосу. Густой пар от залитых супом костров клубами взвивался к небу. Звон котелков, топот сотен ног, крики, стон смешались с взрывами гранат, с ружейной трескотней и почти безумным криком «Ура!». Голая вершина высоты 1077 превратилась в настоящий ад. Когда мы ворвались на самую вершину горы, кроме раненых и трупов, да шипящих и дымящихся костров никого уже там не было.

На этом разведку нужно было закончить и тем же путем возвращаться обратно. Но мы, увлеченные таким неожиданным успехом, забыли обо всем на свете. Растянувшись в редкую цепочку вдоль вершины, открыли беглый огонь по противоположному склону горы, который был так же покрыт густым дремучим лесом. Чувствуя себя хозяевами положения, голодные разведчики набросились на один из уцелевших котлов и с жадностью навалились на вареную баранину.

Предполагая не уходить с занятых позиций до подхода наших войск, я послал одного из разведчиков прямым путем доложить начальству о нашем успехе, с просьбой немедленно прислать подкрепление. Солдат быстро скрылся в дремучей чаще, но через несколько минут в направлении его движения раздалось несколько выстрелов, и всё стихло. Причина выстрелов ясна была всем. И вот в этот только момент мы сразу отрезвели от хмельного угара победы. Мой связной был, конечно, убит боевым охранением противника. Мы бросились в обратный путь, но в расстоянии не более двухсот шагов обнаружили ползущую цепь серых немецких шинелей.

И вот в положении запертых внезапно в клетке зверей мы уже не имели возможности обдумывать наш отход и, к великому огорчению, потеряли наше обычное самообладание. Кто-то бросился прямо вниз по откосу горы, а за ним, не отдавая себе отчета, и все остальные. Как дикие звери, неслись мы по склону. Шинель я бросил сам, а через минуту потерял и фуражку. Сзади зазвучали сначала одиночные выстрелы,  потом  к  ним  присоединился  характерный  замедленный треск австрийского пулемета.