Взятие высоты 1077

Через день после нашей разведки  подполковник  Распопов  повел четвертый батальон на высоту 1077²⁶. Это была не обычная атака с предварительной артиллерийской подготовкой и лобовым ударом, с большим громом и большой кровью. Распопов повторил наш простой маневр, только в гораздо больших масштабах. В старых окопах остался небольшой заслон для проявления признаков жизни. На левом фланге у реки утром будущего дня должна была произойти перестрелка с постами противника.

Ночью же батальон в глубоком молчании двинулся вправо и лесными зарослями достиг подножия высоты. В это время на рассвете на левом фланге отделение одной из рот приблизилось к ущелью и завязало перестрелку с передовыми постами австрийских войск. Теперь мы чувствовали себя в составе целого батальона гораздо смелее и, отыскав на склоне горы русло весеннего ручья, повели по нему батальон на высоту. Противник, отвлеченный перестрелкой на левом фланге, открыл даже там по невидимым врагам артиллерийский огонь и совершенно забыл свой правый фланг.

К полудню батальон приблизился к обнаженной вершине высоты, но значительно левее того места, где побывала день тому назад разведка. Это дало возможность сгруппировать батальон в боевой порядок, совершенно не обнаружив себя противнику.

Распопов снял фуражку, перекрестился; то же повторили в глубоком молчании и все солдаты. После этого шестнадцатью цепями, повзводно батальон ползком занял исходный рубеж. В первой короткой цепи была команда разведки.

Уверенность и самообладание нашего командира оказывали всегда на солдат настолько благоприятное действие, что и в настоящий момент по движению его руки люди совершенно спокойно встали и с винтовками наперевес двинулись молча вдоль узкой, безлесной вершины горы.

Я оглянулся назад, и меня поразило это покойное и уверенное движение шестнадцати живых цепей, точно это происходило на учебных занятиях или в Орле на параде.

По сигналу цепи снова залегли, а разведка поползла опушкой леса по своему старому знакомому пути.

И вот на том же месте снова слегка дымились костры, над ними в котлах варился обед. Рядом находился беспечный повар и помешивал черпаком в котлах.

Момент настал.

Штыки склонились вперед.

Дружное оглушительное «Ура!», как внезапный раскат грома на покойном небе, огласил дремавшую вершину, и эхо покатилось по соседним горам. От топота двух тысяч бегущих ног глухо гудела земля.

Густо заговорил пулемет, беспорядочно загремели винтовочные выстрелы и быстро снова утихли. Не прошло и двух минут, как вся вершина уже была заполнена атакующими. Защитники высоты бросились врассыпную по лесистым склонам и, провожаемые дружным огнем, пытались вброд перебраться через бурные воды Черемоша²⁷.

Преследовать их нашими небольшими силами было бессмысленно, да и к тому же последующий маневр давал возможность отрезать их отступление вместе с обозами²⁸. Мы потеряли в этой операции всего лишь несколько человек, да и то от последующего артиллерийского огня противника, которым он прикрывал бегство своих храбрых вояк.

26   В действительности наступление началось 17 (4) июля. Оно было отложено на несколько дней из-за плохой погоды. Непосредственно на высоту 1077 двигалась центральная колонная подполковника Распопова в составе четырех рот 4-го батальона и одной роты 1-го батальона. Слева была колонна капитана Пантилина из двух рот 2-го батальона (5-й и 7-й) и одной роты 1-го батальона. Справа наступала колонна поручика Тимофеева (6-я и 8-я роты). Отдельно двигался 3-й батальон подполковника Серебрякова на урочище Магура с целью содействовать продвижению 325-го полка. РГВИА. Ф. 2935. Оп. 1. Д. 156. Л. 20.

27  Высота была взята 18 (5) июля только после того, как обозначился успех правой колонны поручика Тимофеева.

28   В действительности 19–21 (6–8) июля наши войска продвигались вперед. А 22 (9) июля разведчики вышли к р. Черный Черемош у д. Шибени (правда, на следующий день оставили ее из-за невыгодного положения). Авангард занял позицию на линии д. Яворник — гора Людова (1466). См.: РГВИА. Ф. 2935. Оп. 1. Д. 156. Л. 22–23.

