Студенческая и учащаяся молодежь во все времена была наиболее активной частью общества в своем желании изменить мир. И зачастую именно молодежь использовалась политиками разного масштаба для достижения своих меркантильных целей, выполняя своего рода роль «пушечного мяса». Не стало исключением и восстание 1863 года, в событиях которого катализатором выступили именно молодые люди в возрасте до 23-25 лет, не имеющие жизненного опыта.

События восстания 1830-1831 гг. на землях Беларуси в современной российской и белорусской историографии освящены довольно скупо. Еще меньше сведений по социально-сословному составу участников уже того довольно далекого от нас восстания. К сожалению, при исследовании сословного характера восстания 1830-1831 гг. советские ученые использовали материалы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и практически не принимались в расчет материалы белорусских архивов в Гродно и Минске. Между тем, содержащиеся в них сведения позволяют более точно составить картину по участию тех или иных социальных групп в восстании.

С самого начала Первая мировая война резко изменила темп и образ жизни не только взрослого населения страны, но также детей и подростков. Юношеский максимализм, желание ощущать себя не «зрителями», а действующими лицами на кардинально меняющейся исторической сцене заставили учащуюся молодежь занять активную жизненную позицию. Интерес к событиям на фронтах охватил юное поколение фактически всех сословий и всех возрастов. Возникла и стихийная тяга к непосредственному участию в деятельности, направленной на нужды войны, к содействию воюющим взрослым.

Выборы членов Государственного совета от губерний Северо-Западного края по закону 1906 г. производились на съездах землевладельцев. Поскольку на территории Беларуси наиболее сплоченной и экономически влиятельной группой помещиков было дворянство римско-католического вероисповедания, именно его представители и избирались в верхнюю законодательную палату, что вызывало недовольство со стороны октябристов и стоявших правее монархических партий и организаций, видевших в этом ущемление интересов православного большинства населе­ния региона.

Белорусский вопрос во второй Речи Посполитой возник под громкие заявления польских политиков о том, что на самом деле его не существует. Правда, “польские роды” были довольно сложными. В ходе первой мировой войны полякам обещали независимость и германский, и австро-венгерский и российский императоры, однако в ходе нее все три монархии рухнули, и к реализации была принята формула, провозглашенная  США. Тринадцатый пункт гласил, что государство поляков должно быть воссоздано на территориях, на которых “преобладание польского населения было бы бесспорным”.

Современная белорусская идентичность существует в координатах цивилизационного выбора между Россией и Западом, где оба эти начала представляются во многом не совместимыми, и выбор в пользу одного означает фактический разрыв с другим. Подобная структура идентичности закономерно порождает раскол общества на группы с разнонаправленными геополитическими и идеологическими установками. В отличие от Украины, идентичность которой сформирована в тех же координатах, в Белоруссии этот раскол носит пока латентный и скрытый характер...

Тема идентичности (тождественности) появляется в привычном нам виде из туманных перспектив революционных французских брожений, когда гибель старой теоцентричной и монархической Европы настойчиво объяснялась социальной пропастью между классами, вопиющей разницей между бедными и богатыми. После низвержения старого порядка дел и перехода к буржуазно-промышленному укладу, встала проблема «замазывания» этих трещин, так как они остались и исчезать не собирались.

Когда речь заходит о Первой мировой войне, в связи с Беларусью мы прежде всего вспоминаем об одной из главных национальных трагедий - беженстве, а также о многочисленных жертвах среди мирного населения, разрушенных городах и сожженных селах. Однако в этой статье хотелось бы напомнить о другой, практически забытой стороне Первой мировой войны, - об уроженцах белорусских губерний, которые руководили боевыми действиями российских вооруженных сил, командуя фронтами, армиями и корпусами.

Белорусский национализм зародился в конце XIX века. Своеобразным национальным манифестом стала вышедшая в 1891 году в Кракове «Dudka biаłaruskaja» за авторством Франциска Бенедикта Богушевича. В предисловии к сборнику чётко обозначены границы проживания отдельного белорусского этноса, брошен призыв не забывать родного языка, который является таким же языком, как и другие литературные языки Европы. Интересно отметить то, что сам Богушевич был носителем польского самосознания.

С возрождением независимой Польши, которая в результате военных действий на востоке включила в свой состав обширные западнобелорусские земли, что было закреплено Рижским мирным договором, подписанным 18 марта 1921 г., политика искоренения идей западнорусизма и общерусской идентичности на белорусских землях была продолжена и творчески развита официальной Варшавой. Польские власти рассматривали этнические белорусские области, вошедшие в состав Второй Речи Посполитой, как исконно польские земли, трактуя их существенное этнокультурное своеобразие и отличия от собственно Польши как достойный сожаления результат русификации.

Северная война в белорусской историографии не является популярной темой.  Тема Северной войны является непопулярной по ряду факторов. На наш взгляд, самый главный из них – отсутствие белорусской героики в период той войны. Даже, несмотря на то, что польское государство того времени – Первую Речь Посполитую выдают за белорусское государство, достаточно сложно создать белорусский героический миф из того, что происходило на территории Польши в первой половине XVIII в.

 Северная война в современной белорусской историографии не очень популярна.  Это совершенно естественно, поскольку Северная война не являлась «белорусской», т.е. белорусы не повлияли ни на ход самой войны, ни на протекание какой-либо битвы. Отсутствие интереса к Северной войне может быть связано и с тем, что боевые действия периода войны бросают тень на боеспособность польской армии, которую, в некоторой степени, не стараясь называть польской, современные белорусские интеллектуалы, озабоченные поиском белорусского прошлого, считают «своей».

 В будущем 2017 году православная Белая Русь будет  отмечать знаменательную дату – 300 лет со дня рождения архиепископа Могилевского и Белорусского Георгия (Конисского), в течение сорока лет  возглавлявшего единственную в XVIII веке православную кафедру на белорусско-украинских землях Речи Посполитой. Его вклад в духовное наследие  этих земель столь велик, что кажется тщетной  попытка приблизиться к его осмыслению.

Положение православной церкви на пограничье Русского мира (а именно – на территории Белорусских губерний) во второй половине XIX столетия – очень интересная и специфическая тема, позволяющая лучше понять причины и ход тех или иных событий и процессов. Особый интерес при изучении данной проблематики представляет такой вид источников, как мемуары. Статья во многом строится на информации, взятой из воспоминаний мировых посредников – российских чиновников, присланных из великорусских губерний на земли нынешней Белоруссии для проведения в жизнь Аграрной реформы года после Польского восстания 1863 – 1864 гг.

Удивляет появление среди белорусских символов Барбары Радзивилл. Она сама этим была бы смущена, поскольку вряд ли предполагала пятьсот лет назад, что есть на свете «белорусская земля». Родилась и выросла около Вильно и в Вильно, умерла в Кракове. Если и появлялась в наших краях, то разве что в Новогрудке, где воеводой был ее первый муж Гаштольд. Тем не менее, в буклете с красноречивым названием «Гордость земли белорусской» она значится в одном ряду с Кириллом Туровским, Франциском Скориной, Николаем Гусовским, Евфимием Карским, Петром Климуком, Владимиром Коваленком, Жоресом Алферовым.