Готовый обед был быстро уничтожен проголодавшимися солдатами. А мои разведчики, любившие, как говорят, «пошуровать всюду», нашли в избушке, где жил командир неприятельской части, брошенную мною во время злополучной разведки шинель. Один погон ее был распорот, так как под нашитым чистым сукном его был старый трафарет 203-го запасного батальона.

После взятия  высоты  1077  наш  батальон  повернулся  фронтом в обратную сторону и двинулся вдоль гребня этой высоты, которая в расстоянии нескольких километров вливалась в подножие одного из наиболее высоких хребтов Карпат — высоты Плайка. Она гордо возвышалась над всеми остальными хребтами и своей вершиной почти упиралась в облака. Серовато-розовый цвет склонов свидетельствовал об отсутствии хвойных лесов.

У подножия Плайки батальон круто повернул на юг, и через полчаса где-то далеко внизу перед нами открылась узкая, зажатая горами долина Черного Черемоша. На дороге, извивающейся рядом с серой полоской реки, как муравьи, копошились люди, ползли обозы, зарядные ящики, кухни. Никаких звуков до нас не долетало, но видно было, как вся эта масса торопилась, перемещалась. Один обгонял других, но благодаря значительному расстоянию до них общего движения вперед почти не ощущалось. Конечно, трудно было устоять перед такой отрадной картиной бегства противника, и Распопов решил попробовать счастья — отрезать отступление австрийских войск.

Шестнадцатая рота четырьмя цепями ринулась вниз по голому крутому склону, но примерно в средней части ее высоты разыгралось совершенно неожиданное ужасное событие.

Внезапно где-то в складках противолежащих гор раздались звуки, подобные отдаленному грому, и через мгновение над несчастной ротой прокатился огненный шквал — белые дымки шрапнельных разрывов бешено прыгали в воздухе. Черные столбы земли и дыма от частых разрывов фугасов отделили нас от наших товарищей.

Через десять-пятнадцать минут, когда огонь прекратился и горный ветер рассеял завесу из пыли и дыма, висевшую над склоном горы, перед нами открылась ужасная картина смерти: серый откос был усеян неподвижными трупами, и ни одного живого звука не доносилось оттуда.

У многих солдат и офицеров на глазах заблестели слезы. Вокруг воцарилось гробовое молчание. Все сняли фуражки, осенили себя крестом и долго стояли с непокрытыми головами.

В дальнейшем выяснилось через пленных немцев, что Германия, убедившись в полном бессилии своих союзников и боясь стратегического отхода ее южного фланга, спешно сняла с осады Вердена свою так называемую Стальную дивизию и бросила ее в Карпаты, в направлении нашего движения. Вот здесь и произошла первая, неудачная для нас встреча с этой дивизией. Но в дальнейшем мы не раз отплатили ей тем же²⁹.

20   Весьма интересно, что о столкновении своей  «железной»  дивизии (4-я стрелковая) с немецкой «стальной» дивизией в мемуарах писал А. И. Деникин (см.: Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2013. С. 274). Этот случай приводит и эмигрантский военный историк А. А. Керсновский, называя «стальной» 20-ю германскую Брауншвейгскую дивизию (Керсновский А. А.

История русской армии. М., 1994. Т. 4. С. 58–59). Вместе с тем в августе 1916 г. эта дивизия вела бои на р. Стоход и никак не могла оказаться в районе Белгорайского полка. Отметим, что в настоящее время в околоисторической литературе ходит «миф» о разгроме российской кавказской «дикой» дивизией некоей германской «железной» дивизии (см.: Пыхалов И. Липовый подвиг «Дикой дивизии» // АПН. 2008. 30 июля. Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.apn.ru/publications/article20467.htm). Вполне возможно, что во всех этих случаях, включая данные воспоминания, мы имеем дело с очередным «фронтовым мифом». Непосредственно в Карпатах против 326-го полка из германских частей бои вел 23-й пехотный полк. (См.: РГВИА. Ф. 2935. Оп. 1. Д. 156. Л. 28.)

 С особой осторожностью были отведены в укрытие за холмами остальные роты батальона, где и застала их холодная дождливая ночь.

С этого момента потекли у нас долгие дни тяжелых испытаний, холода, голода и невероятных трудностей горной суровой жизни. Началось с непрерывных холодных моросящих дождей и туманов. Дождь в течение двух недель не прекращался ни днем, ни ночью. Температура падала по ночам до нуля и ниже. Раскладывать костры запрещалось. Вечно мокрая одежда кисла и гнила на людях.

Спали прямо на земле и, чтобы не замерзнуть ночью, плотно жались друг к другу. Но, как ни странно, никто не заболел. Запас сухарей быстро иссяк и начался настоящий голод. Батальон ушел глубоко в горы, куда никакая кухня и никакой обоз не мог добраться. Доставка же продовольствия на вьюках по халатности командования не была организована.

В течение двух почти недель не было ни куска хлеба, ни капли соли. Единственным спасением для солдат были брошенные в горах стада овец, достигающие численностью до нескольких тысяч. Пытались кушать мясо сырым, но этот метод питания без соли и хлеба вызывал страшное отвращение. Потом в конце концов додумались уносить бараньи туши в густую лесную чащу и там обжаривали их на вертеле до пригорания наружного слоя, что в некоторой степени смягчало отсутствие соли.

Путем всевозможных маневров и обходов наши части наконец вышли к верховью Черного Черемоша и вступили в пределы Черных гор. Здесь мы встретили идущий на отдых второй полк нашей дивизии и 300 человек пленных солдат. Шел непрерывный холодный дождь. Облака пронизывающего тяжелого тумана ползли по вершинам гор и, как огромные призрачные медузы, поглощали отдельные группы вечно мокрых, истерзанных холодом и голодом, полуживых в человеческом образе тварей. Здесь мысль о смерти была более близкой и отрадной, чем горькая действительность жизни.

Небольшой родничок — исток Черного Черемоша — затерялся в заболоченных зарослях у самых вершин Черных гор, голых, неприветливых, безжизненных. Полк растянулся бесконечно длинной, блуждающей в туманах цепью вдоль горного перевала.

Очередное мрачное облако тумана медленно взобралось на перевал и разделило пополам эту тоже беззвучно ползущую цепь серых безропотных существ. Движение по обе стороны облака обеих частей полка продолжалось независимо [друг от друга]. Передняя группа оторвалась и двинулась по хребту, отклоняющемуся круто вправо, а вторая часть полка приостановила движение до прохода облака. Когда примерно через полчаса облака рассеялись, то обе группы оказались одна против другой. Неизвестно кем спровоцированная тревога привела к тому, что обе части одного полка вели меж собой перестрелку около полутора часов, и с обеих сторон имелись жертвы.

Противник в это время, по-видимому, тоже маневрировал, и поэтому никто не знал определенно его местоположения. Одно только было понятно, что он находится где-то перед нашим полком. На основании этих соображений наше движение было прекращено и полк начал окапываться вдоль хребта Черных гор, фланги которого с незначительным спадом уходили в непроходимые лесные дебри.

Через день по долине Черного Черемоша, по потокам ползущих вниз щебня и грязи поднялась батарея полевой артиллерии, состоящая из четырех трехдюймовых орудий, и разместилась с левого фланга полка, под прикрытием лесного массива. Еще через два-три дня противоположные высоты начали оживать. На левом фланге, у опушки леса, уходящего в сторону противника, наша разведка встретилась с разведкой германской Стальной дивизии.

Ни та, ни другая сторона не хотела первой открывать огня, и так обе группы разошлись, поприветствовав одна другую дружеским помахиванием рук. Подобные встречи бывают только между группами разведчиков, людей с крепкими нервами и устойчивыми характерами.

При этой встрече мы обнаружили в лесу небольшой домик, повидимому, принадлежавший горному пастуху. Людей в нем не было, и лишь за высокой изгородью визжала и хрюкала огромная откормленная свинья. Как у нас, так, вероятно, и у немецкой разведки возникла мысль овладеть столь лакомым в этих условиях жизни блюдом. И вот на рассвете следующего дня, когда на востоке едва еще заалела заря, мы пошли к лесному домику и снова встретились с немцами.